— Потом, — продолжал я, рисуя палкой на земле схему печи, — нужна сода. Её можно добыть из золы. Но не всякой, лучше всего от лиственных — там смол меньше — от березовых самое то будет. Вот для этого и будем использовать опил, который после распила досок остается.
— Так вот для чего вы сказали Митяю собирать опил⁈ Ох и продуманный же вы, Егор Андреевич!
— Далее, золу в бочке с водой настаиваем день-другой, иногда помешивая, сливаем жидкость и выпариваем на медленном огне. Что останется — та самая патош — почти сода.
— Как щёлок для мыла? — вставил Пётр, почёсывая затылок.
— Похоже, только гуще выпаривать надо, — кивнул я. — Потом с нее же можно будет и мыло делать, но это уже позже, все за раз не охватим.
— Третья составная — известь. Её проще: белый камень — я его много видел по берегу, где заканчивается лес и начинается сам каменистый берег — обжигаем в печи до белизны, потом гасим водой. Получится порошок — это и есть известь.
Небо над нами затягивало лёгкими облаками. Где-то вдалеке загремело — приближалась гроза. Нужно было успеть закончить разговор до дождя.
— Теперь самое главное, — я выпрямился, глядя Петру прямо в глаза. — Пропорции. На десять частей песка бери две части патоши и одну часть извести. Смешиваешь всё вместе, растираешь так, чтоб однородно было.
Мимо пробежал Семён, который занимался распилкой досок — уж больно понравился ему это процесс. Лесопилка практически полностью легла на него — он хорошо справлялся. Тот бросил любопытный взгляд, но не остановился — знал, что мешать важному разговору не следует.
— А плавить как будем? — спросил Пётр, хмурясь от напряжения. — В чем?
— Вот для этого и нужна особая печь, — я снова взялся за палку, расширяя рисунок на земле. — Делаем горн с поддувалом, чтоб жар был неимоверный. Внутри ставим тигли — горшки из особой глины с примесью песка, обожжённые до крепости камня. В них и будем плавить смесь.
— А где ж мы такую глину то возьмем, барин? — отчаянно спросил Петр.
— Так вот вымагничивая металл из красной глины как раз и получим белую. Ее когда обжечь — она же как керамическая. Кстати, потом из нее можно будет и посуду делать — она тоже нарасхват пойдет. Думаю, этим зимой заняться, когда лесопилка станет.
Первые капли дождя упали на землю, оставляя тёмные пятна на сухой почве. Но мы были так увлечены, что даже не заметили.
— Жар нужен страшный, — продолжал я, всё больше воодушевляясь. — Дрова лучше берёзовые или дубовые. Плавится смесь часов шесть, не меньше. Сначала она пениться будет, пузыри пойдут — это нормально, газы выходят. Потом успокоится, станет как мёд жидкий. Тут главное — вовремя уловить момент.
Дождь усиливался, но мы только придвинулись под крышу ангара, чтоб хоть немного укрыться.
— Как момент поймаешь, берёшь длинную железную трубку, конец в массу расплавленную окунаешь и немного набираешь. Потом выдуваешь пузырь, как мальчишки из мыльной воды делают, только осторожно, размеренно. Можно в форму выдувать, можно просто пузырь делать, а потом разрезать и в лист раскатывать, пока не остыло.
Пётр слушал, затаив дыхание. Его лицо выражало смесь восхищения и сомнения — дело казалось сложным, почти волшебным.
— Остывать стекло должно медленно, — добавил я. — Иначе лопнет. Делаем отдельную печь для отжига, туда готовые изделия ставим и даём стыть день-другой, постепенно жар снижая.
Гром громыхнул совсем близко, заставив нас вздрогнуть. Дождь превратился в настоящий ливень, и мы поспешили в ангар, где уже собрались остальные мужики.
— Для цвета, — крикнул я, перекрывая шум дождя, пока мы бежали, — можно добавлять разные вещества! Медная окалина даст зелёный, кобальтовая руда — синий! Марганец — фиолетовый!
Укрывшись в сарае, мы отряхнулись. Пётр, мокрый, но воодушевлённый, смотрел на меня блестящими глазами. Он слушал внимательно и подытожил, что в общем то все можно сделать, только материалы собрать да печь правильную сложить.
— Слушаю я вас, Егор Андреевич — все так ладно получается, и вроде не сложно, а уму не постижимо — вроде простые вещи говорите, все понятно и последовательно, а как представить, чтоб все это воедино собрать — аж голова болеть начинает от сказанного.
— Вот и я о том же, Петя. Глаза боятся, а руки делают. Дело непростое, но и не невозможное. Люди веками стекло делали без современных приспособлений, значит, и мы сможем.
— Егор Андреевич, а инструмент какой нужен будет? — спросил Илья, прислушивающийся к нашему разговору. — Чтоб заранее приготовить.
— Понадобятся длинные железные трубки для выдувания — их у кузнеца заказать надо. Потом ножницы особые для горячего стекла, пинцеты, лопаточки, чтоб массу перемешивать, — я загибал пальцы, перечисляя. — Формы деревянные, а лучше глиняные из той же керамики или металлические, смотря что делать будем. Да и мраморная плита пригодится для раскатки.
— Откуда ж мрамор-то взять? — почесал затылок Прохор.
— Можно и гранитную использовать, — улыбнулся я. — Главное, чтоб гладкая была и выдерживала жар от стекла.
Дождь барабанил по крыше сарая, создавая уютный перестук. Мы сидели в полутьме, обсуждая детали будущих планов. В такие моменты особенно чувствовалось, что мужики готовы горы горы свернуть, лишь бы для дела было полезно.
— Озадачь как высохнет после дождя мальчишек, либо сам пройдись, чтоб не далеко было — нужно глину найти — из нее будем печь делать для выплавки да так, чтоб потом и как горн была, — я повернулся к Петру. — Глина нужна особая, жирная, без камешков. Её обычно у речки берут, в низинах.
— У оврага видел такую, — отозвался Илья. — Там после дождя она наружу выходит, красноватая такая.
— Вот её и возьмём, — кивнул я. — С песком смешаем, соломой укрепим, и будет нам печь на славу.
Дождь постепенно стихал. Сквозь щели в стенах сарая пробивались лучи выглянувшего солнца, рисуя полосы света на земляном полу.
— Петь, а с этой печью мы далеко пойдём, — мечтательно произнёс я. — Не только стекло делать сможем, но и металл плавить. Представляешь?
— Мы и кузню будем делать? — Пётр оживился, в его глазах загорелся азартный огонёк.
— Будем, Петька, обязательно будем, — уверенно ответил я, хлопнув его по плечу. — Сначала стекло освоим, потом и до металла дойдём. Всё у нас получится.
Мужики загудели, обсуждая перспективы. Кто-то уже прикидывал, сколько дров понадобится, кто-то спорил, где лучше печь ставить.
Дождь прекратился окончательно. Мы вышли из сарая, щурясь от яркого солнца. Воздух после грозы был свежим, напоенным озоном и запахом мокрой земли.
Солнце начинало клониться к закату. День выдался насыщенным, но самое главное было сделано — план намечен.
— Ну что, по домам? — предложил я. — Завтра спозаранку начнём.
— По домам, — согласились мужики.
Глава 14
Вернулись в Уваровку уже в сумерках, когда солнце окрасило небо в оранжево-розовые тона. Еще подходя к ней, в нос ударил манящий запах мяса, который доносился с деревни. Запах витал над крышами, смешиваясь с дымком из печных труб, создавая неповторимый аромат деревенского вечера.
— Чую, не зря мы спешили, — заметил Прохор, втягивая носом воздух. — Бабы наши расстарались.
Оказалось, что готовили не только на ужин, но и делали тушенку — тушили мясо в горшках и потом заливали жиром, опуская все это в подпол, чтоб дольше хранилось. Бабы суетились у печей, дети носились с криками между домами, передавая новости о нашем возвращении, а старики важно сидели на лавочках, обсуждая наши успехи с колесом, будто сами там были.
Я заметил, что Петр кивнул, когда узнал про заготовки мяса таким способом, и тихо шепнул ему:
— А вот когда начнем делать стекло — такую тушенку можно будет закатывать в банки, и она будет храниться больше года, и ничего ей не будет.
Тот снова с удивлением посмотрел на меня, в его глазах читалось недоверие.
— Да ну, барин, быть такого не может. Это ж как? Целый год и мясо не испортится?
— Может, Петя, может, — улыбнулся я, похлопав его по плечу. — Еще и не такое будет. Стекло — это только начало.
Дома меня встретила Маша, раскрасневшаяся от хлопот у печи. Ее волосы выбились из-под платка, на щеке была мучная пыль, но глаза сияли таким счастьем, что сердце защемило. Как только я зашел в сени, она бросилась мне на шею, не обращая внимания на усталость и пыль, покрывавшую меня с головы до ног.
— Пойдем скорее, — потянула она меня за руку. — Все уже собираются.
А стол под яблоней у меня во дворе ломился от вкусностей. В центре красовалось жаркое в большом глиняном горшке — мясо с луком, морковью и душистыми травами, томленное до такой нежности, что таяло во рту. Рядом — миски с квашеной капустой. Хрустящие огурчики, малосольные, еще пахнущие укропом и смородиновым листом. Свежая редиска с маслом и зеленым луком, грибы, маринованные по особому рецепту бабки Марфы. Пироги с разными начинками — с капустой, с яйцом и луком, с грибами, — румяные, с хрустящей корочкой. Вареные яйца, порезанные пополам и посыпанные укропом. Творог со сметаной и медом в деревянной плошке. И, конечно, квас — холодный, ядреный, в большом кувшине, запотевшем от прохлады.
Бабка Марфа, увидев такое изобилие, аж чуть слезу не пустила, приговаривая, вытирая уголок глаза краешком фартука:
— Господи, Егор Андреевич, уже и не помню, когда такими кушаньями барин угощал. Кажись, при вашем дедушке, царствие ему небесное, такое в последний раз видала.
В итоге собрались почти всей деревней у меня во дворе — а сколько тут этой деревни? Человек сорок и то еле набиралось, если детишек считать. Мужики, женщины, старики, ребятишки — все пришли, даже те, кто обычно держался особняком. Семён с Ильей принесли еще два сколоченных наспех стола да лавки, приставили их к моему, чтоб все поместились. Дети сидели на краешках, свесив ножки, и с любопытством наблюдали за взрослыми, получая кусочек пирога или ломтик мяса от своих матерей.