– Не удержим, – подтвердил я.
Казна покачала головой, прислонилась к стене, выложенной вдоль края крыши. Амайра стиснула кулаки и с размаху ударила меня в грудь.
– Ты всегда понимал, что это самоубийство, да? – выкрикнула она.
Я немного поколебался. Амайре не стоило бы знать правду. Но, в конце концов, определенность лучше ложной надежды. Знание своей судьбы может не только ввести в отчаяние, но и укрепить решимость. Тогда трудный выбор упрощается. По-другому распределяются силы. Конечно, лишать надежды нечестно. Зато практично. Да и кому в нашем мире теперь нужна честность?
– Даже если Каналина успеет сплести свет, Адрогорск не выживет, – сказал я. – Да и Морока может не стать. А насчет Границы, Дортмарка… тут трудно сказать. Мы собираемся зарядить не просто батарею для спиннера. У нас оружие Безымянных. Посмотрите по сторонам. Вот что делает такое оружие. Вы дышите тем, что оно сотворило. Наша задача – продержаться до тех пор, пока не наступит конец. Амайра, ты должна была понимать. Воронья лапа использует нас, как ему заблагорассудится.
Казна кивнула. Она глядела на восток так, будто хотела проткнуть взглядом марево на горизонте и увидеть через Морок старую Дхьяру, империю, завоеванную Глубинными королями.
– Вряд ли мы увидим результат действия нового оружия, – сказала Казна. – Вы свободны, капитаны.
Воины моего батальона наводнили улицы, кивали мне, отдавали честь. В прошлой жизни я не давал им расслабляться, мог устроить проверку снаряжения посреди ночи, заставлял наматывать по три мили вокруг казармы. Думаю, они мною восхищались. Конечно, не открыто. Даже болтовня в офицерской столовой этого не выдавала. Но в глубине души они знали, что все делается для их же пользы. Шла война, и пути ее не были радужными. Ребята сказали бы мне спасибо за ночные пробежки, если бы дожили до нашей скорой битвы с драджами. Впрочем, еще неизвестно, придут ли драджи. Кому нужны никчемные руины?
– Заточи пику, – велел я солдату, озабоченно рассматривавшему засевшую в руке стрелу.
Конечно, мы так заняты, что за оружием следить некогда. Пусть тупится.
– Слушаюсь, бригадир, – браво ответил солдат и отдал честь.
Пара женщин тут же занялась своим снаряжением. Я невольно рассмеялся, проходя мимо них по старой знакомой улочке. Кости этих людей лежали под их же ногами. Абсурд! Мне хотелось сказать им, чтобы они убрали останки.
– Хорошие были ребята. И девчата тоже, – заметила возникшая рядом Ненн.
– Да, были. И есть.
– И как, совесть не беспокоит?
– Знаешь, я нынче ни в чем не уверен: где мы, что мы делаем, кто ты такая. Границы размываются. Во мне есть не только Рихальт Галхэрроу. Мороком я пока не стал. Но уже не могу сказать, где кончаюсь я и начинается он.
– Разве не этого ты желал?
– Не знаю. Я теперь и в плане своем не уверен.
Мы шагали, и Ненн бодро костерила моих людей, хотя ей исполнилось всего десять лет, когда они ушли в песок Морока. Людям же было все равно. Ненн жевала призрачную лакрицу, сейчас принявшую форму перца чили. Она протянула мне кусок. Я не любил лакрицу. От нее оставались маслянистые темные пятна на зубах. А мои видавшие виды зубы, зазубренные, будто пила (это я выяснил, трогая их языком), и без того выглядели печально. Я взял лакрицу и принялся жевать. Тьфу, пересушенная горечь.
– Не пойму, как может нравиться такая гадость.
– А мне и не нравится. Просто хочется поддеть тебя. Когда ты сам стал жевать, пропало все удовольствие.
Ненн сплюнула.
– Не удивлен.
– А ведь ты знаешь, зачем делаешь это. Думаешь, что не знаешь, а на самом деле знаешь, – вдруг сказала Ненн.
– Что знаешь?
– Зачем делаешь. Ну, все это, – она повела рукой. – И, если вкопаться поглубже, окажется, что так было всегда.
– Знаешь, мертвая ты достаешь еще сильней, чем живая.
– Я одинаковая, – усмехнулась Ненн и метко плюнула жеваной лакрицей в пару неудачливых призраков, пытавшихся спрятать от меня шашечную доску.
Ненн заглянула мне в глаза.
– Ты здесь из-за нее. А мы – из-за тебя. И не только я, Бетч и Венцер, а вообще все. Мы здесь, потому что понадобимся тебе.
Я отвернулся и покачал головой. Ты ведь даже не настоящая, Ненн. Все эти призраки сдались мне, как еще одно копье в ногу. Кстати, по поводу копья: во избежание неприятностей стоило помириться с Нортом. Или избавиться от него. В нашем уравнении он не был важной переменной. Прагматичная часть моего сознания подсказывала: пырни его стилетом, да и дело с концом. Сразу станет намного легче.
Валию я нашел возле дворца. Она перекидывала лопатой отяжелевший от дождя песок. Услышав мои шаги, Валия повернулась и подняла лопату так, будто хотела ударить. Я посмотрел ей в лицо, и призраки тут же улетели туда, где они обычно отдыхали между попытками свести меня с ума. Валия даже не старалась скрыть свое скверное состояние. Она устала и донельзя измучилась. Правда, несладко пришлось всем. И дело было не только в переезде через Морок, но и в частых смертях, постоянном напряжении и страхе перед будущим. Страх обгладывал душу, разъедал разум. Волосы Валии не могли побледнеть еще сильнее, но лицо ее цветом почти сравнялось с волосами.
– Знаешь, солдаты лучше справятся с песком, – заметил я.
Честно говоря, я и сам не понимал, зачем отыскал ее. Что вообще Валия делала здесь? Она-то верила в свою важную миссию, но какую? К сбору станка ее бы не допустили, ткать свет и драться Валия не умела. Наверное, что-то от Нолла еще оставалось в ней, пусть даже серебро вытекло из глаз и на руке больше не выскакивали числа. Да, Валия, в принципе, могла бы помочь, но как? И зачем перекидывать песок?
– Все-таки, что ты делаешь? – осведомился я.
– Засыпаю шахты, ведущие в канализацию.
– Для чего?
– Сейчас покажу.
Она перекинула пару лопат, затем достала карту. Ну, конечно, это же Валия. У кого еще может найтись план Адрогорска? Она зашагала, время от времени сверяясь с пометками на карте, и остановилась у здоровенного храма с колоннадой. Когда я служил в Адрогорске, здесь находился госпиталь. Валия ступала с опаской, но вряд ли ей стоило так осторожничать. Вход в канализацию был хорошо заметен.
– Без паники, ладно? И говорить никому не надо, – предупредила Валия. – Все, что мы можем сделать, это засыпать шахты. Если солдаты узнают, начнется дезертирство.
Голоса я услышал еще на подходе к шахте – писклявые, бормочущие чепуху.
– Семьдесят три, семьдесят два.
– Он хороший парень, только не злите его.
– Господин, добрый вечер, желаете хорошо провести время?
Я присмотрелся к подвальной темноте и различил движение. Черт подери, там копошились тысячи джиллингов! Стало понятно, куда вели следы и почему я так долго не видел мелких паршивцев. Они стекались в Адрогорск целыми легионами и в конце концов собрались под его улицами.
– Гребаные джиллинги. А я искал их месяцами. Паскуды знали, что мы явимся сюда, и поспешили опередить нас.
– Зачем они туда залезли? – спросила Валия.
Похоже, она вовсе не испугалась. Наверное, знала, что джиллинги не умеют карабкаться: до копошащейся массы внизу было шесть футов отвесной стены колодца.
– Грядет Воронья лапа, и они чувствуют это, – пояснил я. – Когда я потерялся в Мороке, джиллинги сбежались к хохлатому ворону и даже однажды назвали его отцом. Их тянет к создателю. Как и мы, они здесь ради финала.
Валия зашла в оплавленное здание и отыскала широкую каменную пластину, отвалившуюся под собственным весом. Руки Валии были в царапинах и ссадинах – видимо, от таких же пластин. Пыхтя, выбиваясь из сил, она старалась поставить пластину на ребро. А я удивлялся: к чему эти старания?
– Может, помог бы? – смерив меня испепеляющим взглядом, процедила Валия.
– Надо ли, – возразил я. – Джиллинги сами туда залезли, и вряд ли у них получится выбраться именно здесь.
– А вдруг, – процедила Валия.
Она таки приподняла пластину и покатила к шахте. Я посмотрел вниз, на шевелящуюся массу. И зачем надрываться? Какой смысл?
– Тут они не вылезут. Чего тебе неймется?
– Так я хоть что-то делаю, – вздохнув, сказала Валия.
Она не удержала пластину, и та шлепнулась на землю. Валия нагнулась, пытаясь поднять камень, весом наверняка больше ее самой. Она подсунула руки, силясь ухватиться, и я услышал, как сломался ноготь.
Почему-то меня это тронуло. Я поднял плиту одной рукой, второй подхватил руку Валии. Ее ладонь казалась несуразно маленькой и бледной на моей – широченной, густо-медной. Ногти у меня давно стали черными и теперь напоминали самые настоящие когти. И чем дольше мы находились в Мороке, тем сильней становилось сходство. А у Валии светились голубые прожилки под кожей, и косточки ее были такими тонкими.
– Хватит, – сказал я. – Ты сделала достаточно. Сейчас моя очередь.
Валия тряхнула головой, и я не смог понять, что она имела в виду. В последние годы я с трудом распознавал человеческие эмоции.
– Ты свихнулся? И правда считаешь, что я брошу? Прикрой-ка шахту и насыпь сверху песка.
Я выполнил просьбу, хоть это и было напрасной тратой времени. По карте Валии, канализация выходила наружу в двух дюжинах мест на дворцовом острове. Чтобы закрыть их, потребовались бы большая команда и целый день работы. А джиллинги все равно вылезут и нас не спросят. Но пока тварям, похоже, нравилось сидеть в темноте и без конца бормотать одно и то же.
– Рихальт, я работаю не потому, что это важно, – буркнула Валия, когда я завалил камень костяного цвета песком. – А потому что могу.
Я посмотрел на нее, и что-то внутри меня треснуло, словно стронулся замерзший водопад.
– Тебе нужно вернуться, – сказал я.
– Ты о чем?
– Я могу перенести тебя на Границу. Хочешь жить – соглашайся.
– Но как перенести? – изумленно глядя на меня, спросила Валия.
– Сложно объяснить. Моя кровь. И песок. Отравленная магия вокруг нас. Сейчас они связаны воедино. Думаю, во мне хватит силы Морока, чтобы отправить человека на Границу. Но только одного. И если выбирать, то это должна быть ты.