На следующий день она сдалась. Оставила Сашку на практике, объявив ей строгий выговор с последним предупреждением за нарушение правил техники безопасности. Клавдия Николаевна самолично прочитала этот приказ под окном лабораторной кладовой.
— Копию мне дайте, — требовательно сказала Сашка. Толик просунул в окно копию приказа. Тогда Сашка начала торговаться с главным рыбоводом. Она соглашалась лишь на простой выговор.
Лицо Клавдии Николаевны стало багроветь. Тут уж я рассердился на Сашку, отчитал ее и посоветовал кончить выкрутасы и прекратить эту историю.
Через день Сашка снова возилась возле мазанки у шлюза, а мы с главным рыбоводом поехали на баркасе на Мартышку. Нам не повезло. При подходе к тоне баркас задел за корягу и повредил корпус. В машинном отделении появилась течь. Два дня пришлось ремонтироваться. На обратном пути поднялся сильный встречный ветер. Он разогнал по реке острые волны и на поворотах норовил прижать нас к берегу. В общем, от Мартышки против течения и ветра мы тащились почти двое суток.
И я обрадовался, когда за очередным поворотом показалась знакомая мазанка рыборазводного хозяйства.
— Куда прорези поведем? — спросил у Клавдии Николаевны капитан баркаса.
— Давай на первый, там половину выпустим и решим дальше.
Когда мы подходили к участку, главный рыбовод вгляделась в берег и встревоженно попросила бинокль.
— Что-то на первом стряслось, — сказала она, разглядывая берег. — Вон сколько людей у шлюза толчется…
и она опустила руку с тяжелым морским биноклем и, обернувшись ко мне, добавила:
Если Клочкина опять что-нибудь вытворила, не стерплю. Сегодня же отчислю с практики. Пусть хоть топится, хоть вешается— отчислю!
По тому, как побелели пальцы Клавдии Николаевны, зажавшие бинокль, я понял, что Сашке этот раз несдобровать, если она провинилась.
Меня охватило беспокойство, которое возрастало по мере приближения баркаса к саманному домику на берегу банка. Почему-то я был уверен, что Сашка непременно имеет отношение к суетливой толчее возле шлюза.
Едва баркас приткнулся к берегу, я заторопился вслед главному рыбоводу.
Возле шлюза были грудой навалены изломанные шандоры и лежал разорванный кутец. Рабочие нашивали вдоль столбов дюймовые доски и приспосабливали к ним запасные щиты.
Белочубый Борис, напарник Сашки по дежурству на первом участке, доложил Клавдии Николаевне, что ночью разбило шлюз.
— Откуда-то бревно принесло, а тут ветер, как назло, волну разогнал, — говорил Борис, почему-то неловко вытягивая шею и мотая головой. — Бревном ударило по щитам… Вышибло одну шандору из пазов, а там уж пошло… Сами знаете как…
— Проворонили, значит, шлюз, — сказала Клавдия Николаевна. — Клочкина где?
— В дежурке Клочкина, — с усилием сказал Борис и потупился. — Застудилась она, Клавдия Николаевна.
— С чего же она застудилась?.. Всю ночь спали, за шлюзом не смотрели, а она застудилась. Крутишь ты что-то, братец… Ладно, пойду ее спрошу.
— Не ходите, Клавдия Николаевна, — Борис решительно загородил дорогу рыбоводу. — Плохо Саше, врач ей уколы делает… Сердце у нес от холода зашлось. Она же всю ночь в воде простояла. Я во всем виноват.
Запинаясь и путая слова, Борис рассказал о событиях прошедшей ночи.
Оказалось, что Сашка уже не раз оставалась на ночных дежурствах одна. Борис завел в соседнем селе зазнобу. Когда наступал вечер, он начинал так томиться по своей Светланке, что Сашка не выдерживала и соглашалась отпустить его с дежурства. Каждый раз Борис обещал ей, что будет «одна нога там, — вторая нога здесь». И каждый раз возвращался на утренней зорьке.
Так было и прошлую ночь… Оставшись одна, Сашка то ли придремнула в дежурке, то ли все произошло так неожиданно, что она не смогла ничего предупредить…
Слушая Бориса, я представил себе чернильную ночную темень, порывистый ветер, бьющий по ветлам и хлюпанье волн о берег. Представил себе одинокую мазанку язычок привернутого фонаря и жиденький проволочный крючок на двери. Услышал скрежещущий деревянный треск у шлюза. Увидел Сашку, выскочившую в ветреную тьму. Она подбежала к шлюзу, свесилась через перила и, опустив фонарь, увидела, как тяжелое бревно бьет в шандоры, вышибая их из пазов одну за другой. Увидела, как речная вода тугим, тяжелым потоком хлынула в магистральный канал, и поняла, что за ночь производители уйдут через шлюз в Волгу и хозяйство останется пустым.
Другой, опытный и сильный, догадался бы отвести бревно багром, взять запасные щиты и закрыть шлюз. Сашка сделала по-своему. Она повесила фонарь на перила и прыгнула в воду. Почти до рассвета стояла она по горло в воде, отталкивая руками злополучное бревно, которое волны снова и снова подносили к уцелевшим щитам.
Возвратившийся со свидания Борис с трудом вытащил окоченевшую Сашку на берег и поднял тревогу.
…— Сомлела она, Клавдия Николаевна, — сказал Борис и непослушными пальцами стал вытаскивать сигарету из смятой пачки. — Хорошо, Генка на мотоцикле за доктором слетал… В общем, моя вина, а Сашу не трогайте.
Когда мы пришли в дежурку, врач уже укладывала свой чемоданчик, а Сашка спала на койке, с головой укрытая одеялом, поверх которого были наброшены два чьих-то ватника.
— Обошлось, — сказала нам врач. — Уколы я ей сделала и спиртом растерла. Пусть спит, а завтра я с утра наведаюсь.
Клавдия Николаевна увела Бориса в контору. Рабочие, окончив ремонт шлюза, разошлись, а я остался на участке. Пошел к знакомым бетонным ступенькам на откосе шлюза. Тут я увидел ужа. Длинного толстого ужа, патриарха местных ужей. Того самого, которого до отчаяния, до паники боялась Сашка. Уж был мертв. Безвольной лентой висел поперек бруса, к которому чалили бударки. Чешуйчатая кожа его была тусклой, увядшей. Плоская голова покачивалась в воде.
Я подумал, что уж подвернулся под руку кому-нибудь из рабочих, ремонтировавших шлюз.
Я не заметил, как ко мне подошла Сашка.
Пальцы, прикоснувшиеся к моему плечу, были холодными, как льдинки.
— Легче стало, — сказала она, усаживаясь рядом. — К завтрему все пройдет…
Сашка машинально сорвала сухую былинку, но тут глаза ее остановились на уже.
— Висит ужище-то, — вздохнула она и, помолчав, добавила. — Я его убила… Ночью.
— Ты? — я удивленно уставился на Сашку, только тут начиная понимать, какой была для нее прошедшая ночь.
— Я… — подтвердила Сашка и, покусывая былинку, стала рассказывать вздрагивающим голосом все, что случилось у шлюза.
…— Рассветать стало, а Борька все не идет. Изругала я его по-всякому раз десять, а что толку… Ноги занемели, потом тошнить стало. Фонарь на перилах горит без всякой пользы. Бревно это проклятое вроде к берегу прибилось. Доска мне попалась, я немного пролом прикрыла. Все бы ничего, только чувствую, силы кончаются… Глянула я тут на берег — и вижу, возле осоки этот ужак плывет. Голову из воды высунул и на меня смотрит… От страха тогда у меня, Олег Петрович, в главах потемнело. Думаю, подплывет он сейчас ко мне и схватит за шею. Как воблу…
— Ужи не трогают людей, Саша, — мягко сказал я.
— Знаю, что не трогают, — согласилась она. — Мыши тоже людей не трогают, а у нас в общежитии одна девчонка как мышь увидит, так и в обморок… Подплывает он ко мне все ближе и ближе и головой чуть покачивает. Вроде прицеливается, как бы лучше на меня кинуться. Я закричать хотела, а язык будто прилип. Не знаю как, только схватила я его обеими руками и сжала изо всех сил. Сначала он бился, а потом что-то хрустнуло — и конец… Когда Бориска пришел, я так с ужаком в руках и стояла. Это он его сюда кинул…
— Ничего, Саша, теперь уже все позади, — утешил я девушку.
— Позади, — согласилась она и посмотрела на реку, где скользила по воде белоснежная «ракета». — Не останусь я здесь… Завтра заявление подам. Теперь Клавдия Николаевна наверняка меня отчислит. Так уж лучше я сама. Вроде добровольно уехала…
Уговорить Сашку, чтобы она не писала заявления, мне не удалось. Она была убеждена в своей виновности. Она же отпустила с дежурства Бориса и не уберегла шлюз.
Катер уходил. Сашка стояла возле сторожки в вылинявшем трикотажном костюме, в расшлепанных кедах, обутых на босу ногу, и махала на прощанье рукой.
Мне еще раз удалось увидеть Сашку. Это случилось в Астрахани, когда я ехал на вокзал в дребезжащем автобусе.
Сашка вынырнула из людской толчеи и подскочила к автобусу, который остановился перед светофором. Она поздоровалась и в ответ на вопросительный взгляд упрямо тряхнула головой. Темная челочка на ее лбу уже заметно выгорела.
— Изорвала Клавдия Николаевна мое заявление и не отпустила с практики. Бориске строгача закатила, он теперь как шелковый. С дежурства ни на шаг.
— Почему же ты в городе?
— Как почему? — удивилась Сашка. — Зарплата же вчера была.
Автобус тронулся. Сашка отскочила от окна и исчезла в уличном водовороте, который ощутимо стягивался к стеклянным дверям универмага.
Вечером, когда поезд катил по Заволжью, я долго простоял у окна. Мимо плыли глинистые, в трещинах бугры, поросшие бледно-зеленой колючкой, седые наплешины солончаков и темные, с мертвенным жестяным блеском, озера во впадинах…
Я стоял у окна, смотрел, вспоминал мечту Сашки и немножечко завидовал ей.
Холодная водаРассказ
Упруго гудел мотор. Под носом катерка, одолевавшего стремнину, вспучивались буруны и расходились острыми волнами, которые тут же смывало течение реки.
Весна выдалась добрая. Небо голубело неохватным хрусталем, обнимая ширь речной воды и разливы буйной зелени на берегах. Степные дали были затканы фиолетовой акварелью, и в ее летучей дымке смыкалась просторная земля с просторным небом.
На прибрежных ветлах сутолошно толклись грачи. Ветер холодил лицо, забирался сквозь расстегнутый ворот под рубашку и приятно шарил по груди и по плечам. Солнечные отсветы зыбкими стайками полоскались в текучей воде, как косяки разыгравшихся мальков.