Так сладко, так спокойно, так утешно…
И не искать подтекста между строк,
И за судьбой не гнаться безуспешно,
Не ведая, что в ярости поспешной,
Противник нажимает на курок.
Часы разбрасывать, как бисер для свиней,
Так сладко, так утешно, так спокойно…
И жизнь свою, не отмечая дней,
Растрачивать беспечно и разбойно,
Не ведая, что будущие войны
Уже предел отмерили на ней.
Часы разменивать, смеясь, по пустякам, —
Не сделать ни одной ошибки крупной,
И постигать премудрость по слогам,
Так трудно для меня, так недоступно,
Что и не стоит в робости преступной
Пытаться русло перекрыть стихам.
Суета
Я так живу, как будто сотни лет
Отмерены мне щедрою судьбой:
Все суета и суета сует,
И некогда побыть самой собой,
Чтоб в чьей-нибудь душе оставить след;
Чтоб мусор от порога отгрести,
Оберегая мир своей души;
Чтоб удержать на время рубежи,
Пока все мысли собраны в горсти,
Пока еще судьба в моих руках,
Пока она хранит следы тепла,
Пока не растерялась в пустяках,
Сквозь пальцы в суете не протекла.
Так и верчусь…
Так и верчусь между вечным и срочным,
Между «нельзя» и «надо».
Между любовью, не лезущей в строчку,
И флиртом с доставкой на дом.
Так и верчусь между данным и взятым,
Между «нельзя» и «можно»,
Между наследственным пышным задом
И сухощавостью модной.
Так и верчусь между мелким и ценным,
Между пройденным и встреченным,
Между нелепым еврейским акцентом
И нормами русской речи.
Так и верчусь между бывшим и будущим,
Между кастрюль и книг,
Между любовью к заботам будничным
И нелюбовью к ним.
Так и верчусь между жизнью и смертью,
Между весами и гирей,
Что означает: живу на свете
Так же, как все другие.
Гаданье
Мне стыдно признаться: я верю в приметы, —
И в цифру тринадцать, и в порчу, и в сглаз…
Твердит мне кукушка сегодня с рассвета,
Что задан мой день и назначен мой час.
Твердит мне кукушка, что путь мой намечен,
Но, просьбы свои зажимая в горсти,
С утра я гадаю на чет и на нечет
В надежде руками беду развести.
Провижу отчаянья край непочатый
И, тщетно в закрытые двери стучась,
Прошу у кукушки минутной пощады,
Заведомой лжи и отсрочки на час.
Но стонет кукушка в осиновых рощах,
Но судит меня по законам земным,
И ставит отказа двузубчатый росчерк,
И плачет сама над бессильем своим.
Апрельское пророчество
Мой апрель притворялся покладистым,
Весь в цветах выползал из травы,
Но стрелки в бородищах окладистых
Встали в башнях его смотровых.
Притворялся он другом в ошейнике,
Псом доверчивым на поводке,
Но при этом приклады ружейные
Пристывали к холодной щеке.
И, прикинувшись шелковой ниткою,
Он ужом за иглою вился,
Но таращились жерла зенитные
В голубые его небеса.
Он хотел быть сердечным поверенным,
Он при всех мне коленки лизал, —
Только я обреченно не верила
Ни признаньям его, ни слезам.
Я предвидела, как это будет,
Завереньям его вопреки,
Как за окнами грянут орудия
И ударят из башен стрелки.
Как, задохшись в угаре кровавом
И сминая цветы на ходу,
Пробегу я по выжженным травам
И на желтый песок упаду.
Прощание с Россией
Пришла пора прощания с Россией, —
Проиграна игра по всем ходам,
Но я прошу: О, Господи, прости ей
Победный марш по чешским городам!
За череду предательств и насилий,
Заслуженную кару отменя,
Не накажи и сжалься над Россией,
Отторгнутой отныне от меня!
Прошу не потому, что есть прощенье,
Что верю в искупление вины,
А потому, что в скорбный час прощанья
Мне дни ее грядущие видны.
Провижу я награды и расправы,
Провижу призрак плахи и костра,
И мне претит сомнительное право
Играть в овечьем стаде роль козла.
И в ореоле надписей настенных,
В истошных криках: «Слава!» и «Хвала!»
Я выпадаю накипью на стенах
Бурлящего российского котла!
Дачное воскресенье
Кофе, пустой болтовней и салатом
Весь этот день был забит до отказа:
Щедро отмеренный поздним закатом
Был этот день мне как милость оказан.
Весь этот день с суетой за обедом
Был незаслуженно щедрой подачкой, —
Я лишь потом догадалась об этом
Среди разбросанной утвари дачной.
Я лишь потом по случайным приметам,
По пустякам догадалась о многом:
Был этот день мне прощальным приветом
Будто бы мир не лежал за порогом.
Будто бы не было слежек и ссылок,
И санитаров из желтого дома,
И запрещенных тюремных посылок,
И про евреев ни слова худого.
Будто беды мы все время не ждали,
Будто опять не захлопнулась клетка, —
Так в этот день умывался дождями
Милый мне лес в предвкушении лета!
Так мне березы кивали повинно,
Так покаянно прощенья просили,
Будто бы Родиной, а не Чужбиной,
Снова могла обернуться Россия!
Високосный год
В неурожайном, високосном, роковом
Ищу приюта, как бездомная собака,
А за стеной интеллигентный разговор
О самиздате и о музыке до Баха.
А за стеной уже построена шкала
По черным спискам от Христа до Робеспьера,
И несмолкаемо во все колокола
Звонят деревья облетающего сквера.
Ах, в этот черный, високосный, роковой
Заприте дверь свою и окна занавесьте, —
Ведь все равно не догадаться, для кого
Осенний благовест несет благие вести.
Ведь все равно не угадать, что суждено,
Не нарушая связи следственно-причинной:
Пусть хоть разлука — не с разрухой заодно,
Пусть хоть разрыв — но лишь концом, а не кончиной!
Пусть расставанье — не враждой и не войной,
Пусть кровь и око — не за кровь и не за око,
Чтобы земля моя, покинутая мной,
Не поплатилась — справедливо и жестоко!
Но не земля на пепелищах, а зола,
Но для амнистий, видно, время не приспело,
И ловко шьются уголовные дела
По черным спискам от Христа до Робеспьера.
Но тверд расчет у орудийного ствола,
Но раскаляется земная атмосфера…
И несмолкаемо во все колокола
Звонят деревья облетающего сквера…
Ломбардная баллада
Монотонно, запасясь терпеньем,
Оставляя город под собой,
Я всхожу по каменным ступеням
Вверх, на Исаакьевский собор.
Подо мной парадом юбилеев
Изукрашен мрамор колоннад,
В доме за углом, где жил Рылеев,
Деньги под залог дает ломбард.
Возле стен, где рушились святыни,
Где гудел набат бунтовщиков,
Бережно хранятся в нафталине
Вереницы шуб и пиджаков.
В комнате, где крестным целованьем
Отвергалась истинность присяг,
Нежится каракуль в целлофане
И часы безмолвные висят.
За стеклом хранятся самоцветы
И хрусталь упрятан под замок,
Будто под огромные проценты
Отдана история в залог.
Будто стало прошлое обузой
И его охотно сбыли с рук,
Будто не распутать вечный узел
И не разомкнуть проклятый круг.
Будто бы вокруг стоят постоем
Оккупационные войска,
Будто бы стою я перед строем,
Ощущая холод у виска.
Будто бы к мостам, в стихах воспетым,
Рухну я, подстреленная влет.
…В Мойке, за гранитным парапетом
Битые бутылки вмерзли в лед.
Санкт-Петербург
Над сизой изморозью бухт,
Над медленной рекой
Начертан был Санкт-Петербург
Немецкою рукой.
И вырос город на воде,
Шагая напрямик
В неоспоримой правоте
И краткости прямых.
Там, отвергая русский крой
И вычурность Москвы,
Как по команде стали в строй
Каналы и мосты.
Там три столетия подряд
В один и тот же час
Дворцы выходят на парад,
Мундирами кичась.
Там, попирая топкий грунт,
На утренней заре
Дома становятся во фрунт
И строятся в каре.
Там, прозревая между строк