Все перевернулось и перемешалось: серебро грота, небесная гладь, утыканная звездами, земля, устланная ковром диких цветов… Запах чистой воды и аромат шиповника… Перевернувшись вокруг своей оси и собрав на юбку сухих травинок, я остановилась лицом вверх. Звезды опрокинули золотое сияние мне на щеки. Попыталась вспомнить: было ли в моей жизни что-то отвратительнее, и не смогла. Хотя, вру: было. Шанти. И, возможно, дознаватель.
— Ревнивица, — раздался веселый голос Рэма совсем рядом. — Ревнивица-ревнивица- ревнивица!
— Лицемер-лицемер-лицемер! — пробасила я в ответ, не желая подниматься.
Густая синяя тень накрыла меня, и надо мною склонилось знакомое лицо:
— Сама поднимешься, или помочь?
— Я буду лежать, — заявила я, — пока ты не оставишь меня в покое.
— И тепло ли тебе, ибреса? — Рэнимор, к моему ужасу, присел на корточки и опустился рядом.
Внутри заколотилось странное тепло. Раскрывалось, как огромный огненный цветок, в животе, пускало щупальца по телу… Но от этого становилось лишь страшнее. Я не могла найти свой разум в этой какофонии эмоций. Где я потерялась? Почему со мной Рэнимор? И — самое главное — какого низшего он не хочет оставить меня в покое?
Приподнявшись на локте, я попыталась отползти, но сильная рука перехватила плечо. Голубые глаза пригвоздили взор, и я бездумно замерла. Он гипнотизировал. И, может быть, съедал на ужин мою волю.
— Шанти росла при дворце, — неожиданно начал Рэнимор. — С тех пор, как ее родители погибли за Куполом, дядя — советник моего отца — принял ее в свою семью. Я с детства ее знаю. Мы — как брат и сестра, и никогда не видели друг в друге большего. Именно поэтому Шанти так пугает отбор. Она совсем не ждала, что Филлагория ее поцелует.
— Ее родители тоже?.. — удивилась я.
— Да. Отец Шанти сражался в отряде твоей мамы. Том самом, из-за которого разгорелся большой скандал. Мама пала раньше: при вторжении Виннифорта. Только Шанти, в отличие от тебя, не пришло в голову ненавидеть королевство.
— Ну, — усмехнулась я, — некоторым умственные способности не позволяют правильные выводы делать. Ничего удивительного.
— Ревни-и-ивица, — снова растянул Рэнимор. Протянул ладонь и заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо. Пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Он знал, что делать. Хорошо знал.
Интересно, сколько девушек уже попалось в его ловушку.
Интересно, не брат ли он мне?..
От последней мысли отчаянно закололо под ложечкой. Огненный цветок зашипел и свернулся, оставив после себя болезненную пустоту и слабость в мышцах. Нужно прекращать это. Поскорее проигрывать и сливаться с отбора. Ни тем, ни другим — это наилучшее решение!
Я попыталась подняться, но Рэнимор снова перехватил мою руку. Мягко, ненастойчиво; будто спрашивая, а не требуя. И почему его прикосновения делают меня покорной и слабой? Почему я снова смотрю на него и не хочу убегать? Отчего под тканью платья опять разбегаются мурашки, а грудь тяжелеет и наливается?
— Лира, — прошептал Рэнимор и неумолимо приблизился. Тепло его дыхания скользнуло по щекам, а я даже оттолкнуть его не сумела. Неужели волю сожрал, низший коварный?! — Я смеялся над своим отцом, но, кажется, сам сделал выбор.
Его слова были подобны бокалу хмельного из красного винограда. Одурманили, голову закружили и вкатились в грудь теплой волной. Дыхание раскачало небо и заставило звезды плясать вокруг хороводом. Сердце зашлось так, что, казалось, вот-вот пробьет себе путь сквозь ребра и окажется у него в ладонях. И мне хотелось, чтобы так и случилось.
Рэнимор коснулся моей щеки. Невесомо соскользнул на подбородок и приоткрыл мой рот кончиком большого пальца. А когда я ощутила его губы на своих, по телу снова покатилась дрожь. Крупная, неистовая, будто с неба на нас сыпались градины. Он прижимал меня к себе, раскрывал мой рот языком, и тряска волшебной агонии овладевала мною все сильнее. Выжимала сердце, выворачивала наизнанку душу, концентрировалась внизу живота приятной тяжестью. И не имело больше значения, какими узами спутала нас коварная Филлагория. Даже если так… Даже если самое страшное — правда, я никогда не буду жалеть об этом.
Когда Рэнимор неохотно отстранился, мои губы болели. Болел язык. Болело что-то важное внутри: вскрывшееся, но еще не заявившее о себе. Что-то, что хотелось разделить с ним, но оставить себе.
Рэнимор улыбнулся: мягко и чутко, и звездный свет пролился в его волосы:
— Я сделал свой выбор, ревнивица.
— И с чего ты взял, — я сжала саднящие губы, покорно повинуясь духу противоречия,
— что сможешь мне понравиться?
— А с чего ты взяла, Лира, что я имел в виду тебя?
Глава 44
Сердце камнем рухнуло в пятки и заколотилось, как бешеное. Щеки ошпарил румянец, и я благодарила темноту за то, что спрятала мой лик. Рэнимор — парень не промах. Каждое слово обдумывает… Да и я хороша: почувствовала толику расположения к себе и сразу уши развесила, будто псина бездомная, которой куриные обрезки кинули. Будто никогда ласки и тепла не видела.
— Я такого не говорила, — отрезала я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не хрипел. Но он хрипел все равно. — И вообще: сейчас я на сто процентов уверена лишь в том, что ты — лицемер.
— Повтори, Лира, — Рэнимор снова приблизился и усмехнулся прямо в лицо, а я и сил встать не нашла. Хотелось вечно валяться в диких цветах и траве, под звездным куполом. И, возможно, целовать его.
От осознания последнего становилось страшно.
— Лжец, — я улыбнулась в ответ, — и лицемер. Наверное, это наследственное.
— Даже такие слова звучат твоим голосом, как сладкая музыка.
— Пошло, Рэнимор, — я поднялась, игнорируя настойчивые попытки удержать меня, и отряхнула юбку. Взглянула на него исподлобья и с осуждением: так, как бабушка на меня смотрела, когда я шкодила. — Пошло и слащаво. Подкат не засчитан. Просто смирись с этим.
— А почему тогда ты отвечала мне? — Рэнимор сощурился.
Я замерла. Знает же, как задеть! Настоящий маньяк! Такой и душу наружу выпустит
— не пожалеет.
— Проверяла, — ответ пришел в голову сам собой, — кто целуется лучше: ты или мой жених.
Слова прокатились по земле, пересчитывая цветы и кочки. Эхо скопировало мой голос и растащило по холмам. Для чего… Для чего я сказала это?!
Рэнимор странно дернулся, будто вздрогнул от испуга, но улыбка на его лице не погасла. Правда, в глазах загорелась какая-то далекая, ледяная печаль.
— Так у тебя есть жених? — спросил он. Его голос звучал по-прежнему бодро.
— Ну… — я замялась. Было не по себе оттого, что соврала. — Да. Можно так сказать.
— И как же тебе удалось пройти первое испытание? — Рэнимор невесело хохотнул.
— Я едва не оплошала на нем, — заявила я. — Было больно.
— И как же зовут твоего жениха? — Рэнимор поднялся, отряхивая одежду. Настиг меня одним широким шагом, обошел по кругу, как овца столб.
— Тебе необязательно это знать, — отрезала я.
— Почему необязательно? — клянусь, я слышала в его голосе едва прорывающиеся сквозь наигранно-сладостную интонацию нотки ревности! И моя душа торжествовала. — Я хочу передать ему привет. Большой, королевский и очень горячий. Пусть увидит меня с экрана!
— Ревнивец, — прошептала я, прикрыв рот ладонью.
— Лира, — Рэнимор насторожился. — Не слишком ли много ты себе надумала?
— Это ты о чем?
— Хм-м, — он рассмеялся в звездное небо и посмотрел через плечо. Его глаза смеялись надо мною. — А ты сама пораскинь головой.
Он зашагал к саду, оставляя меня в спасительной темноте. Но не успел мрак съесть его фигуру, а синие тени яблоневых ветвей закрыть с головой, Рэнимор обернулся и подарил мне полный иронии взор:
— Не забудь посвятить мне песню, Лира.
— Размечтался, — сдавленно проговорила я и отвернулась.
Шаги затихли в густой яблоневой чаще, и ночь запахла сильнее. Свежестью, звездами, серебристым водопадом. Я склонилась над гротом. Зачерпнула полную пригоршню воды и плеснула в лицо. Полная луна на волнах превратилась в рваный зигзаг. Ледяные капли потекли по коже, забирая с собой прикосновения Рэнимора. Я отчаянно терла губы ладонью, чтобы забыть вкус его поцелуя, но тщетно: они все еще хранили его тепло. Аромат шиповника. Привкус соли…
Мне все-таки удалось вернуться в комнату до десяти. К счастью, Альви еще не спала: лишь ворочалась в своей постели, словно юла. В этом было целых два плюса: относительная тишина и возможность поговорить с ней. А спросить хотелось многое, ибо окуклившиеся визиоллы послушно повисли под потолком, укрылись капсулами и больше нас не замечали.
— Альви, — шепнула я, едва забравшись под пышное одеяло с открахмаленным пододеяльником, — а что твоя мама еще рассказывала про отбор?
— Например? — не поняла Альви.
— Были ли испытания, подобные нашим? — я старалась правильно подбирать слова.
— С маскировкой… поиском скрытого смысла? С попытками поймать участниц на непотребностях?
— Я не знаю точно, — Альви повернулась на бок и подложила согнутую руку под голову. — Было ли испытанием то, что король Рихар тащил в свои покои каждую, кто не противился, не могу сказать. Мама выбыла раньше. Но позже я слышала, что у короля… Неважно!
— Говори, — сердце стало таким тяжелым, что, казалось, провалится сквозь матрац кровати на пол.
— Говорят, что у короля есть ребенок от одной из его любовниц, — произнесла Альви вполголоса.
Грудь стянуло железными кольцами, и сколько я ни пыталась сделать вдох, не выходило. Воздух влетал в рот с присвистом и останавливался в горле. Меня стремительно тащил на дно омут сомнений. Так значит, правду шут вещал?! Рэнимор — мой брат?!
Стоп. Я схватила себя за запястье, унимая дрожь, и проглотила панику. Рано поднимать кипеш. Надо во всем разобраться.
— От участницы отбора? — спросила я, пытаясь сохранять спокойствие.
— Не знаю, — ответила Альви с неохотой. — На его ложе побывало много ибрес и гранн.