Челюсть у командора Зондадари отвалилась. Магистр вдруг захохотал, а отсмеявшись, коснулся креста на груди и произнес с уважением:
— Вы, юноша, стратег, клянусь Господом! Вы хотите, чтобы конница, корабли и отряды пехоты действовали стремительно и согласованно. Но как этого добиться?
— С помощью условленных сигналов и надежных командиров. Выстрел из пушки, звук трубы, флаги на мачтах — все подходит. Но лучше всего сигналить дымом.
— Дымом, капитан?
— Да, мессир. Небольшой запас дров, фляги с маслом, смола и свежая зелень. Дымный столб виден за несколько миль.
— Это хитрость карибских корсаров? Серов ухмыльнулся:
— Да, достопочтенный. Мы знаем массу всяких уловок. Их хватит, чтобы отправить в ад всех сарацин на Джербе.
Великий магистр смежил веки, сложил ладони на груди, обхватив пальцами крест, и погрузился в раздумья. Шрам на его щеке, тянувшийся от уха до подбородка, выглядел как тонкий розоватый червь. Марк Антоний молчал, удивленно покачивая головой, и де Пернель тоже безмолвствовал, но Серов поймал его торжествующий взгляд.
— Теперь я понимаю, почему вас прозвали Сиррулла! — Голос магистра внезапно нарушил тишину. — На арабском Сирулла означает «помысел Божий», но может трактоваться как «Божий гнев», что в данном случае ближе к истине. Я принял решение, сын мой! Я доверяю вам своих воинов и надеюсь, что вы приведете их к победе. — Его взгляд обратился к де Пернелю. — Брат Робер, вы плаваете с мессиром де Серра больше трех месяцев и знакомы с его приемами. Возьмете ли вы наши галеры, рыцарей и солдат под свое начало?
Но де Пернель с сожалением развел руками:
— Не могу, достопочтенный брат, и прошу вас не настаивать. В первые дни свободы я принес обет не покидать маркиза де Серра, пока дама его сердца томится в плену. Я поклялся именем Господа и спасением своей души! Маркиз дал мне людей и корабль, и я должен сражаться рядом с ним. Поймите меня и дайте на то свое разрешение!
— Пусть будет так. Обеты надо выполнять, — произнес де Рокафуль. — Завтра, мессир капитан, вы увидите рисунки, сделанные нашими лазутчиками на Джербе. А я тем временем подумаю, кому из командоров поручить свои галеры.
— Если позволите, брат Раймонд, я возьмусь за это. — Марк Антоний с поклоном коснулся руки магистра. — Помнится мне, что я не раз командовал галерами и водил рыцарей в бой… Сколько, уже не перечтешь… Если считать по отметинам сабель и пуль, то получается тринадцать. Нехорошо! Чертова дюжина! — Его глаза сверкнули озорством. — Но, может быть, на Джербе я получу еще одну почетную рану.
— Плыви с капитаном, Марк, и возвращайтесь оба с победой. Лучшего выбора мне не сделать. — Де Рокафуль перекрестил командора и повернулся к Серову. — Есть ли у вас еще просьбы ко мне, маркиз?
— Если позволите, магистр. Одного христианина, бывшего раба с шебеки Эль-Хаджи, нужно отправить в Геную или Венецию. Он хочет добраться в родные края, на север, в Россию.
— Хорошо. Смотритель порта получит мой приказ. Корабли из Генуи — частые гости на Мальте. Это все?
— Да, достопочтенный.
Де Рокафуль кивнул и поднял нагрудный крест, благословляя Серова. Откланявшись, гости направились к выходу, но у порога Серов остановился, пропустив вперед де Пернеля, и спросил:
— Вы сказали, мессир, что прозвание Сирулла на арабском — Божий гнев. А как переводится женское имя Сайли?
— Это не арабское слово, а турецкое. Оно означает «праздник».
«Праздник! — думал Серов, шагая по роскошным залам. — Праздник! В самую точку попали! Она — праздник, который был со мной! И будет снова — ныне, присно и во веки веков! Ну, не во веки, а до тех пор, пока не разлучит нас смерть… Но и тогда мы ляжем рядом, пусть не на солнечной Мальте, а в другой земле, холодной и суровой. Будем спать триста лет, а потом… Кто знает? Кому ведомы причуды времени?.. Может быть, возродимся и встретимся вновь…»
Де Пернель остановился в Посольском зале.
— Вы поразили великого магистра своим военным дарованием. Я не ожидал, что он согласится отдать часть флота в ваши руки. Прежде речь шла о раздельном командовании.
— Магистр — мудрый человек, — сказал Серов, отвлекаясь от дум о Шейле. — Вор скорее поймает вора, пират — пирата… А два начальника — верный путь к поражению. Опять же я согласен плыть под мальтийским флагом… Вы понимаете, Робер, что это значит?
— Да, мой капитан. Добыча — пополам, но слава достанется нашему ордену. А вам — возлюбленная супруга и другие пленники. Это справедливо.
— Справедливо, — согласился Серов. Бродила, правда, у него мысль купить черного шелка и найти в Валетте живописца, чтобы намалевал череп с костями. Если прозвали его Божьим гневом, то «Веселый Роджер» будет в самый раз! Жаль только, что вест-индским корсарам про этот флаг ничего не известно![71]
— Вы довольны, мессир? — спросил де Пернель.
— Вполне, командор. Двенадцать сотен пехотинцев и отряд рыцарской конницы… Это больше, чем я рассчитывал. Лишь одно меня смущает…
— Да?
— Мессир Зондадари сказал, что кроме вас нашлись у меня и другие поручители. Любопытно, кто?
Лица Деласкеса и Абдаллы мелькнули перед Серовым, но он сдержался и не назвал их имена. В конце концов, они могли и в самом деле явиться во дворец по вызову квартирмейстера.
— Господь не оставляет праведных. Его заботами у ордена есть доброжелатели, — пояснил де Пернель. — Не только в Касабланке, Ла-Кале, Триполи и других христианских городах Магриба, но даже при дворах беев и султанов. Многое рассказывают те, кто выкуплен из магометанского плена… Завтра, мессир, вы увидите карты Джербы и восхититесь их подробностью. Стоит ли удивляться, что наши лазутчики узнали о ваших деяниях и донесли эту весть до магистра? Лучше взгляните на то, что окружает нас. — Рыцарь обвел рукой расписанные картинами стены, изящные высокие подсвечники из серебра, мебель с инкрустацией из слоновой кости, кресла для капитула ордена и послов, большие сундуки с дарами. — Как величественно, какая красота! Не обижайтесь, мессир Андре, но вряд ли вы видели такую роскошь в доме вашего батюшки или на вест-индских островах.
«Знал бы ты, что я видел, когда и где!» — подумал Серов, пригасив улыбку. Лувр, Прадо, Эрмитаж, соборы и дворцы в Москве и Риме, Мадриде и Праге, Париже и Флоренции, сокровища десятка стран и трех десятков городов! Ему, повидавшему так много, уверенному в том, что за недолгие часы полета можно добраться до любой из европейских столиц, восторг де Пернеля казался наивным и детским. Но он послушно изобразил восхищение, закатил глаза и произнес:
— Потрясающе, клянусь якорем и мачтой! Большое счастье для провинциала вроде меня лицезреть орденскую мощь и эти несметные богатства! Лишь об одном скорбит мое сердце: что супруга моя не со мной и не может усладить взор таким великолепием.
Они вышли во внутренний дворик, а потом — на площадь, где дожидался Рик Бразилец с лошадьми.
Вечером Серов, квартировавший на «Вороне», призвал к себе Михаилу Паршина, родича царского стольника Толстого. Когда тот явился и выпил первую кружку, Серов кивнул на постель, где были разложены шпага, два пистолета, дорогой костюм при поясе, шляпе и башмаках и три увесистых кошелька с монетой. Было в них золото и серебро.
— Бери, Михайло, владей. Все твое! Паршин оторопел.
— Андрей Юрьич! — Он взвесил в ладони мешочек с дукатами. — Это ж такое богатство… Да все имение батюшки моего половины не стоит! На эти деньги я бы батальон вооружил!
— В России, может, и вооружил бы, даже на водку хватило бы, но ты поедешь по Европам, где цены куда повыше. До Генуи тебя торговый корабль отвезет, а дальше коня покупай и езжай через Милан на Вену. В Вене осмотришься, решишь, как к своим пробираться. Дальше Вены я тебе не советчик.
— Храни тебя Христос, милостивец мой! — Михайло отхлебнул из кружки и запустил пятерню в русый чуб. — Чем отслужу за такую подмогу?
— Отслужишь, — строго сказал Серов и вытащил из-за отворота рукава пакет с заготовленным письмом. Было оно писано на французском, на лучшей бумаге, и запечатано тремя печатями, а на пакете значилось русскими буквами: «Государю и Императору Всея Руси, Его Величеству Петру Алексеевичу от покорного слуги Андрея де Серра, морского капитана и французского маркиза — в собственные Его Величества руки». Он протянул письмо Паршину и молвил: — Вот служба твоя, Михайло. Доставишь сей пакет царю или через родича передашь, через большого вельможу. Золото и серебро даю тебе, чтобы дорога легла быстрей, оружие даю, чтобы от лихих людей отбиться. Как по-твоему, сколько путь займет?
— К Масленнице не поспею и к Прощеному воскресенью[72] тоже, — деловито сказал Паршин, пряча пакет за пазуху. — А вот к середине Великого поста доберусь! Голову потеряю, а пакет твой доставлю! Токмо… — он замялся, — не разумею я языков фрязинского[73] и германского. Как без них в Европах странствовать?
— Это верно, — согласился Серов и вытащил из сундука еще один мешочек с золотом. — Ты, Михайло, товарищей себе подбери, двух или трех молодцов из команды — таких, чтобы тебя понимали. Есть у меня казак, Страхом Божьим кличут, вот с ним и потолкуй. Я ему тоже награду дам.
— Потолкую, Андрей Юрьич. — Паршин потянулся к оружию, осмотрел пистолеты, примерился к шпаге и сказал уважительно: — Гишпанская работа! Добрый клинок!
Они помолчали. Потом Серов бросил на своего посланца испытующий взгляд и молвил:
— Что ж ты не спрашиваешь, Михайло, о чем письмо?
— Батюшка меня наставлял: не лезь со свиным рылом в калашный ряд. Если дело у тебя к царю, так мне о том любопытствовать не должно.
— Но знать надо. Вдруг письмо не довезешь, так скажешь на словах. Скажешь так: маркиз Андрей де Серра, Юрьев сын, капитан из Вест-Индии, просится на государеву службу и готов бить супостата на земле и на море, а если придется, положить живот за новое свое отечество. Приведет тот капитан в Неву боевой корабль, и не галеру, а фрегат с пушками и командой, и будет с ним сотни полторы, а может, три охотников, умелых мореходов и солдат. Ежели то по душе государю, пусть шлет патент с верными людьми, и шлет его, скажем, в Геную, а капитан Серра там будет в начале лета. Все по