Я даже не подумал о таких нормальных, стандартных, казалось бы, вещах. Электричество. Техника сама себя не включает. Я был настолько уверен, что в доме Федора Ильича мне ничего не угрожает и нас точно ждет подсказка, что увлекся и перестал испытывать страх перед странностями.
– Давай уйдем отсюда! – взмолилась Зоя. – Пока не поздно, давай! А-а-а!
Снаружи что-то черное треснуло по старой деревянной раме и рухнуло на землю. Зоя бросилась ко мне и схватила за руку с такой силой, что я чуть не взвыл от боли. Ломота в костях и визг Зои вырвали меня из состояния отрешенности, погрузили обратно в реальность и заставили снова испытать все прелести простуды и страха. На долю секунды рассудок помутился, а когда удалось унять колотящееся сердце, я пересилил себя и подошел к окну.
– Это ворона, Зой, – пальцами поглаживая запястье девушки в своей руке, шепотом сказал я. – Всего лишь птица, врезавшаяся в окно. Ты же сама говорила, ужасы просыпаются только с наступлением сумерек, значит, сейчас нам нечего бояться.
Снова громкий удар, и теперь уже два темных тельца лежало снаружи на траве под окном. Я так же крепко сжал руку Зои, как и она мою.
– Бежим! – сорвавшимся голосом скомандовал я, хотя секунду назад был спокоен как удав. – Уходим отсюда!
Но прежде чем последовать своему же приказу, я нырнул под кровать и снял пластинку с проигрывателя. Этих секунд хватило третьей вороне, пробившей хрупкое стекло. Осколки посыпались в разные стороны, я прикрыл лицо, а Зоя пронзительно закричала.
Птица упала на потертый дощатый пол и принялась корчиться в конвульсиях. Ворона истошно орала и беспорядочно била крыльями в попытке освободиться от невидимых пут. Зрелище повергло меня в шок, я не мог сдвинуться с места, пока существо не затихло. Еще одна крылатая тварь пролетела в сантиметре от моей головы, ударилась о стену и упала замертво. Я почувствовал головокружение и тошноту.
«Таких совпадений не бывает, – подумалось мне, – не могут все птицы разом сойти с ума… – А следующая мысль даже насмешила: – Кто-нибудь слышал о воронах-шизофрениках?»
– Какого черта ты замер! – отчаянно закричала Зоя. Она вернулась за мной, снова схватила за руку и поволокла прочь от мертвой тушки. – Я убью тебя, Слав! Как только выберемся, убью!
Другие вороны начали биться в окна и проникать в дом Федора Ильича. Мы уворачивались от них, бегая от стены к стене, и пытались прорваться к выходу. Могут ли ночные кошмары превратиться в явь? Эти птицы казались настолько жуткими, что я верил – тронет одна из них хотя бы раз, и нам конец.
Еле выбравшись на кухню и завидев спасительную дверь, ведущую в сени, где не было окон, я кинулся вперед, увлекая за собой Зою. Одна из ворон-шизофреников ринулась за нами, но я, быстро среагировав, отбил ее рукой, в которой держал пластинку. От следующей отмахнуться не вышло, ворона когтями полоснула меня по ноге и расцарапала ее, проделав огромную дыру в штанах. Я вскрикнул от боли и резко отбросил напавшую птицу в сторону.
Весь пол был усыпан окровавленными, размозженными вороньими тушками. Не помню, как мы пробежали через комнату, но, очутившись в темных сенях, я задержал Зою.
– Нельзя выходить на улицу, – задыхаясь от режущей боли в ноге, пробормотал я, – там всюду вороны.
– Но и здесь оставаться нельзя! Как только темнота накроет деревню, мы точно не сможем выбраться отсюда.
До сумерек оставалось несколько часов, но ждать их действительно не стоило. Если деревня так взбесилась днем, кто знает, что может произойти ночью? Я подпирал входную дверь и спиной чувствовал удары врезающихся в деревянное полотно птиц.
– Знаешь, что это может значить? – глотая окончания слов, задыхаясь, произнес я. – Мы действительно на правильном пути, а пластинка, – я качнул диском в руке, хотя в темноте Зоя вряд ли это увидела, – ключ к следующему отпечатку!
– Здорово, если все именно так, – прошептала она, – но в данную секунду даже это не в силах меня обрадовать.
– И то верно… Угораздило же забраться сюда вдвоем!
– Мы позже обязательно вернемся к этому разговору, и я, поверь, не поскуплюсь на слова, характеризующие тебя и все твои дурацкие поступки, но сейчас давай уберемся подальше от этого места!
– Согласен.
Адреналин поступал в кровь с бешеной скоростью. Сердце билось в ритме дабстепа. Мы выбежали на протоптанную тропинку и понеслись не оглядываясь. Остановились, только когда добрались до перекрестка с асфальтированной дорогой. Нас не преследовали.
– Задница! – прокричала Зоя, обращаясь к дому, зарослям ивняка или птицам. – Я чуть в штаны не наложила от страха. И наложила бы, если было бы чем.
Она нервно рассмеялась и повалилась на землю. Я рухнул рядом. Руки у меня тряслись, никакие слова не шли на ум. Посмотрев на пластинку, я чуть не расплакался от досады. Окружность винилового диска треснула, и теперь у нее не хватало приличного куска. Видимо, вещица сломалась, когда я, защищаясь, ударил ею птицу.
– Блестяще, Слав, – буркнул я, со злостью швырнув попавшийся под руку камень. – Все было зря!
– Ты не запомнил слова в песне?
– Ни одного… А ты?
– Я тоже. – Зоя, тяжело вздохнув, встала. – Ты не виноват… – Она взглянула на мою ногу. – Сильно болит?
– Нет, всё в порядке.
– Идем, нужно рассказать все ребятам. – Зоя протянула мне руку.
– Зайду домой, переоденусь, – буркнул я, окинув взглядом свежую рану. Перехватил ладонь своей спутницы и поднялся с трудом, припадая на ногу. – Через полчаса ждите.
– Не задерживайся, – уходя, махнула мне Зоя.
Глава 20Мир на костях
Прихрамывая, зашел в дом и сразу поймал бабушкин взгляд, тяжелый, как оплеуха. А когда она начала возмущаться по поводу разорванной штанины и поцарапанной ноги, и вовсе подумал, что мне несдобровать. Но, к счастью, упреки пришлось выслушивать ровно до того момента, как бабушка разглядела рану.
– Да что за шальной ребенок мне достался! – разводя руками, чуть не плача, воскликнула она. – Куда тебя вечно несет, что ты такой потрепанный домой приходишь?
– Прости, ба, – морщась от боли, пробормотал я. Чувствовал себя странно, видимо, простуда по новой накрывала. – Я просто зацепился за штырь. Случайно вышло.
– А уходил Зою проводить всего-навсего! Где она опять тебя таскала?
– Да не она это, – простонал я, сдерживая смех, – я сам… И мы не спим!
Бабушка удивленно уставилась на меня, давая понять, что я снова сболтнул чего-то лишнего.
– Я разве утверждала обратное?
– Ну ты говорила про трусы и про то, что она меня окрутила… Ой, да не важно!
– Ну молодежь пошла, все-то у вас к одной теме сводится. Только задние мысли в головах.
Я решил, что правильнее всего промолчать. По бабушкиному приказу снял штаны и стоически перенес обработку раны. Спорить с ней не собирался, времени не было, меня ждали ребята.
– Слав, – бабушка взяла в руки пластинку, которую я швырнул на пол возле плиты, – что за барахло ты в дом притащил?
– Грампластинка, ба. И вообще-то она играла, пока ко мне в руки не попала, – ответил я, вздохнув. Мысль о том, что я уничтожил единственную зацепку, глодала изнутри. – Жаль, что разбил.
– «Интернационал», – вслух прочитала она. – Кажется, у меня где-то есть такая…
– Правда? – воскликнул я так взволнованно, что бабушка вздрогнула. – И про что там поется?
– «Интернационал», Славушка, был партийным гимном революционной социал-демократии. – Бабушка покрутила винил в руках и отложила в сторону, будто пластинка могла ее заразить неизлечимой болезнью. – У сторонников коммунизма были хорошие мысли и стремления, но с некоторыми деяниями того времени я до сих пор не могу смириться…
Бабушка ненадолго задумалась, стала перебирать конфеты, лежавшие в вазочке. Я ее не торопил.
– «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем…» Эта песня связана с не очень приятными воспоминаниями, Слав. По крайней мере, в нашей деревне так точно.
– Что за воспоминания? – почти шепотом спросил я, чувствуя, будто нашел некую потерянную деталь.
– Это было, дай-ка подумать, около пятидесяти или шестидесяти лет назад. Ребенком я тогда была, совсем маленькой девчонкой, но свой страх до сих пор помню. Вот и сейчас, – бабушка провела одной рукой по другой, – вспомнила, и аж до мурашек. Некогда в нашей деревне стояла церковь. Хорошая церквушка, батюшка там жил, все по уму, в общем, было. Но однажды покой деревенских жителей был нарушен – церковь снесли… Из громкоговорителей звучал «Интернационал». Поначалу не могли техникой разрушить здание, деревянная церковь была, а все равно не поддавалась родимая. Ох, нагрешили люди, нагрешили.
– Это просто жесть, – ахнул я вслух, а про себя подумал, что теперь-то точно знаю, с чего началось проклятие Вороньего Гнезда.
Наконец-то все начало складываться в более-менее цельную картину. Ведь, если предположить, что после разрушения храма Божьего из преисподней в деревню ворвались потусторонние силы, все сходится!
– Жесть, – согласилась бабушка, – еще какая. Союз рабочих и крестьян, опьяненный идеей коммунизма, все перевернул с ног на голову. До сих пор помню, как мужики горланили: «Разрушим старый мир и на его костях построим новый!»
– Ба, там были жертвы? – взволнованно откашлявшись, спросил я. – Когда церковь разрушали, кто-нибудь умер?
– Да нет, что ты, Слав. Правда, матушка Аглаи сильно голосила и матом крыла всех подряд. Оно и понятно, отец у нее был захоронен у той церквушки, поп тамошний. Все сровняли с землей, его могилу – тоже.
У меня внутри нарастало волнение, догадки сыпались одна за другой. Могла ли душа попа стать отпечатком из-за того, что ее потревожили? Или призрак матери Аглаи до сих пор появлялся в деревне? Или сама Аглая? Аглая… Почему мне так знакомо это имя?
– Ба, а Аглая сейчас жива?
– Жива, да не жива. Одинокая бабка она, на старости лет совсем с ума сошла… Видит всякое. Раньше на каждом углу об этом твердила, вся деревня не знала, куда от нее деваться, а теперь дома сиднем сидит. Зоя ей, кстати, продукты таскает иногда да по дому убирает… Хорошую девчонку ты все же выбрал.