— Два часа, — вставил Пётр, довольно улыбаясь, выпячивая грудь. — Всё, что видишь, — за два часа. Если б темнеть не начало — целый воз бы привезли!
Голоса сорвались в гул, как растревоженный улей. Кто-то ахнул, кто-то перекрестился. Бабы зашептались между собой, дети пытались пробраться поближе, чтобы потрогать доски своими руками. Какой-то дедок, седой как лунь, с палкой-клюкой, на которую опирался, даже попятился:
— Колдовство… — прошептал он, крестясь второй раз, затем третий. — Не бывает так быстро. Чур меня, чур! Что-то тут нечисто!
— Какое колдовство, дед, — хмыкнул Илья, вытирая пот со лба рукавом. — Вода и железо! Сила воды да смекалка барина — вот и всё колдовство!
— А мы ведь только начали, — добавил я, глядя на старика. — Завтра ещё возьмёмся, так за неделю весь сарай новыми досками обошьём. И тебе, дед, на новую лавку напилим.
Дед недоверчиво покачал головой, но в глазах его загорелся интерес — лавка-то у него совсем прохудилась, того и гляди развалится.
Машка хихикнула, прижав руку к щеке. Её зелёные глаза искрились, как речная вода на солнце. Я наклонился к ней, вдохнув запах её волос:
— Картошку сварила?
Она кивнула:
— Всё, как ты сказал.
— Вот и умница, — улыбнулся я.
Я махнул рукой к дому, приглашая всех:
— Илюха, сметаны захвати! Прохор, квасу бочонок тащи! Пойдёмте, ужинать будем. День трудный был, заслужили.
Толпа двинулась следом, как река по берегу, огибая препятствия, но не останавливаясь. Бабы подхватили детей, мужики ещё оглядывались на телегу с досками, будто боялись, что она исчезнет, если отвернутся.
У ворот я поманил Машку, которая суетилась, раскладывая миски на длинном столе под яблоней:
— Пошли, солнце. Теплицу проверим на урожай. Смотри-ка, — сказал я, показывая Машке. — А говорили, не вырастет ничего. А вот она, красавица!
— Чудо какое, — прошептала Машка, осторожно беря редиску в руки.
— Помой, порежь кружочками в плошку, — велел я, передавая ей пучок. — А потом картошку неси. И соль не забудь.
Машка кивнула и упорхала. А я ещё выдернул несколько пучков — хватит на всю ораву. Пусть попробуют, что значит ум человеческий против природы.
Вернулись к столу, где уже шумели мужики, разливая квас по кружкам. Митяй, в который раз, рассказывал, размахивая руками, как чуть не утонул, а Прохор подтрунивал над ним:
— Да так бы и сказал, что на живца ловить захотел рыбу! — рассмеялся он.
— Там же течение, Прохор! — возмущался Митяй. — Как бешеное! Оно меня так крутануло, что я верх с низом перепутал!
Через минуту я уже показывал, как чистить варёную картошку: снимал кожуру пальцами, стараясь не обжечь их о горячие клубни. Машка смотрела внимательно, затем повторяла мои движения, и у неё получалось даже лучше, чем у мужиков, которые тоже взялись помогать.
— Вот так, — приговаривал я, кладя очищенную картофелину в большую деревянную миску. — Горячую легче чистить, кожура сама отходит.
Разложили по плошкам картофель с редиской, заправили сметаной. Первые ложки — молчание, только жевание да причмокивание. Потом заговорили разом, перебивая друг друга:
— А редиска-то! — воскликнула жена Ильи. — Мы ж и не надеялись в этом году! Только-только посеяли и уже готовая!
— А картошка… — Илья щёлкнул языком от удовольствия, зачерпывая ещё одну ложку. — Рассыпчатая, как пух!
Пётр, набив рот так, что щёки раздулись, махал рукой, пытаясь что-то сказать. Наконец проглотил:
— А редиска, барин — это с той, как вы говорили — теплицы⁈
— С неё самой, Петька, — кивнул я, отламывая кусок хлеба. — В ней же земля быстрее прогревается, вот и растёт всё раньше.
— С теплицы, говорите? — задумчиво протянул Семён. — А что, если и мне такую сделать? Жена бы радовалась.
— Отчего ж не сделать, — улыбнулся я. — Теперь доски есть. Бери ставь — будешь с зеленью все лето, до осени.
Мужики хохотали, ели, спрашивали, как лесопилка работает. Я объяснял, жестикулируя, рисуя пальцем в воздухе:
— Колесо крутится, вода его толкает, а кривошип тянет пилу. Туда-сюда, туда-сюда, — показал рукой возвратно-поступательное движение. — Бревно само на пилу давит — мы его по желобам сверху в низ спускаем. Прямо на пилы. И доски уже выходят ровные, гладкие, все одной толщины.
— А пилы-то какие? — поинтересовался Семён. — Наши, деревенские?
— Нет, — покачал я головой. — Фома из города привёз. Особые, с мелкими зубцами, не то что наши топорные. Они и режут чище, и служат дольше.
— А можно мне на эту… лесопилку взглянуть? — робко спросил Семён, вытирая рот рукавом. — Я бы тоже хотел понять, как она устроена.
— Конечно, — кивнул я. — Завтра прямо с утра пойдём, покажу всё в подробностях. Кто хочет — присоединяйтесь. Может, и работать на ней научу. Нам много досок нужно — и на новый сарай, и на амбар, и на баню.
Дедок, сидевший чуть в стороне, покачал седой головой:
— Эх, барин… Голова твоя — как у самого дьявола. То доски за час, то редиска после заморозков… Что дальше будет? Может, и зимой у нас яблоки поспеют?
— Зимой яблоки — вряд ли, — рассмеялся я, поднимая кружку с квасом. — А вот ранней весной огурцы — это возможно. Не дьявола у меня голова, дед. Просто знаю, как облегчить жизнь. Как сделать так, чтобы меньше сил тратить, а больше получать.
— А ведь правда, — задумчиво произнёс Илья. — Мы за день вшестером столько бы досок не накололи, сколько лесопилка за два часа сделала.
— Вот-вот, — подхватил я. — А значит, остаётся время и на другие дела. И силы остаются. Можно и новый дом поставить, и погреб расширить, и ещё теплицу соорудить.
Разговор потёк рекой — мужики делились планами, чтобы они сделали с досками, если бы у них было столько. Бабы обсуждали редиску и теплицу, прикидывая, что ещё можно в ней вырастить. Солнце садилось за лес, окрашивая небо в розовые и золотые цвета.
Машка сидела рядом со мной, её локоть касался моего. Она смотрела на меня, и её глаза светились, как роса на заре.
Глава 12
Утром, едва солнце позолотило верхушки деревьев за околицей, я позвал Степана:
— Что там с полями, сенокосом да дровами на зиму? — Надо было понимать, как распределить силы и время. Степан подошел, утирая пот со лба, хоть и прохладно было — видать, уже успел поработать.
— Ну, докладывай, Степан, — я присел на лавку у крыльца, жмурясь от солнечных лучей, пробивающихся сквозь ветви яблонь.
— Егор Андреич, — начал Степан, поправляя пояс, — с полями порядок. Рожь уже колосится, овес тоже хорош. Сенокос начнем через пару недель, трава созрела, пора. Что до дров — мужики уже присмотрели делянку, где валить будем. Сухостоя много после прошлогодней грозы, так что на зиму хватит с избытком.
В общем, отчитался обстоятельно, без лишних слов. Все было в порядке, как я и ожидал — Степан дело знал, хозяйственный был мужик, основательный. Я кивнул, довольный.
— А как там Фома? — спросил я, вспомнив, что Фому то ничем и не озадачил.
— Фома ребятишек грамоте стал учить и счету, — усмехнулся Степан. — Собирает их в своей избе по вечерам, показывает буквы да цифры. Ребятня в восторге, родители тоже довольны — все понимают, что грамота лишней не будет.
— Вот и хорошо, — одобрил я. — А бабы чем занимаются?
— Бабы по грибы ходят — пироги пекут с ними да сушить начали. Марфа, вон, уже полмешка насушила, на зиму готовится. Грибов только-только пошли. Но судя по всему, в этом году будет много.
Я потер подбородок, обдумывая услышанное.
— Как раз собирались начать лес валить, — продолжил Степан. — Мужики топоры наточили, пилы проверили. Как скажешь, так и начнем.
— Вот и отлично, — я встал, хлопнув Степана по плечу. — Значит, начинайте поближе к лесопилке. Бревна, которые в локоть и чуть больше — тащите к нам на лесопилку к Быстрянке. Мелочь можно на дрова пустить, а толстые — в сторонку отложите, потом решим, что с ними делать.
Степан кивнул, понимая задумку.
Следующие несколько дней превратились в круговорот событий — деревня гудела, как потревоженный улей. Мужики валили лес с утра до ночи, звон топоров и скрежет пил разносились на всю округу. Лошади, запряженные в телеги, натужно везли тяжелые бревна к нам на лесопилку у Быстрянки. Река, бурля и пенясь, крутила колесо, приводя в движение пилы — дело шло полным ходом.
Как и обещал, показал и рассказал Семёну о лесопилке. Мужик оказался сообразительным. Как-то шел он к колесу в очередной раз посмотреть на механизм лебедки, что мы с Петром из мореного дуба сделали. Проходя по помосту, уронил в речку нож. Я тогда как раз проходил мимо — шёл проверить, как доски мужики складывают. Семён стоял на коленях у самого края помоста, свесившись так, что казалось — вот-вот нырнёт.
— Семён! — окликнул я его. — Ты чего там, рыбу руками ловишь? Вон, спроси Митяя — удочку даст — все сподручнее будет.
— Да нож, Егор Андреевич, — обернулся он, — отцовский ещё. Упал, зараза такая, а вода прозрачная, видать его, только глубоко.
— Так ветку возьми да подтащи ближе к берегу, — посоветовал я. Семен так и сделал, но как оказалось, нож поднял вместе с камнем. Очень долго удивлялся, что камень прилип к ножу, крутил его и так и эдак, пытаясь понять причину.
— Семён, дай-ка сюда, — попросил я, заинтригованный.
Камень был неказистый на вид — серо-черный, неровный, с острыми гранями. Но прилипал к лезвию, как живой, будто не хотел расставаться.
— Чудеса, — бормотал Семён, почесывая затылок. — Может, колдовство какое?
— Наука, Семён, не колдовство, — я отделил камень от ножа и снова приложил — тот немедленно прилип. — Это магнетит, железная руда такая. У меня дед рассказывал про такие камни.
Я прикинул, что нужно будет сделать что-то по типу удочек, где на конец веревки закрепить куски металла. Камень, что случайно нашел Семён, не что иное как магнетит. Такого если побольше насобирать — можно попробовать при промывке песка металл абсорбировать. Ну и с глины так же попробовать добывать металл — всё не с болотом возиться, а так хоть сыромятина своя будет — вон, Петр говорил, что с кузнечным делом хорошо знаком.