Кагда ребятня чуть памладше меня начила забывать о тутошней чертовщине, я совсем вздумал апустить руки. Я не панимал, что праисходит думал, что паявилась еще адна беда, но забытие стало лекарством патаму что люди перестали страдать. Со временем я попривык, что таких, как я, помнящих стариков пачти не асталось, но все равно мучался от адиночества. Может и надо было завести семью, да только что об том гаварить… Поздно уж.
Теперича я уже ничего не смогу сделать чтобы асвабодить людей от демонской порчи. Я – старик, изнасивший свое тело, силы меня уже давно как пакинули. Но кой-что я все же смог исправить. Дурость, шутку, каторая привела к кашмарным делам… Именно из-за той забавы, случившейся со мной и другими оболдуями без царька в галавах в далеком детстве, я нес это бремя всю жизнь. Я – один из детей, убивших Митрофана. И я расплатился за то спална.
Я прервался, чтобы перевернуть лист бумаги и смочить пересохшее горло слюной. Мысли в черепной коробке жужжали роем диких пчел. Меня то бросало в жар, то бил озноб.
Еще мая мамастара гаваривала чтобы упокоить заблудшую душу нужно акрапить останки святой вадой и зачитать молитву. Но не та молитва должна упокоить мертвеца что сочинялась пасторонним, а та что пашла из сердца да от души. Вот пряма так и гаварила. Я вспомнил ее слава и принялся искать тело старого лесника на балоте. В паследнее время именно его отпечаток все чаще прихадил ко мне и наравил запугать до смерти. Где тело утопленного я знал ибо забыть то зверство было выше мочи моей. До сих пор тот день снится мне в кашмарах, а других снов я и вовсе не вижу…
Теми поисками я искалечил себе все тело и душу. Я сам нырял на дно трясины страхуясь только привязаной к топалю веревкой. Страх выварачивал внутрености наизнань, слез пралил больше чем красна девица, но то ж я сам винават в сваих мученьях.
Как поднял тело Митрофана со дна балота я зделал все как вилела мамастара. Облил труп святой вадой из церкви каторой тогда уж и в помине не было и рассказал ему обо всех тяготах хранящихся в моем стариковом сердце. Все сказал. И поплакал и пращенья папросил и пажелал теперича спать спакойно. И даже если паначалу мне все казалось сплошными враками то после того я уверовал аканчательно ибо Митрофана с тех пор не видел.
Все дастойны правильных пахорон. Вот и я пахоронил убиенного как надобно и понял тагда что отпечатки памяти или демоны прошлых лет или призраки как кому угодно раждаются из за неправильности. Митрофана засасала трясина никто его не отпевал не праважал как надобно вот он и астался блуждовать по миру. Значит нужно искать обиженных мертвецов…
Письмо было датировано пятнадцатым июня одна тысяча девятьсот девяносто шестого года, подписано «Ф. И. Андропов». Я закончил читать и тут осознал, что меня мутит. Живот скрутило, предательски выступившие слезы жгли глаза. Я спрятал лицо за ладонями.
– Да, – подал голос Глеб, – жуткая история. А теперь, если поверить в призраков, и того хуже…
– Где… – еле выдохнул я, – где ты нашел коробку?
– На чердаке одного заброшенного дома. Мы прочесывали тогда все пустующие постройки, искали зацепки.
– Этот дом находится на болоте? В зарослях ивняка?
– Ну да, – ответил парень. – Он, кстати, за огородом твоей бабушки. Его почти не видно из-за стланика, но…
– Значит, это Федькины вещи, да? – обращаясь скорее к себе, чем к собравшимся, задал вопрос я. – И он жил в том доме…
Я соскочил с места, метнулся в гостиную и прильнул к кружке с водой, забытой кем-то на столе. Выпил залпом, немного отдышался и вернулся на прежнее место. Ребята испуганно переглянулись.
– Слав, объясни, – попросила Зоя.
– Я был там, – икнув в попытке подавить рвотный рефлекс, буркнул я. Вода немного охладила взбесившийся желудок. – Сегодня. История про Митрофана – правда… Все, что рассказал лесник, было правдой. – Я измученно взглянул на нее. – Тот, кто спас меня из болота, – Федька, Федор Ильич, лесник, живущий в том доме.
– Живший, ты хотел сказать? – поправила Зоя.
– Живший, но обитающий там до сих пор, – глухо пробормотал я. – Похоже, мы нашли первый отпечаток, который нужно упокоить.
Глава 15Странное гадание
Нетрудно догадаться, что ночь я провел мучаясь от бессонницы, в страхе и большой печали. Мне понравился Федор Ильич, понравился душистый чай, которым он меня поил, и мед, будто только что забранный у пчел. Я до сих пор ощущал вкус угощения, но теперь, когда стало понятно, что лесник – отпечаток прошлого, призрак, меня начинало мутить от этих воспоминаний.
Утро было недобрым. Мало того что я ни капли не выспался, так еще и пасмурное небо нагнетало обстановку. Меня обволокло уныние… А если подумать – только подумать – о том, что мне и ребятам предстояло раскопать труп Федора Ильича и совершить обряд упокоения заблудшей души, то и вовсе становилось жутко. Даже представить было сложно, что испытывал Федор Ильич, когда доставал тело Митрофана из болота… Как на такое вообще можно решиться?!
Мне не давала покоя еще одна мысль – почему Федор Ильич стал отпечатком? Неужели он умер не своей смертью? Кто-то расправился со стариком так же, как он со сверстниками – с Митрофаном, или была иная причина того?
– Что это у тебя? – Голос бабушки вырвал меня из размышлений.
– Старое фото, – очнувшись от сна наяву и широко зевнув, ответил я. – Нашел недавно.
– Федор Ильич? Это что, получается, ты лазил в его дом? Господи, Слав, я думала, ты вырос из таких проказ. Хотя, если вспомнить, за что тебя отправили сюда…
– Да нет, ба, все не так. Я ее просто нашел… и подобрал. Не знаю зачем.
– Затем, что фотографии выкидывать нельзя. Подобрал, и правильно сделал, лучше сжечь. – Бабушка протянула руку к снимку, я отдал. – Ох, красивый был парень! Я его вот таким и помню. Он старше меня на несколько лет, я в девках заглядывалась на него. Тогда он казался мне таким взрослым и важным… Жаль, так и не женился, один помер.
– А как он умер?
– А как все старики умирают, так и помер. Тощая с косой пришла и забрала во сне. Тихо ушел, мирно.
– Тогда я вообще ничего не понимаю…
– А чего тут понимать? – Бабушка вопросительно уставилась на меня.
– Ба, а ты, когда молодая была, замечала в Вороньем Гнезде что-нибудь странное? Ну там, голоса какие-нибудь, звуки… может, призраков?
– Опять ты о чертовщине, – фыркнула она. – Все-то тебе неймется!
– Все со мной в порядке, просто интересно… Может, легенды у вас какие-то были в молодости, поверья. Мне это для городских ребят надо. Буду им потом ужасы рассказывать.
– Ох, ну и молодежь пошла… только маньяков да мертвяков вам подавай!
Я постарался натянуть на лицо улыбку, хотя не было никакого настроения.
Бабушка обреченно вздохнула:
– Гадали мы с девками по ночам, в бане гадали на суженых, с зеркалами и свечами. Там всякое могло привидеться… Сейчас-то я понимаю, что эти гадания только и придумывались для того, чтобы девок молодых пугать, а раньше… Эх, – бабушка, сидевшая в кресле, звонко хлопнула себя по коленям, – во все верили. Глупые были.
– Значит, ты тоже что-то видела?
– Сама я только раз что-то заметила, да уж не помню что. Потому как показалось мне. А вот Люська, подружка юности, однажды чуть до смерти не напугалась… Да только негоже такое внуку рассказывать!
Бабушка махнула рукой, насупилась и даже покраснела, а мне стало дико любопытно, чего это она вдруг.
– Нельзя вот так историю обрывать! – задорно воскликнул я. – Ба!
– Ладно, ладно, – недовольно проворчала бабушка. – Было у нас гадание одно, заходили мы в баню с одной свечой, ставили ее на полок, а сами… – Она метнула в мою сторону смущенный взгляд и быстро продолжила: – Сами снимали плавки и голые задницы в печку толкали.
– Чего? – изумился я, начиная хрюкать от смеха.
– Блажь такая была, чего ты! – Пока я пытался сдержать хохот, бабушка махнула на меня рукой и выдала все в нескольких предложениях: – Смысл гадания был в том, чтобы узнать, бедный или богатый муж ждет девушку. Если за округлости гладкая ручка погладит, то бедный, мохнатая – богатый. Вот и стояли девки враскорячку, чтобы узнать, какой суженый им светит.
– И ты стояла? – смахивая слезы с глаз, еле выговорил я.
– Стояла. А куда деваться? Мужика-то богатого тоже хотела.
Я больше не мог сдерживаться и заржал так, словно одуревший в стойле конь. Бабушка подождала, пока я успокоюсь, чтобы запульнуть в меня яблоком. Не хотелось ее обижать, но от моего смеха и она вроде повеселела.
– Ну так вот, – снова начала она, пока я занялся яблоком, – все говорили, будто их мохнатая рука гладит, что означало: в богатстве девки жить будут. А куда ветер дует, вся шелуха туда и летит. Стало быть, и я сказала про то же, хотя, сколько ни светила голой задницей, ничего не почувствовала. А Люська в бане была совсем ничего, минуты две от силы. А бежала оттуда как ошпаренная. Мы с девками ее еле успокоили. А когда расспрашивать-то стали, отчего она сиганула, как антилопа, та сказала, будто ее чудище за попу ухватило.
Улыбка сползла с бабушкиного лица, она вдруг стала серьезной. Я понял, что история принимает уже нешуточный оборот, и тоже перестал хихикать.
– Никто, конечно, не поверил, но у Люськи были доказательства: огромный след от когтистой лапы на всю филейную часть. После того случая желание гадать как рукой сняло. Еще и батюшку вызывать пришлось, чтобы баню освятил… Родители тогда шибко нас отругали.
Мы немного помолчали, допивая чай с пряниками, и в это самое время меня будто осенило. Почему я сразу не подумал о такой, казалось бы, мелочи?
– Ба, – с нарастающим чувством волнения в груди спросил я, – а как именно похоронили Федора Ильича?
– Неправильно, Слав, его похоронили. Ой как неправильно. Одинокий он был, и никто как следует его на тот свет не отправил. Быстро закопали, и ваших нет… даже не отпели мужика как полагается.