что-то случилось в саду у Караманова дома или у хозяйственных служб — стрелять не стреляли, но шум какой-то был, и Одноухий после этих событий ходил мрачнее тучи. Возможно, турок, командир отряда, смог бы что-то еще рассказать, но получил горшком по темени и валялся теперь у ручья безголовым.
После такой успешной операции Серов решил, что с погоней все закончено, но то была ошибка. Турок, оставшийся без головы, просто оказался самым шустрым, самым торопливым — за что, видать, Аллах его и наказал. За ним шел большой отряд, сабель четыреста и псов десяток, а начальствовал над этим войском опытный предводитель — во всяком случае, он своих сил не распылял, и заманить его в засаду никак не удавалось. С другой стороны, с дюжиной бойцов засаду на батальон не устроишь; тут можно только отбить атаку, оторваться и бежать со всех ног. Что Серов и делал. Сзади его теснили, от побережья отрезали, на юге дышала зноем пустыня, но путь на восток оставался свободным, и тактика была ясна: отстреливаться, идти к Ла-Калю и не дать себя окружить.
Он присел за скалой и перезарядил мушкет. Ползать по камням со всем снаряжением было не подарок — мушкет, горшки, сумка с пулями и пороховница тянули фунтов на двадцать, а кроме них имелись еще два пистолета, шпага и кинжал. Майское солнце в Алжире палило так, что подмосковная жара казалась разминкой перед финской баней, скалы дышали зноем, воздух теснил грудь, пыль забивалась в рот и нос. Зато позиция была неприступна: слева втыкался в небо утес тысячефутовой высоты, справа зияла пропасть, а между ними — россыпь каменных глыб, надежное укрытие, где можно спрятаться и, оставаясь невидимым, палить в щели как в бойницы. От россыпи склон уходил вниз градусов под пятьдесят и просматривался отлично, так как был абсолютно голым, ни деревца, ни кустика. Зелень начиналась ниже, в полутора сотнях шагов, и там, среди зарослей и корявых сосновых стволов, засели магрибцы. Хоть и было их четыре сотни, но в атаку они не рвались: слишком крут подъем, а за камнями — меткие стрелки.
Впрочем, четыре сотни было неделю назад, во время первой стычки, а их с тех пор случилось пять или шесть. Серов полагал, что в этих схватках враг потерял двадцать или тридцать бойцов, не считая раненых. В горной местности даже небольшой отряд мог отбиться от превосходящих сил и уйти, оставив противника в полном недоумении — в том ли ущелье искать беглецов или в другом, в третьем либо в четвертом? Если бы не собаки, они растворились бы в этих горах словно ночные тени, но псы у пиратов были отличные и всякий раз отыскивали след. Перебить их никак не получалось, подстрелили лишь двоих.
Серов подумывал о том, чтобы пройти ручьями, но в этих краях они текли не по пути, с гор на равнину, то есть с юга на север. Да и речки эти были непохожи на российские или кавказские — выбивались из скалы, струились на три-четыре мили и исчезали под каким-нибудь камнем. Не реки, не ручьи — уэды! Имелись тут потоки и побольше, в глубоких каньонах, прорытых водой за многие тысячелетия, но приближаться к ним оказалось опасно. Здесь, на крутых склонах над ложами уэдов, жили кабилы, не слишком жаловавшие чужаков. Турки, арабы, мавры, европейцы — им было без разницы: любого пришельца встречали пулями, стрелами и камнями. Эти дети гор обитали в деревнях, прилепившихся к обрывистым склонам и выстроенных в форме конуса, так что крыши домов нижнего ряда служили основанием для верхних жилищ, а ряды постепенно сужались к венчавшей этот муравейник башне-цитадели. Попасть в такие селения можно было только по приставным лестницам, и в этот век, не знавший ни ракет, ни вертолетов, они казались совершенно неприступными.
Серов и трое братьев Свенсонов держали оборону в центре, Хрипатый с Кактусом Джо, Деласкесом и Риком прикрывал левый фланг, на правом засели Кук, Форест, Морти и Герен. Абдалла скучал в тылу, при мулах; Серов боялся, как бы его не ранили и берег, как собственное око. Не для того он спас Абдаллу от посягательств Хрипатого, чтобы потерять проводника в случайной перестрелке.
С половиной мулов пришлось расстаться — двух, сбивших копыта о камни и захромавших, Серов велел отпустить, а третьего зарезали и съели, чтобы сберечь продовольствие. Запас подходил к концу, пуль и пороха тоже было немного, так что приходилось стрелять наверняка. Серов страшился рукопашной схватки, понимая, что с сотнями пиратов им не справиться. Тактика его была простой: прикончить полдюжины магрибцев и, пользуясь их замешательством, делать ноги. Кусты внизу зашевелились, в зелени замелькали смуглые тела и белые одежды, сверкнула сталь ятаганов и сабель. Серов поднял руку:
— Внимание, камерады! Они собираются атаковать. Огонь по моей команде!
Он наблюдал за перемещением противника, прислушиваясь к ругани турок-главарей, поминавших Иблиса, шайтана и прочую нечисть. Похоже, турки гнали своих подчиненных плетьми и палками, а те совсем не хотели вылезать из кустов. И правильно! Склон шириною в двести футов, крутой и голый; солнце бьет в глаза и укрыться негде. Половина атакующих ляжет, не добравшись до камней.
— Стиг! — позвал Серов. — Приготовить горшки!
— Да, капитан, — отозвался датчанин.
— Боб, Брюс! Накроете их перекрестным огнем.
— Будет сделано, сэр!
Толпа магрибцев повалила из кустов. Их оказалось больше сотни — полунагих, вооруженных пиками и ятаганами, орущих: «Аллах акбар!» Эти вопли напомнили Серову Чечню. Правда, оружие там было другим, да и воевали большей частью одетыми.
По камням защелкали пули, веером разлетелись осколки гранита.
— Не стрелять! — приказал Серов. — Пусть подойдут поближе.
Атакующие, размахивая клинками, лезли вверх по склону. Пираты, засевшие в кустах, прикрывали их огнем, но толка от их стрельбы не было никакого — свинцовые мухи жужжали над скалами или плющились о каменную поверхность. Серов подождал, когда толпа приблизится шагов на тридцать, поджег фитиль, поднялся во весь рост, выкрикнул: «Гранаты!» — и метнул горшок с порохом. Вслед за ним полетели еще три фунтовых снаряда, рванулось рыжее пламя, жутко завопили раненые и обожженные.
— Боб, Брюс! Огонь!
Серов разрядил в толпу свой мушкет и оба пистолета, убедился, что мертвых там едва ли не больше, чем живых, и начал торопливо перезаряжать оружие. Пираты с воем откатились обратно, оставив на склоне десятки мертвых и умирающих. «Теперь их в атаку не погонишь», — злорадно подумал Серов и свистнул, подавая сигнал к отходу. Его малочисленная команда двигалась быстрым шагом, огибая утес, защищавший их тылы; люди возбужденно переговаривались, Кук гоготал, подбрасывая мушкет в воздух, Мортимер пересчитывал убитых сарацин, и получалось у него не меньше сотни. Сотня не сотня, но уложили изрядно, решил Серов, оглядывая своих сотоварищей. Слава Богу, вроде бы никто не ранен… Он вытер кровь, струившуюся из царапины под скулой, и велел строиться в колонну.
За утесом была небольшая площадка, где их поджидал Абдалла с мулами. Дальше тропинка суживалась до трех футов и круто сбегала вниз, в очередное ущелье, заросшее олеандрами и серебристыми ивами. Оказавшись в их густой тени, Серов перевел дух, сказал Абдалле, чтоб поторапливался, пропустил отряд вперед и зашагал последним, вслед за мулами.
Одно из животных хромало и явно просилось в котел. Два других шли резво, ибо копыта их были целы, а поклажа невелика: корзины с лепешками, вяленым мясом и финиками, десяток гранат, свинцовые пули в кожаной суме и мешок с порохом. Огненного зелья оставалось фунтов тридцать, и Серов с тревогой подумал, что еще одну схватку они выдержат, а дальше — как Бог даст.
Ошибка! В чем была его ошибка?
В эту эпоху он являлся незаурядным стратегом, но самый лучший полководец должен считаться с реальностью. Данные о ней — задача разведки, и горе тому командиру, который неверно их истолкует либо не проверит трижды! Впрочем, Серов не имел претензий к аль Рахману — старик сделал все возможное, и винить его в том, что ни Шейлы, ни Стура не оказалось в усадьбе, было бы нелепо. Его лазутчики расспрашивали жителей поселка и уверились в том, что пленные здесь; с чего бы им соваться в пиратский лагерь, с риском вызвать подозрения? Да и пираты — во всяком случае, рядовые — толком ничего не знали, как показал недавний допрос. Случилось что-то: стрелять не стреляли, но шум какой-то был, и Одноухий после ходил мрачнее тучи… Это понятно: обещал подарок дею, раззвонил на весь Алжир, а подарок-то утек! Наверняка боялся, что об этом узнают, что Сирулла не придет, и значит, не будет замены подарку…
Переиграл его Караман, с горечью признал Серов. Хоть сдох, а переиграл! Если бы не дон Родриго — упокой его Господь! — было бы все как задумал Одноухий, и его, Серова, голова пускала бы нынче пузыри в горшке с винным уксусом. А так получилось ни то ни се: Стура и Шейлу не нашли, Карамана в заложники не взяли, план провалился, но хоть сами живы и целы. Правда, не все, но это уж кому чего судьба наворожила…
Он отвлекся от этих дум и попробовал сообразить, где же теперь Шейла и Стур. Добрались до Алжира и скрываются там? Сомнительно! Два десятка мужчин разбойного вида и женщина на сносях — компания заметная; появись они в городе, аль Рахман об этом бы знал. Возможно, Уот захватил фелюку или тартану и вышел в море. Но где он тогда скитается два или три месяца? За этот срок можно десять раз на Мальту сплавать и столько же — в Геную или Марсель… А там бы он услышал про капитана Серра, про союз его с Орденом и славный набег на Джербу! Непременно услышал бы и объявился! А коли не случилось так, значит, корабля у Стура нет и в море он не плавает.
Путь через горы на юг Серов забраковал, ибо то была дорога в преисподнюю, в Сахару, к туарегам. Нечего там Стуру делать — тем более с женщиной на седьмом месяце. Стур был человеком опытным, расчетливым, прошедшим воду, огонь и медные трубы и обладавшим редким для людей этой эпохи даром — умением предвидеть результат своих поступков. В плену он, наверно, в первую неделю разобрался, где пахнет жареным, а где — паленым… Словом, сообразил, в какую сторону бежать! И сторона та — восточная! Не в Оран же ему двигаться, не в Касабланку, где заклятые враги испанцы с по