— Егорушка, страшно-то как, — прошептала Машка, прижимаясь ко мне теплым боком.
— Не бойся, солнце, — я обнял её, притягивая ближе. — Гроза — дело обычное в эту пору. Зато завтра, видно, будет выходной — после такого ливня работа немного встанет.
Она повернулась ко мне, глаза её в темноте блестели, отражая вспышки молний.
— Правда? — в голосе послышалась надежда. — Значит, целый день вместе будем?
— Целый день, — подтвердил я, целуя её в макушку.
Так и вышло — утро встретило нас мокрой землёй и низкими, тяжёлыми тучами. Дождь уже не лил сплошной стеной, но то и дело принимался накрапывать, не давая земле просохнуть.
День с Машкой начался неспешно — проснулись поздно, завтракали не торопясь. Я наблюдал, как она суетится у печи, раскрасневшаяся от жара, с выбившимися из-под платка прядями. Обычно в эту пору я уже был в поле или на лесопилке, и редко видел, как она хлопочет по хозяйству. А тут выдалась возможность просто сидеть, смотреть на неё и наслаждаться этим зрелищем.
После завтрака Машка предложила:
— Егорушка, давай я тебя подстригу немного? А то зарос совсем, скоро на медведя похож будешь.
Я улыбнулся, проводя рукой по волосам.
— И правда, зарос. Давай, солнце, стриги. В твои руки себя отдаю.
Вставая, выглянул в окно. А там мужики собрались у ангара, прячась от дождя и поглядывая на недостроенные избы. Я крикнул им, чтоб шли по домам — чего зря мокнуть, когда толку от работы в такую погоду мало.
Повернулся к Машке. Та же усадила меня на лавку посреди избы, накинула на плечи чистую простыню, принесла ножницы. Её прикосновения были нежными, почти невесомыми — она осторожно поворачивала мою голову, приподнимала прядь за прядью, ловко орудуя ножницами. Я закрыл глаза, наслаждаясь её близостью, теплом её дыхания, которое чувствовал на своей шее.
— Вот так лучше, — наконец сказала она, отступая на шаг и критически оглядывая результат своих трудов. — Теперь на человека похож, а не на лешего.
Я провёл рукой по волосам — и впрямь стало легче, прохладнее.
— Спасибо, Машенька. Мастерица ты у меня.
Она улыбнулась, довольная похвалой, и принялась сметать с пола состриженные волосы. Я же побежал в душ.
День тянулся медленно, но уютно. Мы то сидели у окна, глядя на серебристые струи дождя, то Машка показывала мне, как она научилась вышивать — узоры получались у неё затейливые, яркие. После обеда я стал рассказывать ей о своих планах — о кузне, о том, как будем дома ставить, чтобы всем крестьянам хватило.
В такие моменты, когда я неспешно размышлял о планах, она прижималась ко мне внимательно слушая, наверное, представляя как все будет, когда я закончу все свои задумки.
Тут она потянулась ко мне обнимая за шею. Я же поцеловал её. Она ответила на поцелуй со всей страстью, на которую была способна. Её руки скользнули под мою рубаху, и я ощутил, как по телу разливается жар. Мы опустились на кровать, не размыкая объятий.
Любовь наша в тот день была особенно нежной и неторопливой — словно в такт дождю, который то усиливался, то затихал за окном.
Потом, Машка положила голову мне на плечо, её дыхание было ровным, спокойным. Я осторожно коснулся губами её лба, и она улыбнулась засыпая.
— Спи, солнце моё, — прошептал я.
А утром небо очистилось, будто и не было вчерашней грозы. Только мокрая трава да лужи на дороге напоминали о ней. Солнце уже вовсю припекало, обещая жаркий день.
Я встал рано, засветло, и сразу отправился к Петьке — у меня была идея, которую не терпелось воплотить.
— Петро! — крикнул я, подходя к его избе. — Выходи, дело есть!
Он выглянул в окно, заспанный, с примятыми волосами.
— Чего так рано, Егор Андреич? Петухи ещё не пропели.
— Пропели уже, просто ты не слышал, — усмехнулся я. — Давай, выходи. Будем вагонетку на рельсы ставить.
— Как вы сказали, Егор Андреевич? — Петька оживился, быстро исчез в избе, и через пару минут вышел уже одетый, с топором за поясом.
— Идём, — кивнул он. — А куда? И что за рельсы?
— К мосту, — я указал рукой в сторону реки. — Будем направляющие ставить для вагонетки.
Работа закипела с самого утра. Мы с Петькой подобрали доски и начали укладывать их на мост, делая направляющие, так, чтобы колёса вагонетки шли между ними. Другие мужики, увидев, что мы затеяли, тоже подтянулись — кто гвозди подавал, кто доски помогал держать, пока мы их крепили.
К обеду управились — от одного берега до другого теперь тянулись две параллельные линии досок, образуя жёлоба посередине. Я отошёл на несколько шагов, любуясь проделанной работой.
— Ну что, пробовать будем? — спросил Петька, вытирая пот со лба.
— А давай! — я кивнул. — Только давайте сначала перекусим, а то на голодный желудок и работа не идёт.
Наскоро поели хлеба с салом, запили квасом, и снова взялись за дело. Вагонетку, которую Семён с мужиками собрал ещё накануне грозы, выкатили на берег.
— Ну, с Богом! — сказал я, когда всё было готово. — Толкаем!
Мужики выстроились за вагонеткой, приготовившись толкать. Я же, поддавшись внезапному озорству, сам встал позади всех.
— А ну, разом! — скомандовал я, и мы все вместе налегли на вагонетку.
Она сдвинулась с места, сначала медленно, потом всё быстрее. Колёса заскрипели, входя в желоба. Я подмигнул Петьке и стал подталкивать вагонетку всё сильнее и сильнее, разгоняя её.
— Давай, давай! — кричал я, чувствуя, как азарт захватывает и меня, и мужиков.
Когда вагонетка набрала хорошую скорость, я крикнул:
— Отпускаем!
Мы все разом отпустили её, и вагонетка покатилась сама, идя по направляющим. Мужики ахнули от удивления, а я рассмеялся, глядя, как мой «механизм» мчится через мост. Вагонетка докатилась аж за середину моста, прежде чем замедлиться и остановиться.
— Вот! — торжествующе сказал я, поворачиваясь к изумлённым крестьянам. — А сделаем механизм — вообще сама будет ездить. А пока так. Нам с той стороны и доски понадобятся, и глину будете возить — её нужно будет много.
— А зачем глина? — спросил кто-то из мужиков.
— Решили всё-таки целиком и полностью кузню сделать из глины, — объяснил я, — чтоб случайная искра пожар не устроила.
Мужики одобрительно закивали — идея им понравилась. Тут же дал указание, чтобы глину, которую скопили на том берегу в немалых количествах, начали доставлять на эту сторону.
— А ещё же на том берегу не так далеко был участок, где мы с Петром тоже нашли глину, — вспомнил я вслух. — Я так понял, что вы до него так и не добрались? Хватило и с этого берега?
— Может, и до него руки дойдут, — заметил Петька. — С такой вагонеткой — дело шибче пойдёт — ту, что насобирали быстро перевезем.
Мы смотрели, как двое мужиков пошли по мосту к застывшей вагонетке, чтобы притащить её обратно. Я почувствовал прилив гордости — ещё одно моё новшество прижилось в Уваровке. Медленно, шаг за шагом, деревня преображалась.
Петька хлопнул меня по плечу:
— Ну, Егор Андреич, голова у вас!
Я только усмехнулся в ответ. Впереди было ещё много работы, много идей, которые ждали своего воплощения. Но сегодняшний успех вдохновлял, заставлял верить, что всё задуманное осуществится.
Глава 23
К вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона, мне на глаза попался Прохор. Он шёл от реки, неся на плече охапку свежесрубленных жердей — видно, готовил материал для новых построек. Лицо его раскраснелось от работы, рубаха промокла от пота, но глаза смотрели ясно и решительно.
— Прохор! — окликнул я его, вспомнив про нужду, что давно вертелась в голове. — Поди-ка сюда!
Он подошёл, сбросив жерди на землю.
— Чего изволите, Егор Андреевич? — спросил он, переводя дух.
— Кролики скоро прибудут, — сказал я. — Клетки нужно сделать. Прохор, на тебя надеюсь.
Он почесал затылок:
— А как их делать-то? — спросил он с сомнением в голосе. — Не приходилось ещё…
— Сейчас пока на шесть секций, — я начертил прутиком на земле примерную схему. — Вот смотри, каждое отделение примерно вот такого размера. Пол сделай решётчатым, но не слишком редким, чтоб ноги кроликов не проваливались. Сверху — откидывающиеся крышки, чтоб удобно было кормить и доставать при надобности.
Прохор смотрел на мои каракули, морща лоб от напряжения. Потом его лицо просветлело — видать, идея оформилась в голове.
— Сделаю, Егор Андреевич! Завтра же и начну.
— И вот ещё что, — добавил я, поднимаясь с корточек. — Загородку для поросят доделай, только так, чтоб эти двое, что есть, пока делать будешь, не убежали, как в прошлый раз.
При этих словах Степан, проходивший мимо с ведром воды, расхохотался так, что вода выплеснулась через край. Прохор смутился, но и сам не удержался от улыбки. К нам стали подтягиваться и другие мужики, учуяв возможность посмеяться.
— А что, хороша была потеха! — воскликнул Илья, подмигивая Прохору. — Вся деревня была на ногах! Бабы с полотенцами, мужики с корзинами — настоящая охота!
— Марфа-то как растянулась! — подхватил Степан, утирая выступившие от смеха слёзы. — Лежит, причитает, а сама хохочет!
Даже баба Марфа, услышав своё имя, усмехнулась беззубым ртом и покачала головой:
— И не вспоминайте, бесстыдники! До сих пор бок ноет, где приложилась.
Мужики грохнули новым взрывом хохота. Эта история с поросятами, кажется, надолго стала любимой байкой в деревне. Я и сам не удержался от улыбки, вспоминая, как мы носились по всей деревне, пытаясь изловить розовых беглецов.
— Ладно, хватит потешаться, — сказал я, когда смех немного утих. — Прохор, так сделаешь клетки?
— Сделаю, барин, не извольте беспокоиться, — ответил он, всё ещё посмеиваясь. — К приезду купцов всё будет готово. И поросятам такую крепость сооружу, что сам чёрт не выберется!
На том и разошлись. А на следующий день с раннего утра я уже был на берегу, где собирались ставить кузню. Ночь не спал, всё думал-прикидывал, как лучше сделать печь, чтоб и работала хорошо, и жар держала. Но как ни крутил в голове, выходило, что не получится сделать высокотемпературную печь из простой глины — не выдержит, потрескается. Для хорошей печи нужна белая глина, та, что мы ещё только собирались получить, выделив из красной металл.