Деревня встретила меня привычной суетой: бабы с вёдрами сновали к колодцу, ребятишки гоняли кур, старики сидели на завалинках, щурясь на солнце. Прошёл мимо крайних изб, кивая встречным и отвечая на приветствия. Кажется, уваровцы уже привыкли к моим чудачествам — глядели с уважением, а не с опаской, как раньше.
Добравшись до своего двора, я первым делом направился к сараю, где Степан соорудил поддоны для проращивания зерна. Отодвинул тяжёлую дверь, и прохладный полумрак обволок меня. Пахло сыростью и чем-то кисловато-сладким — запах проросшего зерна ни с чем не спутаешь.
Наклонился к поддонам, разгрёб рукой влажные зёрна. Ростки уже вытянулись миллиметра на два с половиной, а то и на все три. Взял несколько зёрен, растёр между пальцами, понюхал — идеально. Пора сушить.
— Эй, есть кто? — крикнул я, выходя из сарая.
На зов из избы выбежала Настасья, вытирая руки о передник. Румяная, с выбившимися из-под платка прядями волос, она улыбнулась мне так открыто, что невольно улыбнулся в ответ.
— Чего изволите, барин? — присела она в лёгком поклоне.
— Зерно проросло как надо, — сказал я. — Пора его сушить.
Настасья просияла, будто я ей праздник объявил.
— Так я мигом! Девок кликну, живо управимся!
— Погоди, — остановил я её. — Не спеши. Зерно нужно брать аккуратно, чтобы ростки не повредить, и выставлять в печь. Но печь должна быть только приоткрыта, понимаешь? Не жарко, а чтоб томилось медленно.
Она внимательно слушала, кивая в такт моим словам, а потом сказала с неожиданной твёрдостью:
— Всё сделаю, барин. Сама лично буду смотреть, чтоб всё как вы сказали.
— Точно справишься? — решил пошутить я. — Может, Дарье вторую часть работы отдать?
Настасья так всплеснула руками, что я даже отшатнулся.
— Что вы, барин! Я сама всё сделаю! — в голосе прозвучала такая обида, что я едва сдержал смех. — Не нужна мне никакая Дарья!
Другие бабы, возившиеся неподалёку у колодца, поняли шутку и дружно прыснули. Настасья мгновенно раскраснелась, щёки её заалели, как маков цвет.
— Ладно-ладно, — примирительно поднял я руки. — Верю, что справишься лучше всех. Только следи, чтоб зерно равномерно сохло и не пересушилось.
Она гордо выпрямилась, поправила платок и с достоинством ответила:
— Будет исполнено в лучшем виде, барин. Можете не сомневаться.
Только Настасья развернулась и направилась со двора, как вдруг до моего слуха донёсся частый топот копыт. Звук быстро нарастал, и через мгновение я увидел, как по дороге к деревне на полном скаку мчится всадник одвуконь. Он гнал лошадей безжалостно — видно было, как с боков животных срывается пена.
— Кого это нелёгкая несёт? — пробормотал кто-то из мужиков, вышедших поглазеть.
Всадник, заметив скопление народа у моего двора, направил коней прямо к нам. Не доскакав несколько саженей, он резко осадил лошадей, поднимая клубы пыли, и соскочил на землю одним плавным движением. Даже по тому, как он это сделал, чувствовалась привычка к верховой езде и некая порода.
Передо мной стоял худощавый парень в добротной, хоть и запылённой одежде. Сапоги из хорошей кожи, кафтан тонкого сукна, только всё измято и в дорожной пыли. На голове шляпа с небольшими полями, из-под которой были видны светлые пряди волос.
Я разглядел его лицо. Черты были настолько тонкими, что казались почти женственными: длинные ресницы, изящный нос, чётко очерченные губы. Но в глазах светился недетский ум и какая-то настороженность.
— Барин или староста есть? — спросил он высоким голосом, важно, ни с кем не здороваясь.
— Ну предположим, я барин, — ответил я, скрестив руки на груди.
Тот окинул меня взглядом и тут же сказал:
— Именем императрицы прошу укрыть от преследователей.
Что-то в его голосе, в осанке было странным, но времени разбираться не было.
— Да ты заходи да толком расскажи, что случилось, — кивнул я в сторону избы.
— Некогда, погоня за мной, — ответил он, нервно оглядываясь на дорогу.
Я кивнул Ивану и второму молодому служивому. Те, всё поняв, метнулись, накидывая подоспешники и беря в руки оружие.
— Сколько за тобой гонится? — спросил я, прикидывая наши силы.
— Четверо, — ответил гонец, утирая пот с лица. — Опережаю минуты на четыре.
Я кивнул Степану, тот взял под узды обе лошади и повел к себе во двор, выхаживая их после изнурительной скачки. Кони тяжело дышали, бока их ходили ходуном — загнал их путник крепко.
Парень проводил взглядом лошадей, потом повернулся ко мне, сказал:
— Веди.
Было в его манере что-то неуловимое, странное. Движения слишком мягкие для простого солдата, взгляд цепкий, но не грубый.
Заведя его в избу, сказал Машке, чтоб накормила путника, который до сих пор не представился. Она засуетилась у печи, доставая миску щей. Я присел напротив гостя, разглядывая его лицо — гладкое, без бороды, с тонкими чертами.
— Я протянул руку, представляясь:
— Воронцов Егор Андреевич.
Тот, встав и пожимая протянутую руку, тоже представился:
— Поручик Александров.
Я призадумался. И тут же всплыли в памяти знания со школьной скамьи — да это же Надежда Андреевна Дурова! Она же была ординарцем у Кутузова! Вот так номер. Что забыла-то в наших краях? Женщина в мужском обличье, да ещё и на службе у самого фельдмаршала! Потом чуть не прыснул со смеху, мол, бабу с мужиком спутал, надо же.
Она же, вскинув бровь, спросила:
— Что-то не так, Егор Андреевич?
В голосе звучала настороженность — видно, привыкла к разным реакциям на свою персону.
— Всё так, Надежда Андреевна. Кушайте, скоро приду, — сказал я, стараясь не выдать своего удивления. А вот она не смогла скрыть своего — брови поползли вверх.
В этот момент Машка поставила перед гостьей миску горячих щей и краюху хлеба. Дурова схватила ложку с жадностью человека, долго бывшего в пути.
Сам я развернулся и вышел во двор, позвал к себе Ивана. Тот подошёл, сжимая в руках бердыш.
— За царским человеком гонятся четверо, — тихо сказал я, склонившись к его уху. — Нужно отбиться, желательно взять живыми.
Тот кивнул, и они разошлись, спрятавшись за разными домами так, чтобы их не было видно с дороги. Молодой служивый, Пахом, забрался на крышу сарая, положив рядом с собой бердыш. Я же остался посреди двора, как будто занимаясь обычными делами.
Небо затянуло тучами, грозя скорым дождём. Ветер усилился, раскачивая ветви деревьев. Где-то вдалеке прокатился гром. Я посмотрел на дорогу, вглядываясь в пыльную даль.
В этот же момент по той же дороге, где только что скакала Надежда Андреевна, выскочили четверо человек, тоже каждый одвуконь. Они двигались быстро, но осторожно, всматриваясь в следы на пыльной дороге. Заметив наше селение, переглянулись и прямиком направились к нам.
Спешились у моего дома. Один из них, видимо старший, в тёмно-зелёном кафтане с серебряными нашивками, обратился ко мне:
— Кто таков?
Голос у него был низкий, властный. За поясом пистолет, на боку — сабля. Лицо красное, усы торчком, глаза злые.
— Да крестьянин я, — ответил я, разводя руками, как бы показывая свою простоту. — Чем могу служить?
— Всадника видел? — спросил он, внимательно наблюдая за моим лицом.
— Да, проскакал вон по той дороге, — указал я чуть в сторону, на тропинку, ведущую к лесу.
Он прищурился, оглядывая двор, избу, меня. Остальные трое держались чуть поодаль. Один, самый молодой, всё время облизывал губы — нервничал.
— Врёшь! Крепостной! — крикнул мужик, выхватывая из-за пояса плетку. Остальные трое с перекошенными от злобы лицами сделали шаг в мою сторону.
Я же, не дожидаясь развития событий, перехватил уже замахнувшегося на меня плёткой мужика, рванул его на себя и швырнул через бедро. Да так, что из того весь дух вышел — грохнулся на землю и захрипел, пытаясь вдохнуть.
Те трое, увидев, что их человека бьют, чуть было не набросились на меня, но в этот момент с двух сторон с бердышами на них напали Иван и Пахом, словно из-под земли выросли.
— Стоять! — рыкнул Иван, упирая острие бердыша в грудь самого бойкого из троицы.
Они даже не успели сабли достать, как бердыши упёрлись им в горло и грудь. В глазах мужиков мелькнул страх — такого отпора они явно не ожидали.
— Сабли доставай, только медленно, — скомандовал я, выпрямляясь и отряхивая руки. — Двумя пальцами, вот так.
Первый, тот что повыше, с рассечённой бровью, медленно потянул саблю из ножен, но дёрнул рукой, пытаясь рубануть Пахома.
— Дурень! — только и успел выкрикнуть я, как Пахом, словно предвидя это движение, отскочил и рубанул бердышом по руке нападавшего.
Сабля упала на землю, а мужик взвыл от боли.
— Ещё дурить будете? — прорычал Иван, сильнее прижимая остриё к горлу второго. — Али по-хорошему оружие отдадите?
Оставшиеся двое переглянулись и, видя решимость в наших глазах, медленно достали и бросили сабли на землю. Первый, которого я уложил, уже поднялся на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Я же забрал у него пистолет.
— Вяжите их, — скомандовал я. — Да покрепче.
Степан, наблюдавший за схваткой со стороны, быстро принёс верёвки. Мы споро связали мужиков, попутно обыскав и изъяв ножи, кошели.
Мы оттащили связанных от лошадей, усадив их под раскидистой липой. Лошади их, почуяв свободу, переминались с ноги на ногу, фыркая и мотая головами.
Буквально тут же из дома вышла Надежда Андреевна. Глаза её ярко блестели, а щёки раскраснелись — то ли от волнения, то ли от нашей быстрой расправы над преследователями.
— Ну, вы, барин, и выдали, — покачала она головой, окидывая взглядом связанных мужиков. — Не ожидала. Спасибо за помощь государству.
— Где там мои лошади? — продолжила она, поправляя простую, но добротную одежду. — У меня каждый миг на счету.
— Степан, лошадей веди! — крикнул я ему, и тот метнулся к себе.
— Может, этих возьмёте? — предложил я ей, кивая на восемь лошадей, оставшихся без хозяев.