— Держать! — рычал Захар, его лицо было забрызгано кровью.
Медвежья лапа мелькнула у самого лица одного из служивых — тот отшатнулся, но строй не сломал. Другой же, изловчившись, ударил зверя прямо в горло — хлынула кровь, медведь захрипел.
Они быстро добили его — Захар сам нанёс последний удар. Медведь дёрнулся и рухнул на землю, подняв облако пыли.
Тишина повисла над деревней — такая, что слышно было, как жужжат мухи. Я стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя, как колотится сердце где-то в горле.
— Хорошо, что вы тут оказались, — нервно сказал я, подходя к Захару. — Сейчас беды было бы точно не миновать.
Лицо моё было бледным, даже руки дрожали — впервые в жизни я видел такую схватку. Крестьяне выходили из изб — опасливо, недоверчиво, не веря, что всё закончилось так быстро. Женщины крестились, дети жались к матерям, некоторые плакали от пережитого страха.
— Бывает, — буднично ответил Захар, вытирая лезвие бердыша о траву. — Зверь, он что — голодный, вот и рыщет близ человеческого жилья. Нынче в лесу голодно, ягоды ещё не поспели, дичи мало.
Другие служивые тоже вытирали оружие, переговариваясь негромко. Они казались спокойными, будто не медведя сейчас завалили, а обычную работу сделали.
— Медведь-шатун в эту пору — не к добру, — пробормотал дедок, подходя ближе и опасливо косясь на тушу. — Видать, болезный был, раз к людям полез.
Захар внимательно осмотрел тушу, попинав её ногой.
— Разделаю медведя сам, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — А вам, Егор Андреевич, будет шкура, которую Иван выделывает лучше, чем любой бортник в Туле.
Я кивнул, всё ещё не в силах говорить. В голове крутилась одна мысль: что было бы, не окажись тут служивых? Что было бы, ворвись этот зверь в деревню, полную женщин и детей?
— Спасибо, — наконец выдавил я из себя. — Век не забуду.
Захар усмехнулся, поклонившись:
— Да будет вам, барин. Наша служба такая — защищать. Сегодня от медведя, завтра от лихих людей.
Деревня постепенно приходила в себя — бабы утирали слёзы, дети переставали плакать, мужики обсуждали случившееся, приукрашивая каждый своё участие в событиях. Жизнь возвращалась в привычное русло, но я знал, что долго ещё будут помнить этот день, когда смерть прошла так близко от нас, но была остановлена отвагой и решимостью служивых.
Вместе с Захаром сходили к лесопилке узнать, всё ли там хорошо. А то мало ли, медведь туда изначально зашёл.
По дороге нашли поломанную телегу — сломалось колесо и ось. Телега накренилась набок, словно раненый зверь. Я подошёл ближе, осматривая повреждения.
— Нужно будет Семёна или Петра отправить, чтоб занялся ремонтом, — я выпрямился. — Жалко добро бросать. Хотя работы тут… и разгрузить и починить. Ничего — справятся.
— Петра лучше, — кивнул Захар. — У него с деревом хорошо выходит.
Мы двинулись дальше, туда, где стояла лесопилка.
— Эй, есть кто? — крикнул Захар, подходя ближе.
Из сторожки вышли трое мужиков, все с топорами в руках. Лица напряжённые, испуганные, но решительные.
— А, это вы, — с явным облегчением выдохнул Семён. — Мы уж думали, он.
— Так что, миновала вас беда? — спросил я, оглядываясь по сторонам. Всё выглядело нетронутым, разве что инструменты были разбросаны, да каретка работала в холостую.
— Миновала, видать, — кивнул Семён. — Митька прибежал, еле дух переводил, весь белый как полотно. Говорит, медведь чуть его с телегой не сожрал.
Я оглядел мужиков — все были напуганы, но все с топорами и, можно сказать, были готовы к встрече с хозяином леса. А Семён, видать пока в ангаре сидели, даже рогатину заточил из толстой жерди.
— Ну теперь можете не бояться, — сказал Захар. — Уложили мы его. Не придёт больше.
— Правда? — просиял Митяй. — Убили?
— А то, — с гордостью кивнул Захар. — На бердыши взяли.
Мужики заметно расслабились, заулыбались, стали хлопать друг друга по плечам.
— Ну, слава богу, — Семён перекрестился. — А то мы уж думали, придётся ночевать тут, на лесопилке. Жёны бы волновались.
— Возвращайтесь спокойно, с медведем служивые разобрались. Только колесо на ночь не забудьте из воды поднять.
К вечеру, когда Захар стал разделывать тушу медведя прямо там, где его уложили, собралась почти вся деревня. Кто советы давал, кто просто глазел, ребятишки носились вокруг, возбуждённые таким событием.
— Шкура хорошая, — приговаривал Захар, ловко орудуя ножом. — На ковёр пойдёт, большой выйдет.
Я стоял рядом, наблюдая за процессом. Захар работал аккуратно и, видно, что умело. Шкуру снимал бережно, стараясь не повредить.
И тут, когда он уже почти закончил с одним боком, я заметил что-то странное.
— Погоди-ка, — я наклонился ближе. — Что это?
Прямо под шкурой обнаружились белые уплотнения, похожие на небольшие узелки. Я на это сразу же указал, а Захар лишь покивал, будто ожидал нечто подобное.
— Да, болен был косолапый, — он выпрямился, вытирая руки о траву. — Мясо в еду не пойдёт, придётся закопать или сжечь.
Вокруг раздались разочарованные вздохи. Медвежатина — редкое угощение, многие уже предвкушали пир.
— А что за болезнь? — спросил кто-то из толпы.
— Лучше не гадать, — ответил Захар. — Но мясо точно не годится. Может, потому и к деревне вышел — совсем плох был, обезумел.
Он продолжил работу, но теперь уже без прежнего энтузиазма. Шкуру он снял профессионально и отдал Ивану, который обещал заняться выделкой.
— Хорошая будет шкура, — приговаривал тот, расправляя огромную медвежью шкуру.
Я вспомнил процесс вымачивания — долгий, трудоёмкий и, главное, зловонный. Шкуру нужно было держать в специальном растворе, от которого на всю округу разносился такой запах, что хоть из дома беги.
Я лишь крикнул ему вслед:
— Не вздумай этим заниматься возле деревни. В лучшем случае где-то возле лесопилки, но и там так, чтобы никто не задохнулся.
Иван только рассмеялся и махнул рукой:
— Не в первой! Знаю я своё дело. Там у реки местечко найду, никому мешать не будет.
Небо уже совсем потемнело, когда мы закончили. Тушу Захар приказал оттащить подальше от деревни, чтоб собаки случайно не нажрались, а уже утром закопать.
— Жаль добро переводить, — вздохнул Степан, глядя на горы мяса. — Столько еды пропадает.
— Лучше перевести, чем потом всей деревней болеть, — твёрдо ответил Захар. — Здоровье дороже.
Расходились уже в темноте, усталые, но удовлетворённые. Опасность миновала, зверь повержен, деревня может спать спокойно. Я шёл домой, размышляя о том, как хрупка бывает граница между нашим миром и лесным царством. Иногда достаточно одного больного зверя, чтобы нарушить привычный ход вещей.
Глава 22
За следующие несколько дней Пётр починил телегу, и не только починил колесо, но и ось укрепил, чтоб больше не ломалась под тяжестью досок.
Мужики же на двух оставшихся телегах продолжали таскать доски в ангар, складывая их аккуратными штабелями до самого потолка. Работа шла споро, без перерывов — знали, что дел невпроворот, а лето уже близится к середине.
В одной избе стены вывели уже под самую крышу, а во второй — до половины. С утра до вечера стучали топоры, скрипели пилы, да слышался тяжкий вздох мужиков, когда они поднимали очередное бревно на сруб. Из самых ровных и крепких досок стали делать стропила на крышу.
Илья было предложил сделать крышу односкатной, мол, так проще и быстрее.
— Егор Андреич, — говорил он, утирая пот с лица, — чего мудрить-то? Скатим в одну сторону, как на ангаре делали и дело с концом. И тёсу меньше пойдёт.
Но я покачал головой, осматривая строящийся сруб.
— Нет, Илья, так хорошо только на хозяйственной постройке, на сарае каком или вон на амбаре, — ответил я, проводя рукой по поверхности бревна. — А на жилой дом лучше делать традиционно двухскатные. И вид красивее, и снег зимой не так давит, да и дождь лучше стекает.
Илья почесал затылок, соглашаясь:
— Оно конечно так, барин. Ваша правда. Двухскатная крыша — она надёжнее.
— Да и людям привычнее, — добавил я. — Исстари ведь так строили, значит, был в том смысл.
Опоры через реку уже догнали с другого берега до середины и сейчас активно сшивали досками, стеля их поперёк. Вода журчала под новенькими досками, а на берегу суетились мужики, таскавшие бревна и доски. Видя, как растёт мост на глазах, я испытывал странное чувство — смесь гордости и удивления. Словно вчера ещё только задумал это всё, а сегодня уже почти готово.
— Ещё день, и мост должен быть готов, — сказал Семён, подходя ко мне, вытирая руки о штаны.
Я кивнул, внимательно осматривая конструкцию. Думал сделать ещё какие-то распорки для того, чтобы она держалась надёжнее, но мужики уверяли, что хорошо опоры закрепили.
— Видите, Егор Андреич, — Семён указал на то, как глубоко вбиты опоры в дно реки, — не шелохнутся. Хоть стадо коров гони — выдержит.
— То летом, — я прищурился, глядя на бурлящую воду. — А как весной? Я хотел бы ещё предусмотреть защиту для опор на весенний ледоход, чтоб лёд их не порвал.
Семён задумался, поглаживая бороду.
— Это дело правильное, — согласился он. — Можно заранее откосы сделать — брёвна по бокам вбить под углом, чтоб лёд на них раскалывался, а не на опоры шёл. А можно железом опоры оковать, да где ж столько железа взять?
— С откосами попробуем, — кивнул я. — Как мост закончим, сразу и займётесь.
Семён, всё-таки сделал вагонетку, причём практически в точности такую, как я рисовал ему прутиком на земле. Большой деревянный ящик на колёсах, в ширину как раз на локоть меньше ширины моста. Со стороны вагонетка казалась неуклюжей и громоздкой, но на деле оказалась довольно крепкой и устойчивой.
— Ну как, Егор Андреич? — с гордостью спросил Семён, когда я осматривал его творение. — По рисунку вашему делал. Чего может не так вышло?
Я обошёл вагонетку кругом, проверил крепления осей, потрогал рукой ящик — крепко сбит, не шелохнётся.