— Оповещение состоится в покоях Винса Дули! Местная телестанция Саванны покажет нас в прямом эфире, и еще будет подключение CNN и Fox. Ребята, передача пойдет по всему свету! Это будет не только самый большой день в вашей жизни — нет, это будет самое большое событие, что случалось в этом городе! Ну и кашу заварил Брунсвик!
Никто ему не ответил.
Шон попытался прикинуть. Может, Ромео прав? Может, они в самом деле попали в ловушку? Хотя нет никаких ее примет. Никто не перешептывается, не обменивается многозначительными взглядами. Просто у всех утомленный вид. Но вдруг ты ничего не знаешь. Что тогда? Ты не можешь быть настолько уверенным.
Он отвел Митча в угол комнаты и, поправляя ему галстук, тихо спросил:
— У тебя тут все будет в порядке?
Митч пожал плечами. Его толстые губы уныло обвисли — но у него всегда было такое выражение.
— Пять минут! — воззвал Клив. — Как мы будем вести себя? Пять минут — и жизнь изменится! Это в самом деле потрясающе!
Приглушив голос, Шон спросил Митча:
— Ладно. Так когда ты спас меня?
— Третьего марта.
— И где мы были в то время?
— В Гринвилле, Южная Каролина.
— И чем ты занимался в ту ночь, когда мы встретились?
— Сидел на кризисной линии в церкви.
— А что я делал?
— Просто зашел.
— Отлично, — сказал Шон. — Отлично.
Но Митч продолжал смотреть прямо перед собой в пустоту. «Глупый человек, — подумал Шон, — а я доверил свою судьбу этому идиоту».
— Приободрись, Митч. Не выгляди таким мрачным.
— О'кей.
— Общее здоровье зависит от твоего бодрого вида.
БАРРИС и пара других копов развернули машины у входа, стараясь сохранить контроль над хаосом. Но люди продолжали ломиться. В лимузине, набитом советниками, явился мэр. Показался какой-то толстый конгрессмен. Затем какой-то тип, который сказал, что он государственный секретарь штата Джорджия — что бы это ни значило. Грохотали грузовики со спутниковой аппаратурой. Баррис был в слишком мрачном настроении, чтобы связываться с ними. Отступив назад, он позволил заниматься делами молодым копам. Честно говоря, ему было наплевать, кто займет стоянку, а кто нет, — почему он должен этим заниматься?
Ругаясь, выскочил управляющий отелем.
— Заставь их парковаться на Джи-стрит! Тут больше нет места! — Он появился снова через пять минут и сказал: — Заставь их парковаться на Гудьир-стрит.
Спорить с ним стал какой-то чиновник из комиссии лотереи, который носился вокруг с воплями:
— Это конгрессмен! Пропустите конгрессмена!
Или:
— Радиостанция WICK 103,9! Пропустите WICK 103,9!
Или:
— Это президент компании «Си Айленд»! Ради бога!
Гудки, проклятия, бедлам, какие-то пьяницы — но кто на них обращает внимание? Баррис попытался держаться в стороне от всего этого, но делая вид, что исполняет свои обязанности.
В средоточии этого хаоса появилась Нелл. В своем старом белом «кадиллаке». Она стояла на Глочестер-стрит, дожидаясь возможности повернуть на стоянку. Один из молодых копов попытался отогнать ее.
И тут появился Баррис.
— Все хорошо, Нелл, проезжай.
Молодой коп надулся из-за этого вмешательства. Он стал ворчать, но Баррис заткнул ему рот:
— Я сказал пропустить ее!
Нелл услышала эту перебранку. Она засмеялась и крикнула:
— Вот это мне нравится!
— Ты можешь встать у центрального входа, — сказал Баррис. — Видишь, где стоит моя машина? Припаркуйся рядом с ней.
— Спасибо, Баррис. Я люблю тебя, дорогой.
Нелл сказала это легко и беззаботно, но тем не менее… Она произнесла эти слова и теперь никогда не сможет отказаться от них или забыть.
Нелл не была красавицей и никогда не считалась ею. Прическа у нее была как у хулиганистого школьника, да к тому же и плечи как у грузчика. Но смеялась она так заразительно и музыкально, что и металл расплавился бы. В сущности, давным-давно он расплавил цепи, которые приковывали его к понятиям приличия и достойного поведения. Он плевал на молодого копа, который сейчас глазел на него. Его совершенно не волновали претензии сотрудника лотереи: «Здесь нет места! Вы не можете ставить сюда кого угодно». Он даже не пытался объясняться с ними. Он не сказал: «Ради бога, это мать победителя». Он просто стоял, задумчиво глядя вслед Нелл, пока она пробиралась на то место, которое он приберег для нее.
РОМЕО в своем «соколе» ехал сразу за Нелл. Он проследовал за ней до гостиницы и смотрел, как она въезжала на стоянку. Его-то, конечно, не пропустят, так что он добрался до следующей улицы, повернул направо, проехал один квартал и нашел место для стоянки у офиса зубного врача. Ромео вылез из машины и направился к гостинице. Воздух был такой влажный, что ему казалось, будто он разгребает воду, и, добравшись до заднего входа, он с трудом переводил дыхание. Там стояла специальная загородка, предназначенная для утреннего торжества. Он подпрыгнул, схватился за провод и подтянулся. Переваливаясь через нее, он заработал себе пару царапин на кисти, но почти не почувствовал их. Спрыгнув, он перекатился по земле, встал и снова побежал.
Он обогнул бассейн и стал дергать двери одну за другой, пока не нашел незапертую. Она вела в прачечную. Среди груд грязного белья сидела мексиканка. Она, прищурившись, уставилась на него. Он стоял перед ней, с трудом переводя дыхание.
— Я заблудился, — сказал Ромео. — Может, вы знаете, где будет пресс-конференция?
Она не поняла ни слова.
— Джекпот, — объяснил он.
Это сработало. Она провела его по узкому коридору и показала дверь. Из-за нее доносился гул. Ромео подошел к ней, открыл и оказался в большом конференц-зале, заполненном людьми. Он обнаружил, что стоит рядом со сценой. Никто не обратил внимания на его появление. Вокруг царила суматоха. Жужжали камеры, бил яркий свет юпитеров. На сцене размещалась стойка с микрофоном и два внушительных турникета, на одном из которых была надпись «Семья Ботрайт», а на другом «Мистер Шон Макбрайд». Над каждым из них красовалась размашистая надпись «Сто пятьдесят девять миллионов долларов».
Ромео пробежал взглядом по лицам присутствующих. Кто сюда явился? Вроде все. Старый кузен Альфред держался с важным видом. Брат Пэтси Шелби и его жена Мириам. Ванесса и Герберт. А впереди на своем раскладном стуле уютно, словно на троне, устроилась Нелл. Ромео увидел небольшое пространство у стенки рядом и, пробравшись, устроился там.
Нелл была тут звездой. Все старались оказаться поближе к ней. Люди непрерывно подходили, чтобы высказать ей свое уважение, а она улыбалась и отвечала: «Привет, привет!» или «Дрю Вилсон, а я искала тебя!». Она беспрерывно отвечала на рукопожатия. Заметив, что камера развернулась в ее сторону, он приняла соответствующую позу, захлопала глазами и сказала:
— Теперь я готова к съемке, мистер Де Милль.
Кто-то спросил:
— Нелл, как получилось, что вас нет на сцене?
— Вот уж не знаю. Наверно, они решили лишить денег бедную бабушку. Неблагодарная публика!
Затем она повернулась к какой-то матроне по соседству:
— Анита, у тебя есть дети?
— Пока еще нет.
— Я тебе советую — и не заводи их, — сказала она и зашлась в приступе хриплого смеха. Ей не о чем было беспокоиться. Если заваривалась какая-то семейная ссора, она в ней не участвовала.
Внезапно зал взорвался аплодисментами. Из-за кулис на сцену вышли Ботрайты. Первым малыш, затем Тара, Пэтси и Митч. Затем появился Шон с широкой улыбкой на лице.
ТАРА была удивлена, что их приветствовали не только друзья и родственники, — радость была всеобщей. Даже команда с телевидения, даже полицейские и репортеры: все были растроганы и размягчены удачей, выпавшей на долю ее семьи. Все свистели и ухали, забыв о приличиях. Ботрайты стояли на сцене, омываемые волнами всеобщего ликования.
Затем на трибуну поднялся Крив и представил какого-то конгрессмена, который произнес долгую занудную речь об американских ценностях и вознаграждении за тяжелую работу. Нелл, которая сидела в первых рядах, громогласно осведомилась у подруги:
— Работа? Тяжелая работа? Что он там несет?
Это вызвало всеобщий смех, конгрессмен прекратил свои тирады и сполз с трибуны. Тем временем Тара бросала взгляды направо и налево, проверяя, в каком состоянии братишка и родители. Похоже, все они были в порядке. У отца застыла на лице напряженная улыбка, но он держался. Мать откровенно сияла. Наконец-то к ней было приковано всеобщее внимание. Джейс, как всегда, был занят своим миром сказок, но кого это заботило? Пока он держал рот закрытым, все было в порядке.
Затем конгрессмен перешел к делу. Он представил изображение чека — его-то все и ждали. Засверкали фотовспышки, возобновились аплодисменты. Затем Крив пригласил к микрофону Шона.
Куртка была ему мала, галстук не подходил к рубашке, и он смущенно стоял на сцене, пока в помещении не воцарилось молчание. Он наклонился к микрофону и сказал:
— Наверно, вы… я хочу сказать, наверно, вы удивляетесь, узнав, как я попал в эту историю?
Прокатилась волна смеха.
Шон повернулся к отцу:
— Митч, может быть… может, ты расскажешь?
Отец подошел к микрофону. Было такое впечатление, что он с трудом волочит ноги. Двумя пальцами он оттянул воротник рубашки.
— Ну, я думаю… — сказал он, — это случилось… года два назад. Я был, хмм… я занимался подготовкой кое-каких дел в Гринвилле, Южная Каролина. И в церкви, куда я направился, вроде была кризисная линия? И… м-м-м… ну, словом, я работал там весь день, и этот молодой человек вошел… ну, этот молодой человек, который стоит здесь и…
Он резко остановился, повернулся к Шону:
— Это ты должен рассказать.
Тара пришла в ужас. Но аудитория, похоже, не заметила ничего необычного. Все смеялись; всем нравилось смотреть, как два неуклюжих мужлана перекидывают палочку друг другу.
Шон снова подошел к микрофону и сказал:
— Я считаю… я лично считаю остальную историю просто