ую камнями улочку:
— Мы не должны были приезжать сюда! У тебя уже входит в привычку разговаривать с пустотой! Кого ты видишь? Какие призраки тебя преследуют? На каком языке вы «беседуете»?
— Кажется, я просто перебросился парой реплик со служительницей или кем–то еще… По–моему, на латыни, но точно сказать не могу – ты же знаешь, мне пришлось зубрить столько языков, что порой начинаешь путаться.
— В камере кроме тебя никого не было, и в двадцать первом веке мало кто объясняется на латинском языке! Мне кажется, ты просто увлекся игрой, Влад. Еще недавно ты гордился тем, что наши враги не смогли заставить тебя заново прожить чужую жизнь, говорил, что собираешься использовать подаренный судьбой второй шанс и не повторять старых ошибок, а теперь сам хочешь вернуться в прошлое, стать Дракулой!
— Прошлое не отпускает, заставляет идти по кругу.
— Я думала, что имею дело со взрослым серьезным человеком, а ты оказался маленьким, увлеченным игрой мальчишкой!
За этим неприятным разговором, мы и не заметили, как подошли к длиннющей, поднимавшейся в гору деревянной лестнице, которую, как нам успел сообщить Иван Панфилович, построили аж в 1642 году. Бесконечную вереницу ступеней скрывал обшитый почерневшими досками навес, сквозь щели которого не удавалось рассмотреть ничего интересного. Многочисленные туристы не без труда карабкались в гору, преодолевая коротенькие пролеты по пять деревянных ступенек, которые затем сменялись вымощенными неровными камнями площадками. Подъем вполне мог претендовать на звание бесконечного.
В этот момент я очень хотел поделиться с мамой своими тревогами, рассказать о том, что происходило со мной, но не мог. Я вообще был не способен загружать своими проблемами других людей, даже своего брата Ромку, который всегда находился рядом с самого моего рождения. Мучительно сознавать, когда кто–то боится за тебя, переживает – это не дает силы, наоборот делает слабее, уязвимее. Легче разбираться с собственными проблемами в одиночку, не ждать, ни помощи, ни любви. Просто знать, что ты прав и делать свое дело, чего бы это ни стоило. И еще… Мама была для меня самым близким, родным человеком, я сознавал это, чувствовал, но все же никак не мог привыкнуть. Если не считать раннего детства, мы узнали друг друга только полгода назад, и порой между нами возникала невидимая стена, которую пока не удавалось разрушить. Может быть, позже, со временем, все станет иначе, а пока мне оставалось только идти по старым ступеням и тихонько мучиться оттого, что я не мог открыть свое сердце даже самому близкому человеку.
Еще пять ступеней, площадка, ступени, ступени, ступени…
**********************
Пока народ стоял у автобуса, обмениваясь впечатлениями от Сигишоары, я отошел в сторонку, достал мобильный телефон. Светлана была моей последней надеждой – только она могла разобраться в интригах ведьм и прочих чернокнижников и научить, как противостоять этой напасти.
— Привет, как дела в Москве? Это я, звоню тебе из Сигишоары…
Светлана не стала тратить время по пустякам, сообщая, прошел или нет в Москве дождик, а сразу перешла к главному:
— Влад, похоже, все складывается весьма скверно. Скажи, на теле той девочки, которая по ночам блуждает неизвестно где, есть какие–нибудь необычные отметины?
— Маленькая незаживающая царапина, которую нанесла ей цыганка еще в аэропорту Бухареста.
— Я так и знала!
— Свет, этой ночью я следил за Алиной, видел, как в лесу ее околдовывают цыгане. А еще она рассказала о необычном сне, в котором ведьма собирается заняться изготовлением философского камня, но для этого ей необходима кровь, причем детская. Это обычный бред или в нем есть смысл?
— Увы. Знаешь, я не сомневалась, что услышу нечто подобное. Похоже, этой ведьме надо полностью подчинить себе Алину, превратить ее душу в пустой сосуд, который можно заполнить чем угодно. Цыганская магия очень подходит для таких случаев, но все это только средства, а цель ведьмы состоит в другом. Представляешь, что такое философский камень?
— Конечно. С его помощью делают золото из свинца…
— Не только. Философский камень совершенствует все – он превращает неблагородные металлы в золото, а смертную плоть в бессмертную. Думаю, цель ведьмы именно в этом. Она жаждет бессмертия и ради этого готова на все. Знаешь, у алхимиков свои рецепты изготовления философского камня, но любой колдун тебе скажет, что без крови невинной жертвы здесь не обойтись.
— Может быть, жертвой станет Алина?
— Вряд ли. Но она очень важное звено в этой цепи. Если избавить ее от чар, планы ведьмы нарушатся, и она проиграет.
— Светлана, именно об этом я тебя и спрашиваю! Скажи, как помочь Алине, а теорию изложишь мне позже, в Москве.
— Есть два способа противостоять колдовской агрессии – активный и пассивный. Можно попытаться отплатить ведьме ее же монетой, перейти в контратаку, навести на нее порчу и прочее, но это очень опасный путь. Если отвечать злом на зло можно попасть в ловушку и навредить себе больше, чем другим. Лучше перейти в оборону, окружить себя магической защитой…
И тут Светлана начала с увлечением рассказывать о том, как следует засовывать под порог сушеные травки, окуривать помещение ладаном, чертить на полу магические круги и пентаграммы…
— Подожди, Свет, — наконец перебил я доморощенную ведьму. – Я все равно не пойду в первый день новолуния покупать свежее куриное яйцо и готовить из него земной ладан. Во–первых, я не верю во все это, а во–вторых, у нас просто нет времени. Ведьма может окончательно заколдовать Алину уже этой ночью!
— Можно использовать заклинания. Но они работают только тогда, когда их произносят соответствующим образом, а по телефону такому не научишь.
Вся наша группа уже села в автобус. Иван Панфилович энергично махал рукой, приглашая меня присоединиться к остальным. Разговор со Светланой затянулся, а особой пользы от него пока не было.
— Попробуй вычертить пентаграмму… – продолжала советовать она, все больше волнуясь и понимая, что ни чем не может помочь мне. – Или…
— Подожди. А если воспользоваться молитвой, святой водой, крестом, это может сработать?
— Точно! Видишь ли, Влад, я — язычница, а потому просто не подумала о таком способе. Конечно же, ты прав – для верующего человека крест и молитва – абсолютная защита. Проблема только в том, насколько вы верующие… Но все равно, сходите с Алиной в церковь, сделайте все, как положено – очень вероятно, таким способом вы ослабите чары или даже избавитесь от них.
— Ладно, Света, меня торопят. Спасибо за все.
— Берегись Ворона, Влад. Он пришел за тобой, не за Алиной.
— Все, пока.
— Пока…
Автобус вез нас по дорогам Трансильвании. Горы отступили, пейзаж был почти таким, как в Молдове, но вот архитектура иной. Дворы деревенских домиков скрывали глухие высокие заборы, надежно прятавшие от глаз посторонних все, что происходило внутри. Дома хранили свои маленькие тайны, казались суровыми и неприступными. Я задумчиво смотрел в окно, обдумывая разговор со Светланой, когда ко мне подсела Алина:
— С кем ты так долго говорил по телефону? Это тот эксперт, с которым тебе надо было посоветоваться? И что он сказал?
— Ты верующий человек?
— Ну… не знаю… В детстве меня крестили.
— Ясно. Похоже, нам следует искать защиту в церкви. Но как конкретно это сделать, я не представляю. Мы приедем в Деву вечером, когда закроют все храмы, а сейчас автобус никто не остановит только потому, что мне или тебе потребовалось срочно посетить церковь.
— Но что же нам делать?!
— Не знаю.
Деревня с неприветливыми домами осталась позади, справа и слева вдоль дороги раскинулись виноградники, вдали, у горизонта синели горы. Я нащупал спрятанный под футболкой крест – тот самый крестик, что подарила мне зеленоглазая монахиня из монастыря Воронец. Признаюсь, в эти дни мне не приходилось вспоминать о нем, но теперь, судя по всему, необычный дар пришелся очень кстати.
— Вот, возьми. Он должен тебя защитить.
— Спасибо.
— Попробуй помолиться перед сном, а я всю ночь буду сидеть возле твоего номера, и не позволю уйти к цыганам.
— Но этой ночью ты не смог остановить меня.
— Потому что не знал, как. А теперь знаю. Когда я учил славянский язык, то мне приходилось запоминать много старинных молитв и текстов из священного писания…
— Зачем?
— Те, кто занимался моим образованием, хотели, чтобы я в точности повторил жизнь другого человека, а потому пичкали меня древними языками – старославянским, латынью.
— Как–то все странно.
— Я и не говорю, что нормально. Но суть от этого не меняется – возможно, читая молитвы, мне удастся остановить тебя. Короче, спокойно ложись спать и постарайся не думать о плохом. Мы справимся.
— Уверен? – Алина надела крестик на шею.
— Абсолютно. И ты должна верить. Тогда все получится.
Алина упорхнула в другой конец автобуса, подсев к Кате и Лизе, а я вновь остался один. Не могу сказать, что мой оптимизм был искренним, на самом деле меня здорово тревожила предстоящая ночь. Да и отсутствие креста начинало беспокоить. Что если подаренный монахиней крестик на самом деле оставался моей единственной защитой, что если именно он спасал от Ворона и ночных кошмаров? Теперь защиты не стало… Но с другой стороны, я просто обязан был передать крест Алине, ведь для нее он мог стать последним шансом на спасение. А я, наверняка, сумею выкрутиться и так, ведь в моей жизни случались и не такие передряги.
5.
— Куда ты собрался, Влад?
— Не спится, решил побродить по гостинице.
Оказывается, мама не спала – она просто лежала, закрыв глаза, и дожидалась, когда я направлюсь к двери.
— Ты каждую ночь уходишь из номера. Я это прекрасно знаю. Ищешь вампиров? Думаешь, твое предназначение – истреблять упырей?
— Нет. Я не собираюсь становиться охотником за живыми мертвецами. Но если встречу вампира – постараюсь его уничтожить. Они слишком опасны для людей, кто–то должен их останавливать.