Раздевшись до рубашки, едва коснувшись головой мягкой пуховой подушки, провалился в глубокий сон. Снилось мне, как мы все с мужиками строим мельницу на речке, а водяное колесо, зараза, всё норовило укатиться прямиком в Быстрянку. Ловили его впятером, а оно, словно живое, из рук ускользало.
Утром, подхватив краюху чёрного хлеба с кислым квасом, позвал Фому. Он явился быстро, деловито потирая бороду и поправляя поясок на штанах. Было такое впечатление, что готов выполнить любую команду, какую ни дай.
— Фома, — начал я, откусывая хлеб, — в общем, собирайся в дорогу, в Тулу. Пойдём вон с Петькой, обсудим толком, что нужно брать и в каком количестве.
Тот как раз заходил во двор, неся в руках свежеизготовленную деревянную деталь — видать, всю ночь в мастерской провозился.
Он кивнул понимающе, и мы начали обстоятельное обсуждение списка необходимого.
— Металл нужен, — загибал я пальцы, — железо полосовое, разной ширины. Гвозди кованые, но не абы какие, а крепкие. Напильники нужны обязательно — возьми с десяток разной зернистости, от грубых до тонких.
Ещё я поднял указательный палец, подчёркивая важность следующего момента:
— Закажи в кузнице пять полотен металлических. Толщиной в… — я запнулся, понимая, что сантиметры тут не в моде, — в полпальца мизинца твоего, понял? И длиной каждое… — прикинул на глаз, — локтя в три с половиной будет достаточно. Но чтоб все одинаковые были. И еще скажи пусть сразу один конец, ай, ладно, — махнул я рукой и вернулся в дом за куском парусины, где нарисовал эскиз пилы, так, чтоб зубья было видно хорошо. А еще по концам с выемками для крепления, чтоб самим тут не мучаться — кузнецу то сподручно будет все сделать. Передал зарисовку Фоме, сказал:
— Отдашь кузнецу — ему понятнее будет, чем с твоего рассказа.
Далее подробно рассказал, какими именно должны быть эти полотна — ровными, без изъянов, с одинаковой толщиной по всей длине — чтоб хорошо все это проверил.
— Но, конечно, лучше, чтобы полотно уже было в наличии — это быстрее будет и дешевле выйдет. Но если не будет подходящего, смело заплати кузнецу, чтобы сделал быстро. За срочность доплати, не жалей денег.
Фома слушал внимательно, изредка кивая и что-то бормоча себе под нос — видать, запоминал список.
— Со Степаном сам по зерну договоришься. Рожь, овёс — всё, что нужно докупишь, так чтобы зимой не голодать и на сейчас было из чего готовить — чтоб не экономить.
Фома хлопал аж глазами, как сова на солнце.
— Барин, это ж сколько денег-то нужно!
Ничего не ответив, я зашёл в дом и достал оттуда горшок, который в своё время выкапывал Игнат в огороде. Взял оттуда один золотой да горсть серебра звонкого. И меди немного прихватил на мелкие расходы. Подошёл к Фоме, сыпанул ему монеты в ладони.
— Вот. Чтоб всё по списку взял. Перед отъездом ещё у крестьян спроси, что нужно: соль обязательно, перец. — И я перешёл на шёпот: — Машке безделушек купи обязательно — сарафан красивый, платок, чтоб был самый красивый. На всю округу. И это еще… мыло возьми. Пару кусков.
Фома ухмыльнулся понимающе, мол, барин влюблён по уши.
— А я добавил: — Знаешь ещё что, Фома? Купи картошки. Мешка три-четыре, желательно мелкую семенную, но если не будет, то хоть какую будет, потом порежем.
Фома поднял на меня взгляд недоумевающий, но кивнул.
— Да, слышал, ещё при Петре Первом её завезли заморскую. Знаю, у кого спросить, всё возьму, как велите. Только вот вопрос у меня, барин. Как я всё это на Зорьке увезу? Лошадь-то старая, а груза получается поболе воза.
— Так в чём проблема? — удивился я. — Купи ещё одну лошадь молодую. Как раз в деревне лишней не будет для хозяйства, да телегу к ней обязательно новую. И пока будешь всё собирать по городу, старую телегу отдай, чтоб колёсных дел мастер перебрал — а то скрипит на всю округу, вот-вот развалится по дороге.
Фома кивал, прикидывая в уме расходы.
— И да, — добавил я, — когда будешь назад возвращаться из города, в дружине кого-то пару человек найми в охрану надёжную, чтоб до Уваровки целым добрался. Дорога неспокойная, разбойники шалят.
— Сделаю, барин, — кивнул он, пряча монеты за пазуху. — Всё будет, как велели.
Раздав все указания и наставления, уже перед самым уходом к Быстрянке заглянул к Машке. Та возилась у печи, хлопотала с обедом, вся раскраснелась от жара, как яблоко спелое по осени.
— Солнце моё, — сказал я, обнимая её и прижимая к себе, — как освободишься, в теплице кожу убери и полей рассаду. Вон она уже всходит зелёными стрелочками. Только не заливай, а то утопим мой стартап. Потом обратно накрой.
Она кивнула, улыбнувшись:
— Управлюсь, не переживай. Всё сделаю.
А я, подмигнув игриво, прижав её к себе покрепче, поцеловал в губы сладкие, и мы с мужиками двинулись к Быстрянке.
Когда пришли на место, оставили Прохора с Митяем доски колоть.
— Заняться есть чем, работы хватает до вечера, — говорю им. — Как управитесь с досками, сплетите мне из лозы гибкой четыре квадрата вот таких.
И, отмерив шагами на песке речном, нарисовал палкой острой, какие они должны быть размером.
— Вот так вот нужно четыре полотна плотных. Чтоб без щелей было, разве что совсем мелкими. Так что, Митяй, покажешь свой талант плетельщика!
Митяй заулыбался довольно, а Прохор кивнул понимающе.
— Сделаем, барин. Ивняка тут полно растёт, ступайте.
И мы с Петькой двинулись к тому месту, где он древнюю ладью нашёл когда-то в позапрошлом году. Шли часа полтора, наверное, никуда не спеша. По лесу густому, где пахло хвоей сосновой и прелыми листьями, и птицы орали испуганно, спугнутые нами, как на шумном митинге.
Судя по времени, ещё и обеда не было, как мы добрались до места, где Петя сказал:
— Вот здесь вот! — указывая на тихую заводь, окружённую густыми зарослями камыша.
Подойдя к ней, мы принялись раздеваться. По дороге я уже представлял себе, какой будет эта вода — наверняка ледяная, как там, где мы собирались колесо ставить. Но когда я опустил руку и попробовал воду, она оказалась тёплая, хорошо прогретая солнцем, как чай, о котором я только и мечтал последние дни, всё руки не доходили придумать из чего да заварить нормально.
— Тут самое тёплое место на речке. Солнце с утра до вечера греет, а течения почти нет. — Сказал он, наблюдая за моими манипуляциями.
Ладья же, о которой говорил Пётр, действительно лежала буквально в полуметре под водой. Темнела на дне, как огромная рыба. Можно было ногой опереться прямо на киль и отдохнуть таким способом, держась на воде словно на мелководье. Жара стояла такая, что даже приятно было нырять в относительно прохладную воду у самого дна.
— Смотри какая здоровая, — пыхтел Петька, вынырнув, до этого ощупывая затопленное судно под водой. — Метров восемь, не меньше. И киль-то какой толстый!
— А сколько она тут лежит, как думаешь?
— Да кто ж знает. Может, лет триста, а может и больше.
Глава 2
Пока мы ныряли и осматривали находку, я вспомнил старый дедовский способ. Перед началом работы бросил верёвку в воду, чтобы размокла как следует. Петька недоумённо посмотрел на меня:
— Это зачем?
— Так надо, — объяснил я. — Так она крепче будет. Мокрая верёвка и держит лучше, и не рвётся так легко. — Дед учил в детстве. Он в войну сапёром был, всякие штуки знал. — Кто такой сапер и в какую войну Пётр спрашивать не стал.
Минут через десять вернулись с размокшей верёвкой — она действительно стала заметно толще и плотнее. Осторожно обмотали её вокруг киля затонувшей ладьи, а другой конец надёжно зацепили за толстую берёзу у самого берега, что потолще остальных.
— Теперь главное — петлю правильно сделать, — бормотал я, завязывая узел.
Сделали крепкую петлю, вставили в неё здоровую ветку толщиной с две руки. И, используя её как самодельный ворот, пыхтя как два паровоза, стали медленно скручивать верёвку.
— Тяжело, зараза! — кряхтел Петька, упираясь ногами в землю.
— Потерпи, сейчас пойдёт легче, — подбадривал я его.
Тяжело, конечно, работалось, но дело постепенно пошло. Верёвка натягивалась всё туже, где-то под водой что-то поскрипывало и постанывало. Спустя оборотов десять под водой что-то громко ухнуло, словно выстрел из пушки, и киль резко сорвался с илистого дна.
— Есть! — радостно выкрикнул Петька. — Поддался, сучий отрок!
Ещё минут за двадцать, работая в поте лица и периодически меняясь местами, мы подтянули ладью так, что передний конец киля уже торчал над самым берегом. Чёрный, как смоль, покрытый речным илом.
— Вот это мореный дуб! — присвистнул я, ощупывая древесину. — Петь, смотри какой плотный. Даже ножом не царапается.
— А что, хороший!
— Да это же золото! Такого дуба днём с огнём не сыщешь.
Петька, недолго думая, ухватился за пилу и принялся отпиливать кусок киля. Тяжело шло — древесина была твёрдой как камень, но в итоге метра два отличного мореного дуба у нас появилось.
— Сделаем из него шестерни — будут вечные, не сотрутся и через сто лет.
— Серьёзно настолько крепкий?
— Да ты что! Мореный дуб — это материал для царских дворцов. Из такого паркеты делали, мебель элитную. Нам на шестерни самое то будет.
Закинув тяжёлый кусок балки на плечи, двинулись назад к месту стройки. По дороге забрали мужиков, которые работали у Быстрянки. Отдали тяжесть им — пусть парни теперь тащат, а то аж спину свело. А сами пошли осматривать, что за это время те успели сделать.
Оглянулся вокруг и диву дался — те уже все припасённые бревна раскололи на ровные плахи и даже добрую часть досок успели обстрогать рубанком до гладкости. А ещё в сторонке аккуратными рядами стояли четыре сплетённых щита из гибкой лозы — все плотные, без щелей, каждый прутик к прутику подогнан.
— Молодцы, постарались, — похвалил я работников. — И руки у вас золотые, прям.
— Да уж, Митяй плетельщик тот ещё, — похвалил Прохор паренька.
— Ой, да ладно вам, — засмущался тот, но было видно, что похвала приятна.