Бабушка рухнула в кресло, держа в одной руке кружку с водой, в другой – пузырек с успокоительным. Накапав в воду лекарство, она выпила его залпом.
– Ну, ба…
– Неужели вам с Зойкой ее дома не хватало? На кой ляд вас туда понесло? Ты, наверное, хотел просто ноги переломать, а не вышло, и тогда, чтобы наверняка меня в могилу свести, решил в том подполе помереть?!
Бабушка всхлипнула и утерла платком мокрые глаза. Я совершенно не знал, как вести себя в такой ситуации. Девичьи слезы всегда пугают, а когда плачет взрослая женщина, и вовсе сбивает с толку.
– Прости, пожалуйста, – прошептал я, подходя к ней и обнимая за плечи. – Я же не знал, что кому-то придет в голову поджечь дом… Я не нарочно попадаю в неприятности. Поверь мне.
– Когда твой отец решил отправить тебя в Воронье Гнездо за выходку с рисунками, я подумала, что будет трудно все лето воспитывать взбалмошного ребенка… Но, увидев тебя, поняла, что ты хороший мальчик и, возможно, тебе просто не хватает внимания, вот ты и ведешь себя так. От внимания ты и здесь убегаешь. Но я надеялась, что общение со здешней молодежью пойдет тебе на пользу… а вышло все наоборот. Моя вина.
– Ба, все не так! Мне всего хватает, ты ни в чем не виновата! Это я! Все я!
На кухне повисла гробовая тишина. Лучи закатного солнца нехотя освещали небольшие квадратики пола возле окна, пора было зажигать лампы, но я не решался отойти от бабушки. Мрак кухни нервировал.
– Включи свет, – хрипло попросила она, будто прочитав мысли, – хоть немного уютнее станет… А я пока чай заварю.
Я поймал себя на мысли, что все это время совсем не заботился о ее чувствах. В голове волчком крутилась единственная проблема – проклятие Гнезда. Ни о чем другом я и думать не хотел… Не мог. Но бабушка этого не знает, в ее глазах я – просто избалованный городской мальчишка, которому необходимо внимание.
– А дом этот никто специально не поджигал, – прервав мои мысли, сказала бабушка. – Кулема – местный алкаш, чтоб ему пусто было, – сигарету на диван уронил, когда чекушку распивал. Повадился там пьянствовать, жена-то его выгнала из дома… И правильно сделала, терпеть еще его, этого прокаженного.
Бабушка разлила ароматный чай по кружкам, достала из залавка так полюбившуюся мне домашнюю выпечку, из-за которой я, кстати, набрал несколько килограммов, и снова села в кресло. Я молчал, пытаясь переварить ее слова. Не могло такого быть! Виноват же Толстый… А если не он? Тогда кто или что заперло парней в сарае?
Продолжать построение логической цепочки не хотелось, становилось жутко от каждой последующей мысли. Еще эта фотография с куклой нарисовалась… Конечно, я хотел отыскать подсказку, чтобы продвинуться дальше в нашем деле по упокоению мертвецов, но этот снимок был бессмысленным. Кому могла принадлежать игрушка? Как искать ее хозяйку? Да и Глебу все это вряд ли поможет… Может, отпечатки – действительно побочный эффект проклятия Гнезда, как он однажды предположил, и, отправляя их на тот свет, мы бродим по замкнутому кругу? Кругу, не имеющему ни начала, ни конца…
Я почувствовал, как теплая ладонь легла поверх моей руки. Видимо, задумавшись, пропустил заданный мне вопрос.
– Что? Что ты сказала?
– Я спрашиваю, чего же вы звать-то его не стали, Кулему то бишь, когда он крышку подпола закрыл? Дали бы понять, что внизу сидите, может, и не было бы пожара вовсе.
– Побоялись, – рассеянно ответил я.
– Ох, – вздохнула бабушка, – сколько же страха вы натерпелись, пока торчали под горящим домом…
«Горящий дом» – сильно сказано, тут скорее подошло бы «горящий диван». Но страху мы, действительно, натерпелись. Бабушка покачала головой и глубоко задумалась. Казалось, за тот месяц, что я у нее нахожусь, она постарела на целый десяток лет… Стало тошно от себя самого.
Раздался стук в дверь, и я вздрогнул. Не слышал, как открывалась калитка, как гость шел через сени, но на пороге показался Глеб, а вовсе не призрак. Я не ожидал увидеть друга до завтра, но, раз он здесь, значит, появились новости. Бабушка заметно напряглась и заявила, что я нахожусь под домашним арестом, а значит, сижу дома.
– Я ненадолго, Анна Петровна. Мы со Славом только обсудим празднование моего дня рождения, и я уйду.
– Это сколько же тебе стукнет?
– Восемнадцать, – улыбнулся Глеб, будто только и ждал этого дня. – Не каждый день становишься совершеннолетним.
– Ладно, – буркнул я, не оценив его актерскую игру. Мне даже стало жутко. – Пошли в мою комнату.
Зашли в спальню, уселись друг против друга. Я выжидающе уставился на Глеба.
– Это не Толстый поджег вас, – выдал он. – Алкаш один там куролесил, от окурка диван полыхнул.
– Да слышал уже. Бабушка рассказала. А парней кто закрыл?
– Не знаю… Но Толстый клянется, что ни к чему не причастен. Про своих ребят толком ничего не знает, но, если бы знал, сказал бы. Я его знатно прижал.
– Когда успел-то? – усмехнулся я.
– Сразу как разошлись, времени-то у меня совсем немного осталось. Я даже еще дома не был… и, откровенно говоря, с удовольствием перекусил бы чего-нибудь.
– Так дуйте обратно на кухню тогда! – позвала бабушка. – От меня еще никто голодным не уходил.
Мы с Глебом переглянулись. Да уж, теперь, кажется, меня будут прослушивать двадцать четыре часа в сутки…
Вернувшись на кухню в компанию бабушки, оба замолчали. Ну не призраков же обсуждать при ней!
– Совершеннолетие, значит, – проговорила она себе под нос. – Знаменательная дата. Но Слав наказан, что толку обсуждать празднование?
Бабушка поставила перед нами тарелки с тушеной картошкой, крупными кусками нарезала собственноручно испеченный хлеб, сразу разлила чай по кружкам, чтобы он немного остыл. Делала все машинально, крепко задумавшись и рассуждая вслух:
– А если не отпущу, потом за всю жизнь себе простить не смогу… Как будто сама девкой молодой не была. Была. И чудила тоже всяко. Помню, как Петров за воротами у яблони поджидал, а я в одной сорочке к нему через окно сбегала. – Бабушка мечтательно улыбнулась, но, увидев наши пристальные взгляды, будто опомнилась. – Ой, да чего уж там! Иди на день рождения.
– Спасибо, ба…
Я был удивлен. Конечно, я предполагал, что мне и даже ребятам придется уговаривать бабушку амнистировать меня, выбрав менее жесткое наказание, чем домашний арест, но не думал, что все пройдет так легко. А актерскую игру Глеба оценил только теперь, – понятно, чего парень так старался, считай, Оскара от бабушки он заслужил.
– Только пообещай, Славушка, что осторожным будешь. Я жить не смогу, если с тобой что-то случится!
– Не волнуйтесь, – с набитым ртом прогудел Глеб, – я не собираю много народу. Только самые близкие будут.
– Вот и правильно. По-тихому справить тоже хорошо.
Я не мог смотреть, как Глеб жадно набивает брюхо. Противно, конечно, не было, – подумаешь, парень оголодал, пока решал проблемы с проклятием… но и аппетита вся эта картина не прибавляла. Я постоянно думал о том, что мы теряем Глеба. Я призывал его не сдаваться, но сам опустил руки, потому что дурацкое фото куклы – никакая не зацепка вовсе!
Внезапно разозлившись, я отвернулся и уставился в окно. Незачем было показывать бабушке свое нестабильное состояние. Да и другу плохая будет помощь, если он поймет, что я раскис.
Засмотревшись в окно, я не сразу сообразил, что вижу знакомую фигурку. Катюха, прячась за соседским забором, заросшим декоративным плющом, наблюдала за отцом. Пузатый мужчина в трениках и майке бродил по двору, размахивая палкой, и истерично вопил. Понять, что именно он кричал, было невозможно, но я сразу догадался, кому адресованы вопли.
– Глеб, – позвал я друга, воспользовавшись тем, что бабушка вышла во двор покормить кур. – Кажется, Катюхе помощь нужна. Смотри!
Глеб перегнулся через спинку кресла и так же, как я, выглянул на улицу. Мужчина кричать перестал, но все еще недовольно кружил у массивных ворот, поджидая дочь. Катюха была надежно скрыта зеленью плюща.
– Да уж, – сразу помрачнел Глеб, – нужна… Вот только она ни в какую принимать ее не хочет. Сколько я ни пытался поговорить с ней об этом, не идет на контакт. Вертит головой: мол, не надо лезть, и только.
– Мол, – усмехнулся я. – Так бабушка говорит.
– Сейчас пойдем разбираться с ее батей, – продолжил Глеб, не обратив внимания на мою шутку, – а он ей потом люлей отвесит. Да и матери может достаться… а она-то и вовсе беззащитная.
– Он что, и паралитика колотит? – ахнул я. – Ну это уже совсем ни в какие рамки не лезет… Нельзя все вот так оставлять!
– Нельзя! Только что мы можем сделать, когда сама деревня палки в колеса вставляет? Никакие органы опеки сюда не приедут… А если и приедут, то Катюху заберут. Ну или попытаются забрать, но не смогут из-за аномалии. Короче… я думал об этом, Слав, тысячу раз.
– Ладно, – попытался успокоить друга я, – там, кажется, все разрулилось. Вон Катюха уже и домой зашла.
– Да, – вздохнул Глеб. Настроение у него испортилось окончательно. Он, как и я, принимал близко к сердцу всю эту ситуацию. – Ладно, я пошел. До завтра!
– До завтра, – отозвался я.
Еще какое-то время я, сидя на кухне, разглядывал Катюхин дом и думал о ее непростой судьбе. Потом, когда ночь опустилась на деревню, бабушка погнала меня в постель, и в темноте уже невозможно было различить соседские постройки, а от фонаря почти не было никакого толка.
Ушел спать измотанный и грязный. Запах гари впитался в кожу, но я все равно улегся как есть. Убедил бабушку в том, что до сих пор боюсь мыться в бане и что опять могу потерять там сознание… И кстати, не врал! Заснул быстро, снов не видел и был этому откровенно рад. Не хотел, чтобы снились кошмары.
Но кошмары нагрянули утром с известием о том, что Катюха пропала.
Глава 29Кошмар наяву
Утро было туманным и зябким до дрожи в костях. Я уже давно перестал удивляться изменчивости погоды в Вороньем Гнезде, и все же сегодня, казалось, само небо плакало по Катюхе. Моросящий дождь неприятно холодил лицо, пришлось перебраться с ребятами под навес в нашем дворе, чтобы скрыться от влаги. Кики и Рыжий пока не подтянулись, мы мерзли втроем.