Федор Ильич слушал внимательно, не упуская ни слова, ни мимики на моем лице. Благодарность к собеседнику разлилась во мне теплом, стало так приятно, что взрослый человек не отмахивается от меня, а впитывает каждое слово.
– А вы, стало быть, и есть тот лесник?
– А кем же мне еще быть? – хмыкнул он. – Так чему я должен был не поверить?
– А вот чему: когда я прибежал на предполагаемое место падения этого ребенка, его там не было. Как будто человек мог просто испариться! Потом я вдруг оказался в болоте… Вы же не думаете, что его засосало?
– Тебя не засосало, значит, и его не могло. Болото у нас сейчас смирное, надо потрудиться, чтобы утопнуть.
– А мне так не показалось, – буркнул я и уставился в кружку, вспоминая, какой страх испытывал несколько минут назад. – Могу поклясться, оно не хотело меня отпускать…
– В таких местах нужно быть осторожным, – участливо сказал Федор Ильич, отхлебывая из кружки. – Мне и самому иногда кажется, что в зарослях кто-то бродит… Да что только старику не привидится.
– И вам не страшно жить здесь?
– Чего бояться-то? Если я никого не трогаю и никому не мешаю, стало быть, мне и бояться не нужно. Господа вспомнил, перекрестился, три раза через плечо плюнул, и готово. Сбережет тебя сила небесная.
– Сила небесная – это хорошо, конечно, да вот только я в нее не верю.
– Это, как говорится, дело хозяйское, – ответил Федор Ильич, почесывая густые усы, – но мне без веры было бы как-то тяжко.
– Вы сказали, – боязливо начал я, – что это болото смирное, значит, никто никогда в нем не тонул?
– Деревенские говаривали, что потонула как-то раз корова тут, Жданка. Да только вот не ушла она под трясину, а это, стало быть, и не утонула вовсе. Околела рогатулечка просто, цельную ночь провела в холодной воде. А морду она над болотом держала, жить хотела…
– И что, это самое страшное, что рассказывают?
– А тебе что, страстей не хватает? – ухмыльнулся Федор Ильич, потирая колени. – Была одна легенда, да уж это и впрямь байки сельчан.
– А что за легенда?
Федор Ильич внимательно меня оглядел, откашлялся в кулак, глотнул еще душистого чаю и принялся излагать:
– Мамастара[2] моя еще говаривала, я тогда совсем малой был. Жил тут мужик, Митрофан вроде как звали. Один-одинешенек, ну вот прям как я. – Федор Ильич смачно откусил от ломтя хлеба, а я слушал, приоткрыв рот. – Хмурый был, да не от хорошей жизни все. Жена у него померла совсем молодой, а второй раз он так и не женился. Детей Господь не дал, в общем, не жизнь, а одно название… Поселился он отшельником в этой самой избушке. Да не пучь глаза, – хмыкнул он, – эта хата не одну сотню лет стоит. Неужто ты думал, что я – единственный ее жилец?
Волосы на руках вздыбились, хотя история только начиналась и ничего ужасного, кроме грустной судьбы несчастного Митрофана и того, что он жил в том же доме, что и Федор Ильич, я еще не услышал. Мурашки пробежали по спине, я поежился.
– Ага, – буркнул Федор Ильич, – так о чем это я? А, ну да… Жил он, стало быть, тута. Подальше от народу хотел быть, чтобы только он и его печаль существовали в этом месте. Но дом-то находится не так уж далеко от другого жилья, повадились детишки лазить на его территорию. Кто мед с пасеки крал, и пчелы из-за того гибли, кто гнезда вороньи ворошил и птенцов губил, кто просто пакостил от скуки. В общем, не давали мужику жить спокойно.
Федор Ильич встал, взял горячий чайник и заботливо подлил мне кипятка в кружку. Я достаточно наелся, но терпкий мед вызвал жажду, вторая кружка чая пришлась очень кстати.
– Однажды детвора сговорилась и задумала разыграть ворчливого старика. Устроили ловушку: кто-то притворился приманкой, кто-то нападал, в глаза чего-то набрызгали бедолаге и загнали Митрофана глубоко в заросли, где топь была непредсказуемая… И не видел его никто с тех пор. Говорили, засосало мужика. А куда еще мог деться?
– Это ужасная история, – проглотив застрявший в горле ком, проговорил я.
– Ужасная, – согласился Федор Ильич, – и на этом не заканчивается. – Он сделал очередной глоток чая, убедился, что я внимательно слушаю, и продолжил: – Какое-то время спустя все забыли о детской шалости, которая обернулась трагедией. Родители перестали читать нравоучения отпрыскам, убедив себя в том, что не их чадо было причастно к гибели человека, властям в то время вообще до стариков никакого дела не было. В общем, забыли и забыли. Все бы так и жили, как раньше, будто ничего не произошло, да только молодые девы начали пропадать.
– Пропадать?!
– Ага, будто уводил их кто из дома. Родители проливали слезы по дочерям, молодые мужья надрывали глотки, выкликая жен. Да только толку во всем этом не было. Девы пропадали с концами.
– И что же с ними случалось? Неужели так же тонули в болоте?
– А ты смышленый. Говорят, дух Митрофана до сих пор живет в этом болоте и зазывает красавиц в свои топи. Будто он при жизни не нашел себе вторую жену, деток не нажил, вот и бесится теперича, уже когда помер. Люди уверяют, будто в полночь можно увидеть, как сгубленные души утопленниц тянут свои белые ручки из трясины, поют могильную песнь и молят о спасении.
Дрожь прошла по всему телу, затылок укололо едким страхом. Нигде я не испытывал это неприятное чувство так часто, как в Вороньем Гнезде. Меня и раньше можно было напугать историей про Митрофана и погубленных красавиц, а теперь я и вовсе испытывал дикий ужас, – стоило только подумать, что такое возможно.
– Но это всего лишь легенды, хлопчик, байки таких же старых ворчунов, как я. Их рассказывают детям, чтобы не пакостили и не издевались над пожилыми людьми. – Федор Ильич засунул руку в нагрудный карман пиджака, вытянул оттуда папиросу и закурил. Я инстинктивно поморщился от мерзкого дыма, но из уважения к новому знакомому промолчал. – Но иногда, как я уже говорил, от одиночества начинаешь слышать и видеть лишнее… Бывает время, когда я почти готов поверить во все эти жуткие истории.
– А их много? – взволнованно спросил я.
– Уж не одна, поверь… Но не все в один день. – Федор Ильич поднял руку, предупреждая вопросы. – Я не могу нянчиться с тобой столько времени.
– Я могу прийти к вам в следующий раз?
– В следующий раз? – Брови старика удивленно взметнулись вверх. – Коли есть такое желание… приходи.
История старого лесника оставила во мне сгусток холода и страха. Со стопроцентной вероятностью я никогда больше не пойду на болото… Точнее, в ту его часть, которая может заживо похоронить в своих объятиях. В гости к своему спасителю я уже напросился. Отчасти я понимал, что Федору Ильичу, как и любому другому отшельнику, не хватает обычного общения, поэтому мне хотелось немного скрасить его одиночество и тем самым отблагодарить за спасение, но еще я желал услышать как можно больше чудовищных историй. Вдруг эти истории – ключ к проклятию Гнезда?
Глава 13Снимок из прошлого
К моему великому облегчению, от дома Федора Ильича в большой, цивилизованный сельский мир вела еще одна дорога. Точнее, единственная дорога. Та тропа, которой я прошлепал к избушке лесника, вообще не предназначалась для переправы, и пользовался ею только сам Федор Ильич.
С одной стороны перекошенный от времени домик примыкал к густорастущей полосе ивняка, тянущейся, как сказал мой новый знакомый, до третьей деревенской речки, с другой – к сельскохозяйственному строению, именуемому током. Именно на току зерно обрабатывали, просушивали и засыпали в железные амбары на хранение.
За время разговора с Федором Ильичом я успел просохнуть, но комки грязи, облепившие мои шорты словно виноградные гроздья, присохли намертво. Я попытался стряхнуть с себя остатки болота, но тщетно.
– Бабушка меня убьет…
– И правильно сделает!
Я обернулся, готовый едко ответить тому, кто помешал моим весьма важным мыслям, но, увидев Зою, тут же остыл. Она – мой новый друг, с ней нужно быть мягче.
– Кажется, кто-то сорвался с поводка?
– Шутка о Цербере? Серьезно? – Зоя скрестила руки на груди и, ухмыльнувшись, вздохнула. – А я-то думала, шутник всея деревни не цепляется за одну и ту же колкость дважды.
– Ты права, лажанул. – Я виновато потупился, но не сдержался и рассмеялся в голос. Настроение у меня теперь то и дело менялось. – Что ты тут делаешь?
– Ходила за зерном для кур. – Зоя махнула рукой в сторону тележки с мешком, которая стояла за ее спиной. – А у тебя спрашивать не имеет смысла? Наверняка причина в чем-то зловещем…
– Что смешного? Вы же тоже страдаете от своенравного характера этой деревни.
– В последнее время мы научились действовать тихо… Хотя, если честно, это больше похоже на бездействие. Когда Глеб нашел ту коробку с письмами и другим хламом на чердаке…
– Коробку?
– Ага, коробку. – Зоя мотнула головой и с усилием дернула тележку.
Я перехватил ручку, оттолкнул от нее Веснушку и сам повез зерно. Дорога шла в гору.
– Спасибо, – выдохнула Зоя.
– Так что за хлам?
– Обычный хлам. Старый, пыльный и ничего не значащий. – Зоя ненадолго задумалась, потом продолжила: – Видишь ли, раньше в деревнях, если с человеком случалась беда психического характера, его никто не лечил… Не было тут заведений подобного рода. Да и сейчас нет.
– После того, что я видел, могу поверить в любой бред… Неужели ты думаешь иначе?
– А что ты видел, Слав? Ничего… А в этих письмах есть все! И ведьмы, и демоны, и проклятия, и еще много разной чепухи. А вещи старого хозяина писем вообще из разряда чертовщины… Я просто не могу принять такую правду.
– Я должен увидеть все это!
– Да пожалуйста, – вздохнула Зоя. – Попроси у Глеба, он покажет.
Мы оба замолчали. Подруга погрузилась в свои мысли, а я думал, как чешется под футболкой тело. Когда я бежал за воображаемым ребенком в импровизированной чалме, изранил обнаженный торс колючками и крапивой.
– Нервы? – Зоя вопросительно покосилась на мою руку под мышкой.