Дед Аглаи Васильевны, будто очнувшись от мертвецкой дремы, отдернул руки от Рыжего. Упав на колени, призрак уставился на свои ладони, закрыл лицо и снова жутко, протяжно завыл. Рыжий, хватая ртом воздух, отполз от своего мучителя на приличное расстояние. Парень испуганно пялился на всех, не понимая, что происходит. Никто не понимал.
– Ух, молодежь! – сердито буркнула Аглая Васильевна. – Кто же из вас додумался злиться?! Разве так провожают души?
Ребята завертели головами в поисках прокаженного. По их мнению, никто не ругался, никто не ссорился, а значит, и злиться было некому. И только Зоя недоумевающе смотрела на меня, а я старательно отводил взгляд. Думаю, она знала, что именно я был в гневе в тот момент, но не понимала почему.
– Однажды я соседа ругала, – обнимая старика-призрака и поглаживая его по спине, проговорила Аглая Васильевна. – Совсем за курами не следил, они и повадились лазить в мой огород. Я ему и давай выговаривать, а тому все побоку. Вот и разозлил меня, невмоготу аж!
Ребята слушали внимательно, с опаской поглядывая на отпечаток памяти. Рыжий и вовсе забрал у Кики биту, видимо надеясь таким образом обезопасить себя.
– Отвернулась тогда на минуту всего, а потом слышу, кряхтит сосед, и не видно его вдруг стало. Подумала, инсульт мужика скосил, подбежала, а на нем дед сидит и руки на горле сжимает… Еле справилась с ним, уговаривала долго. Хорошо, что сосед видеть не мог дух деда, да и не помнил он потом толком ничего. Решили, что приступ с ним случился. А я тогда поняла, что нельзя при покойных-то злиться. Мирные они, да эмоции людей впитывают как губки. Если страх мертвые сами постоянно испытывают, то гнев как эмоция незнаком им.
– Простите, – выпалил я, – мы не знали…
– Да никто и не злился вроде! – громче, чем следовало, сказал Кики. – Так ведь?
Пару минут стояли молча, меря друг друга подозрительными взглядами. Я не хотел признаваться в своих эмоциях, сейчас они казались чем-то постыдным.
– Ладно, – решил Глеб, – потом это обсудим. Аглая Васильевна, ваш дедушка может показать место своего захоронения?
– Я ведь объясняла уже, не разговаривает он со мной. А в таком состоянии, думаю, и показывать ничего не станет. В другой раз придется…
Аглая Васильевна поднялась с колен и помогла встать своему призрачному старику. Она погладила отпечаток памяти по лицу и тяжело вздохнула.
– Я не умру, пока ты бродишь по этому миру, дед. Сама ведь спокойствия не найду, зная, что ты так страдаешь… Даже батюшка отпеть меня будет не в силах, а возвращаться сюда после смерти я не хочу. – Аглая Васильевна поцеловала призрака в мокрую от слез щеку. – За что тебе такое существование после смерти? Тебе полагался покой, но люди решили иначе…
– Мне кажется, – осторожно начал я, – вы должны простить тех людей. Не они были виновны. Стадный инстинкт – штука серьезная.
– Да, – кивнула Аглая Васильевна, – да, ты прав. И я давно всех простила. Всех, кроме себя самой.
– Но вы ведь ни в чем не виноваты… – слабым голосом заметила Зоя. – Ведь так?
– А вот и не знаю даже… Когда погубили могилу деда, мы с матерью вместе сыпали проклятьями. Она вслух работяг крыла матом, я про себя все то же самое повторяла. Дурехой ведь маленькой была. Вот и накликали беду на свою же родню.
– Стало быть, себя простите в первую очередь, – твердо сказал Глеб.
После слов Глеба отпечаток встрепенулся, отчего все вздрогнули, приблизился к своей внучке и неловко погладил ее по голове. Аглая Васильевна взяла шершавые ладони старика в свои руки, прижала их к губам и заплакала. Слезы у обоих лились нескончаемым потоком, я сам почувствовал, как начало жечь глаза.
– Вот видите, – уняв дрожь в голосе, проговорил я, – он вас простил. И вы должны отпустить себе эту вину.
– Прости меня, родной, – всхлипнула Аглая Васильевна, обращаясь к деду. – И я себя прощу, обещаю постараться.
Она еще раз чмокнула призрака в щеку, отвернулась и пошла прочь. Я смотрел ей в спину, и только когда она почти закрыла за собой дверь, опомнился и крикнул:
– И вы просто уйдете? А как же ваш дед?
– Он приходит ко мне каждый вечер на протяжении нескольких десятилетий… Я так устала, ребята. Пойду.
Ворота закрылись, и мы остались стоять вшестером: пятеро живых и один мертвец.
– Жуть, – нарушил тишину Кики. – Чего теперь делать-то?
– Я бы с удовольствием домой слинял, – с опаской косясь на покойного старика, прошептал Рыжий. – Может, того? Пойдем?
Отпечаток памяти не обращал на нас никакого внимания. Стоял свесив руки и бездумно – можно ли так говорить про призраков? – смотрел себе под ноги. Он уже не выл, словно забитый зверь, даже слезы, казалось, высохли. У меня появилось ощущение, что именно сейчас наконец-то закончилось его существование… Но, может быть, это было нормальным состоянием духа, до невозможности уставшего за все эти годы?
– Мы же сюда пришли останки искать, – возразил Глеб, – значит, будем искать.
Он повернулся к зданию клуба, сделал несколько шагов, но остановился как вкопанный, уставившись куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом и тоже опешил. Быстро перебирая тощими ножками, к нам бежала Катюха.
– А воду, – задыхаясь, кричала девчонка, – воду-то святую забыли!
Самый молодой член нашего отряда оказался самым ответственным. Я машинально заулыбался, встретившись взглядом со слухачом, и в ответ получил лучезарную улыбку. Но, подбегая к нам, Катюха запнулась и кубарем полетела на землю. Внутри у меня все похолодело. Между ней и Глебом оставалась какая-то пара метров, но девчонка свалилась так стремительно, что никто не успел среагировать. Бутылка со святой водой оказалась под хрупким Катюхиным тельцем, но даже ее веса хватило, чтобы крышка сорвалась с бутылки и жидкость вылилась на землю.
– Катюх, ты как? – подбегая к девчушке и поднимая ее на ноги, взволнованно спросил Глеб.
– Как свинья. Последнюю воду угрохала… помогла, блин!
– Да пофиг! Не ушиблась?
Глеб ворковал с ней, словно с младшей сестренкой. Я понял, что мне не следует туда лезть, Катюха в надежных руках.
– Эй, ребят! – вдруг позвал Рыжий. – Ребят, смотрите!
Я оглянулся на Санька. Рыжий, бледный как смерть, смотрел на деда Аглаи Васильевны, а отпечаток памяти внимательно наблюдал за своими руками, выставив их перед собой. Конечности медленно расплывались и превращались в дымку.
– Видимо, на него попала вода, когда Катя упала, – ахнула Зоя.
– Так мы что, могли не откапывать первый труп?! – обомлел Кики.
Старик поднял на ребят благодарный взгляд, потом заглянул мне в глаза и улыбнулся. Сердце сжалось от радости.
– Я позову Аглаю Васильевну! – открывая ворота, прокричал я. – Она должна увидеть, как уйдет ее дед!
Я рывком открыл дверь в дом, позвал хозяйку, но никто не откликнулся. В порыве ликования я с громким топотом вбежал в спальню. Аглая Васильевна спала. Стараясь не напугать ее, осторожно, но довольно нетерпеливо я подошел к кровати и потряс старуху за плечо.
Улыбка сползла с моих губ, вместо счастья меня охватили тоска и сожаление. Аглая Васильевна держала в руке фотографию деда на фоне разрушенной церкви, но не шевелилась. Она была мертва.
Глава 23Шепот воды
Наверное, надо было радоваться, что у нашей команды получилось упокоить уже двух призраков-отпечатков, но радости я не испытывал. Возможно, мы были не виноваты в смерти Аглаи Васильевны; возможно, эта бедная женщина действительно сильно устала за всю свою жизнь и теперь находилась в лучшем мире, но уговоры не действовали на меня. Да, я уговаривал себя. Уговаривал, чтобы не свихнуться, ибо мысли о том, что мой гнев привел к агрессии призрака и растревожил Аглаю Васильевну, уничтожали меня изнутри.
– Ты в порядке? – Голос Глеба вырвал меня из задумчивости.
Мы сидели нашей небольшой группой у Зои и пили чай. Ну… или делали вид, что пьем.
– В полном. Бабушка сейчас там, как и все деревенские. Сидит возле гроба и молитвы читает, – я начинал злиться, – а я даже заставить себя не могу туда зайти.
– Не можешь – не надо. Ты все сделал для старушки.
– Ага, – сжимая кулаки под столом, сквозь зубы проговорил я, – это уж точно! Зой, а есть что-нибудь покрепче чая?
– Слав, тебе ничего крепче не надо. Тем более в бабушкином доме.
– Зой, я сейчас взорвусь от злости… я просто хочу отвлечься.
– Что-то ты совсем раскис, приятель, – по-дружески похлопав меня по спине, сказал Кики. – Всем паршиво, но нечего нюни распускать. Мы, вообще-то, доброе дело сделали, так?
– А я бы тоже прибухнул. – Рыжий потер участок на шее, красный от пальцев деда Аглаи Васильевны. – Но, увы, наша Зойка – Цербер.
– Не зови ее так! – тут же вспыхнув, рявкнул я.
– Да угомонись ты! Сам же кличку придумал… А Зойка – наш пацан, она не обижается.
– Сам придумал, сам и отменил.
Зоя, явно взволнованная моим поведением, не переставала хмуриться.
– А вам не стыдно говорить о таком? – улыбнулась Катюха. – Здесь, вообще-то, ребенок.
– Ребенок, – хмыкнул я, взъерошив волосы Катюхе. – Мне иногда кажется, что ты самая взрослая из присутствующих. Если бы не ты, всю жизнь бы, наверное, останки попа искали.
– Да, но я пролила святую воду… и других запасов у нас больше нет.
– Это не самое страшное из всего, что случилось вчера. Мы что-нибудь придумаем, найдем воду. Уверен, у кого-нибудь из стариков есть запасы этого добра.
Нога до сих пор болела, хотя царапина покрылась корочкой. Мы не знали, где искать следующего призрака, так что я решил перебрать коробку Федора Ильича в поисках новых подсказок, но сейчас настроение было не для разгадывания головоломок.
– Ну так что, – обратился ко мне Глеб, – не пойдешь к Аглае Васильевне?
– На похороны схожу, наверное, а сейчас не пойду.
– Как знаешь. А мы, пожалуй, и сегодня сходим. Хочу убедиться, что старушка не стала отпечатком. Останешься тут?