— Фрэнк, ради бога, прошу тебя, — ноет Уоллес. Фрэнк моргает, вытирает с глаз капли отравленного дождя. Именно тогда он различает каракули на бортике фонтана, неуклюже раскоряченные буквы, выписанные чем-то черным и жирным, что не под силу смыть даже ливню. Слова длиной в полметра, поэтому ему приходится обойти фонтан кругом, чтобы прочесть надпись целиком. Уоллес наступает ему на пятки, проклиная Фрэнка, чертову погоду и ебнутого сукина сына, способного расчленить человека и выбросить в городском парке.
— По, — говорит Фрэнк. Наконец-то он может отвести взгляд, словно сдал какой-то экзамен. Сквозь раскачивающиеся ветки посмотреть вверх, на грозовые тучи, что мчатся над головой.
— Ты о чем, мать твою? — Уоллес давится последним словом и вынужден отвернуться.
— Завтра он меня покинет, — начинает Фрэнк, повторяя маслянисто-черную надпись, цитируя воспоминание времен начальной школы. — Это из По. «Ворон», ну ты должен знать, Эдгар Алан По? «Завтра он меня покинет, как надежды, навсегда».
— Как… — Уоллес начинает было и запинается, сглатывает, прежде чем продолжить. — Как скажешь, Франклин.
Потом он отходит от фонтана, перешагивает через ленту и его тошнит на траву. Фрэнк не двигается, не сводит глаз с туч. И вдруг понимает, что голова перестала болеть.
В кухне своего большого дома человек, который сегодня Джордан, слушает радио, заканчивая завтрак: консервированная рубленая солонина и консервированная кукуруза. Старый переносной Sony на столе — единственный приемник в доме, и он аккуратно обернул тремя слоями фольги все, кроме антенн. Нарисовал на ней подобающие символы красным и черным нестираемыми маркерами для абсолютной уверенности, что ни блуждающие сигналы, ни усиленные космические лучи, ни телепатические волны, действующие на подсознание, не пробьются к нему Снаружи. Приемник всегда настроен на WWOZ 90.7,[17] потому что джаз — единственная музыка, которая ему нравится, в которой — он более-менее уверен — нет Их влияния.
Однако сейчас он слушает новости, в основном репортажи о тропическом шторме, который вот-вот назовут ураганом. Ураган Майкл. Он думает: как уместно — небесное отмщение мчится через Мексиканский залив на бурлящий вавилон Нового Орлеана. Если бы он верил в Бога или богов, то увидел бы в буре подкрепление свыше, направленное ему в помощь против черной крылатой твари из снов и видений. Но он неверующий, так что приходится довольствоваться метафорой и абстрактным утешением.
Джордан подцепляет вилкой еще сладкой желтой кукурузы и слушает, как мягкий мужской голос докладывает о найденном на заре в парке Одюбон теле. Без подробностей. Ни намека на время и усилия, затраченные на мальчишку, но Джордан уже привык к подобным неточностям. Они боятся сказать правду, боятся напугать массы, живущие между молотом Их вторжения и наковальней его противостояния.
— Согласно источникам, тело было сильно изуродовано, но полицейское управление Нового Орлеана отказалось подтвердить или опровергнуть эту информацию на данный момент. Оно также отказалось прокомментировать возможную связь преступления с убийствами Потрошителя с улицы Бурбон.
Это вызывает у Джордана осторожную, сдержанную улыбку. Улыбку самодовольства, которая заставляет его немножко устыдиться. Кто-то заметил, думает он. Сколько они не пытаются скрыть, кто-нибудь всегда замечает.
— Потенциально связанное с этим сообщение, — говорит диктор. — Тело детектива Джеймса Унгера из отдела убийств Шестого участка было обнаружено сегодня утром в его доме, смерть наступила от огнестрельного выстрела в голову. Источники, близкие к полицейскому управлению, утверждают, что детектив Унгер мог покончить с собой вследствие самоубийства его партнера пять дней назад, хотя не исключена инсценировка. Оба детектива участвовали в аресте Джареда По, обвиненного в убийствах, совершенных так называемым Потрошителем с улицы Бурбон.
— Новости спорта: сегодня Святые потерпели поражение в своей первой игре до начала сезона…
Джордан поднимается и выключает радио. Он застыл у кухонной стойки, слушая, как колотится сердце в груди и голова кажется одновременно легкой и тяжелой. Что за нововведения в игре? Оба детектива мертвы, те самые, кто мастерски и неосознанно отвел подозрения от Джордана, те самые, что купились на подсказки, оставленные им на улице Урсулинок. Они были верными долгу пехотинцами в его войне. Они посадили Джареда По.
Они устроили так, что гребаный извращенец сдох, думает Джордан. Вот что они сделали.
Ему следовало это предвидеть. Мелкая подлая месть за его недавние деяния, и, конечно, связано с видениями злобной черной твари над городом. Эта тварь столь близко, что он чувствует слежку за каждым своим шагом. Расплата за смерть Джареда По. Они потеряли ценного проповедника, и кто-то должен пострадать за это.
— Дерьмо, — шепчет Джордан срывающимся голосом, и смотрит на свои руки. Они побелели и трясутся, непонятно — страх это или волнение, ведь его кампания выманила из укрытия столь могучие силы. Возможно, даже гордость, что Они так его боятся. Что он причинил им столько вреда, а Они не посмели напасть на него, но обратились против неповинных и неосведомленных пешек. Людей, которые служили ему сами того не сознавая, солдат, принявших на себя удар, чтобы дать ему еще немного времени.
В конце концов все сведется к времени. Он знает. Джордан отворачивается от радио и принимается убирать со стола.
К одиннадцати тропический шторм Майкл дорос до урагана; теле- и радиостанции заговорили об эвакуации, сериалы и ток-шоу прерывают сообщения об устойчивом продвижении шторма на запад через залив. Спутниковые фото гигантской белой спирали с циклопическим оком океанской голубизны — огромное создание из облаков, ветра и хлесткого дождя несется мимо штата Миссисипи к луизианской дельте, к болотам и широкой грязной реке, к городкам в низинах с их затопленными улицами и отказавшими телефонными линиями. Даже темные древние силы, угнездившиеся между гнилыми пнями кипарисов и заплесневелыми крышами Французского квартала замечают эту силу и готовятся к ее прибытию.
Семь
Мир движется к погибели, думает Фрэнк Грей. Мысль настолько жуткая, что он пытается притвориться, будто просто услышал эту фразу когда-то. Но ощущение совершенно иное, когда он стоит вместе с партнером в кухне детектива Джима Унгера, и удары бури рушатся на ох-какие-непрочные стены дома в Метэйри.
За последние сутки мир вокруг Фрэнка начал как-то расползаться по швам, словно старый свитер: упустили пару зацепок, и вся вязка разлезлась. Возможно, это началось с парнишки в баре, с сумасшедшего отсоса в туалете, с первого шага по кривой дорожке, каким-то образом приведшей сюда.
— Надо выбираться отсюда, — говорит Уоллес. Фрэнк поворачивается к нему. Уоллес выглядит испуганным и больным, он сыт по горло долгим днем крови и ветра, а ведь еще только его середина. — На кой черт мы сюда приволоклись, это не наше дело.
Близко к истине. Но когда диспетчер сказал об Унгере, Фрэнк должен был увидеть своими глазами, и к черту юрисдикцию. Он знал, какую роль сыграли показания Джима Унгера в осуждении человека, арестованного полицией Нового Орлеана за убийства на улице Бурбон. И вот теперь Унгер лежит на полу собственной кухни, и линолеум забрызган мозгами как тапиокой.
— Дьявол, да в чем дело, Уолли? — спрашивает Фрэнк, но Уоллес лишь вздыхает и смотрит в разбитое окно. Кухню заливает дождем.
— Господи боже, Фрэнк, тут не наше расследование. Копаться в нем не наша забота.
— Может, и нет, — отвечает Фрэнк.
— Никакого «может и нет», Фрэнк. Это не наш участок и дело Унгера — не наше.
Фрэнк смотрит вниз, на тело на полу, все еще наполовину сидящее на опрокинутом стуле. Голые колени уставились в потолок, рукоятка револьвера торчит из того, что осталось ото рта.
— У нас своих проблем до чертиков, с той-то хренью в фонтане.
— Просто задумайся на секунду, Уолли…
Однако Уоллес твердо берет его за локоть и выводит из дома, мимо раздраженных местных полицейских и «скорой», к их машине, припаркованной на обочине.
— Тебе этот сукин сын даже не нравился, — говорит Уоллес, открывая дверцу. Фрэнк по-прежнему стоит под дождем, глядя на дом, пытается соединить фрагменты загадки в своей голове. Пытается разрешить фундаментальные противоречия и очевидные совпадения, которые беспокойно крутятся под черепушкой. Наконец Уоллес велит ему сесть в распроклятую машину, так что он открывает пассажирскую дверцу и залезает в оживающий с кашлем форд.
— Ты собираешься объяснить мне, почему это важно? — спрашивает Уоллес, отъезжая от дома мертвеца. Дворники начинают работать, мечутся по лобовому стеклу как остовы крыльев, но под ливнем практически бесполезны.
— Не уверен.
— Фрэнк, я тебя умолять должен? У меня задница промокла и отмерзла, так что я не в настроении.
Весь мир разлезается как старый свитер, снова думает Фрэнк. Плевать на осторожность, на параноидальную расчетливость, с которой он так долго старался удержать его от развала.
— Как ты думаешь, Потрошителем был Джаред По? — спрашивает он, когда Уоллес останавливается на светофоре.
— Я думаю, — начинает Уоллес, но свет меняется, расплывчатое пятно изумрудного света сияет сквозь дождь. Они аккуратно проезжают перекресток, направляясь обратно к автостраде в город. Уоллес протирает запотевшее стекло одной рукой. — А, ясно. Ты думаешь, нынешнее утро как-то связано с тем, что Джим Унгер вышиб себе мозги.
Фрэнку хочется закурить, но Уоллес пытается бросить, поэтому он и не тянется к пачке в кармане рубашки.
— Во-первых, убийства продолжались после того, как По посадили, — отвечает он, — То есть да, конечно, их не было сколько — пару недель, месяц?
— Слыхал о маньяках-имитаторах, Фрэнк?
— Я тоже сначала так подумал. Но херня про стихи, найденные вместе с телом Бенджамина Дюбуа, никогда не попадала в газеты, Уолли.