Тесным кольцом обступили разбитую сапогами поляну молодые ребята, в рюмочку перепоясанные ремнями, со звездами на погонах, с орденами и медалями. Они отяжелевшими глазами смотрели на счастливчиков, танцевавших с медсанбатовскими девчатами, и каждая из них казалась им красавицей. В боях, в наступлениях и отступлениях, в болотах и диких лесах, где раньше не было и человеческого следа, они разучились ухаживать за девушками. У них были слишком торопливые руки и сосредоточенно тяжелые, невольно пугающие лица, в которых за грубостью пряталась ненайденная, неразделенная любовь.
В этом мужском кольце Наташа приметила вдруг светлые, простодушные и восторженные глаза. Они смотрели, готовые радоваться и огорчаться, неотрывно следили за ней, обожающе провожали по кругу, и такой изумленный свет исходил из их доверчивой глубины, что нельзя было его не заметить.
Танцуя, Наташа неприметно разглядела узкое лицо с сухими губами, коротко стриженную голову на тонкой шее, неуютно торчавшей из воротничка выгоревшей гимнастерки, мятые погоны с одинокими звездочками младшего лейтенанта и нашивку за тяжелое ранение.
Ощутив ответные взгляды, младший лейтенант стушевался и отступил подальше за круг. Наташа улыбнулась и подумала, что этот кавалер скорее поплывет через Свирь под пулеметами, чем решится пригласить ее на танец.
У патефона подкрутили пружину.
— Разрешите?
Чубатый артиллерист подскочил к Наташе, едва игла мембраны коснулась заигранной пластинки.
— Извините, товарищ майор…
Отчаянная струнка в характере, толкавшая порой Наташу Сиверцеву на неожиданные поступки, взыграла в душе девушки. Веселая от подступившей решимости, упрямо наклонив голову, она прошла сквозь мужское кольцо и сказала:
— Потанцуем, младший лейтенант?
Младший лейтенант смутился так, что у него побелели скулы. Пересилив себя, он положил руку на талию девушки, и та ощутила, как дрожат и не могут удержать дрожь мужские сильные пальцы.
Так санинструктор Сиверцева познакомилась с младшим лейтенантом Волоховым, направленным из резерва в полк, где служила Наташа. В соседний батальон, окопавшийся на берегу Свири в полукилометре от землянки, где проживали три подружки-медички: Клава, Наташа и их строгая, все понимающая начальница Маринка.
В полк Наташа и Митя пошли вместе.
— Здесь я живу.
Наташа показала темную, уходящую в землю нору, где вместо ступенек были пристроены жердочки, скользкие от грязи.
— Может, еще увидимся.
— Как удастся освободиться, я сразу же приду, Наташа.
Он пришел через три дня…
В перерывах между танцами массовичка разучивала песню «А мне мама целоваться не велит…» и устраивала аттракционы. Наталья Александровна выиграла один раз, назвав больше всех предметов домашнего обихода, начинавшихся с буквы «к».
Массовичка похвалила ее эрудицию и вручила приз — красный шарик, надутый до упругого звона.
Наталья Александровна взяла шарик и ощутила, что он как живой бьется в руке под невидимым ветром, просительно дергая крученую нить. Наталья Александровна улыбнулась и отпустила ее. Шарик вздрогнул, колыхнулся тугими боками и стал подниматься в белесое небо, пронизанное лучами затухающего над водой солнца.
Наталья Александровна, Даня, Виталий, плечистая массовичка и все остальные, кто находился на корме, притихли, подняли головы и смотрели, как красный шарик уходит в непостижимую высь, как сторонятся крикливые чайки, удивленные смелостью невиданной птицы.
— Улетел, — вздохнула Даня, доверчиво прижимаясь к плечу Натальи Александровны.
Наталья Александровна была благодарна девушке за мимолетную ласку. Она снова пожалела, что у нее нет детей.
Наталья Александровна поднялась на верхнюю палубу и остановилась возле знакомой, туго зашторенной брезентом шлюпки. Было хорошо стоять в одиночестве под спокойным и молчаливым небом, слушать музыку, доносившуюся с кормы, видеть землю, деревья, людей, примечать их неспешные движения, понимать их и думать о давнем.
По-иному вглядывалась сейчас Наталья Александровна в прошлое санинструктора Сиверцевой, вспоминала ее промашки и радовалась хорошему. Трезво сознавая, что многих промашек можно было в те давние годы избежать. Но избегать их, наверное, не требовалось. Теперь, в отдалении времени, они растворялись в хорошем, и воспоминания были живыми и естественными.
Прошлое люди всегда стараются чуточку приукрасить, подчистить на нем пятна и неопытные каракульки, считают его детским и немного игрушечным. Но это лишь кокетство и заблуждение — прошлое всегда давит на настоящее, определяет его, а потом в свой срок тоже становится прошлым.
Мало ли встречается у людей схожих черточек, и не следует из-за этого будоражить память. В ее возрасте пора кое-что закрыть на замок и ключ швырнуть в воду.
Андрей Владиславович сейчас уже спит. У него здоровый сон и размеренный жизненный распорядок.
Интересно, сумеет ли он до ее возвращения закончить антресоли в коридоре?
Наталья Александровна усмехнулась собственным мыслям и подумала, что, когда судьба отказывает в большом, человек изо всех сил старается заполнить эту брешь малым.
Как у нее сложится жизнь с Андреем Владиславовичем? Вспомнилось, как он осматривает на свет вымытые стаканы в институтской столовой и протирает бумажными салфетками вилки, прежде чем приступить к еде. Однажды он похвастался Наталье Александровне, что еще ни разу в жизни не занимал деньги.
А у нее вечно не хватает до получки то десятки, а то и четвертной.
Осилив долгий день, потемнело наконец небо, и стали выписываться в нем светляки звезд. В сгущающейся темноте лес тяжелел, задергивал горизонт глухой враждебной стеной. Словно хотел закрыть дорогу, не пустить теплоход к истокам Свири.
Терпко пахло озерной свежестью. Вода за срезом борта казалась тяжелой и маслянистой, нехотя растекаясь от острого носа теплохода. Тревожно светились судовые огни — зеленый, красный и ослепительно белый, взнесенный на верхушку мачты. Издали он, наверное, казался странной и загадочной звездой, движущейся над невидимым горизонтом.
Прозвучал отбой. Наталья Александровна нехотя стала спускаться в каюту. Ее угнетала теснота железной коробки, спрятанной в чреве теплохода.
«Боязнь замкнутого пространства. — Вспомнилось странное заболевание, поражающее порой психику человека. — Клаустрофобия. Кажется, так называется оно по-латыни…»
Наверное, это бунтуют гены. Миллионы лет у человека крышей было небо, а стенами горизонт. Потом он запер себя в замкнутое пространство. Посадил себя в клетку, самим им созданную. Птицы и звери не приемлют клеток. Они тоскуют в них и умирают ранней смертью.
Боже, какая чепуха иной раз лезет в голову.
В каюте Даня спросила:
— Почему вы после развода так долго не выходили замуж, Наталья Александровна?
— Так получилось, — ответила она, удивленная странным вопросом. — То ли я не нашла, то ли меня не отыскали…
Пожалуй, и сама себе Наталья Александровна не могла ответить на такой вопрос. Может быть, новому замужеству мешала ее излишняя самостоятельность, а может, боязнь потерять свободу. Хотя порой от этой бабьей свободы хотелось выть. Особенно по праздникам.
— Теперь уже все решено, Даня, — улыбнулась она. — После поездки мы с Андреем Владиславовичем сразу отправимся в загс.
— Вы очень любите его?
— Не знаю, Даня. В мои годы непросто ответить на такой вопрос. Он хороший человек. Ко мне относится идеально.
— Все равно вам надо было раньше выйти замуж, — убежденно сказала Даня и оглядела Наталью Александровну прямолинейно-беспощадным взглядом молодости, от которого сразу понимаешь, что тебе за четыре десятка лет, что возле глаз у тебя неистребимые морщинки, что каждую неделю надо старательно прятать пробивающееся в волосах серебро, что грудь твоя стала рыхлой и в невестах тебе ходить уже неловко.
— Вы еще красивая, Наталья Александровна, — помолчав, утешила Даня. — Держаться умеете и за собой следите. У вас, наверное, кремы специальные есть.
Глава 3
— Какой же он мой, баба Варушка, — засмеялась Даня. — Ну, танцуем вместе, по палубе гуляем. А вы уже сразу — мой!
— Смешного ничего нет. Говорят, гонит девка парня, да сама прочь не идет. Разве знаешь, где свою судьбу встретишь. Виталий — парень видным из себя. Позументы на рукавах, шапка с кокардой…
Вчера Даня познакомила бабу Варушку с радистом, и старуха обрадовалась новому поводу для разговоров.
— Ты нос в сторону от такого мужика не вороти, — наставляла она Даню. — Гликось: дом хочет в Белозерске строить. Где теперь парня найдешь, чтобы собственный дом хотел становить? Сейчас все ловчат казеину квартиру в горсть ухватить — и никаких тебе заботушек.
— На какие же капиталы он собирается дом строить? — спросила Наталья Александровна, прислушивавшаяся к разговору. — На зарплату судового радиста собственным домом не обзаведешься.
— Голова есть, да руки здоровые, так человек многое может достигнуть, — возразила баба Варушка. — Может, бережливый он, а может, какой-нибудь приработок имеет…
— Приработки разные бывают, — откликнулась Наталья Александровна и подумала о странном разговоре, который вчера ненароком услышала на палубе, когда стояла в одиночестве за корабельной шлюпкой.
Разговаривали двое мужчин. Один благодарил второго за приют и возвращал ключ.
— Вот, шеф, держи червонец, как договаривались. Винтики у тебя крутятся. Учитываешь насущные запросы общественности… В такой роскошной поездке у людей возникает необходимость тихого уединения на часок-другой. На палубе и воробью негде устроиться… Завтра мне снова будет нужна на пару часов твоя гостеприимная крыша… Гуд бай, шеф, как говорят бизнесмены…
Затем один из разговаривающих спустился по трапу на нижнюю палубу, где у борта его поджидала рыжеволосая, приметная девица, явно злоупотреблявшая косметикой.
Наталье Александровне стало ясно: что за «уединение» требуется кое-кому в туристической поездке.