— Это что? — с любопытством спросила Машка, заглядывая через плечо.
— Да вот, гостинец тебе, — ответил я, показывая шкатулку.
— Ухты какая красота, — воскликнула она, вытирая руки о передник.
Машка взяла в руки шкатулку и охнула:
— Ой! Спасибо тебе, Егорушка, балуешь ты меня!
Я обнял её в ответ, чувствуя, как сердце наполняется теплом. И всё остальное казалось не таким уж важным. Важно было то, что здесь, в этой далёкой деревне, среди простых людей, я нашёл то, что, возможно, и искал всю жизнь — покой и смысл.
Рагу в чугунке аппетитно булькало, распространяя умопомрачительный аромат. За окном гомонили люди, разгружая телегу с товарами из города. Где-то вдалеке мычали коровы. Обычная жизнь обычной деревни. Но для меня эта жизнь с каждым днём становилась всё более своей, всё более настоящей.
Вечером уже можно сказать традиционно собрались у меня во дворе под яблоней ужинать очередную диковинку. Запах был такой, что в этот раз никого заманивать даже не пришлось — все чуть ли не одновременно набросились на рагу. Машка, зарумянившаяся от жара печи и похвал, расставляла глиняные миски.
— Батюшки-светы, что ж это за чудо такое? — первой не выдержала Настасья, втягивая ноздрями аромат. — Родимая, да я такого духмяного яства отродясь не нюхивала!
— Рагу называется, — с гордостью ответила Машка, расправляя передник. — Егор Андреич придумал.
Я сидел во главе стола, с улыбкой наблюдая за их реакцией.
Семён зачерпнув полную ложку, подул для виду и отправил в рот. Глаза его тут же округлились, а на лице отразилось такое блаженство, словно он не рагу пробовал, а райских кущ отведал.
— Вот это да! — выдохнул он, торопливо зачерпывая ещё. — Ай да, Машка! Уважила!
Этого было достаточно — все дружно взялись за ложки. На несколько минут над столом повисла та особая тишина, которая бывает только тогда, когда люди по-настоящему увлечены едой. Лишь позвякивание ложек о миски да довольное кряхтение нарушали безмолвие.
— А мясо-то какое… — пробормотал Илья, словно в забытьи. — Прямо тает во рту. И дух от него… Машка, как ты это сотворила?
— Долго томила на малом огне, — ответила она, зардевшись от похвалы. — Всё, как Егор Андреич учил.
Михаил, новый человек в деревне, ел молча, но с явным удовольствием. Иногда он поднимал глаза от миски и с любопытством осматривал собравшихся, словно оценивая, куда попал и с кем имеет дело.
Петька, уже вторую миску опустошал:
— А можно Дарьюшке моей рецепт? — спросил он, утирая рот рукавом. — Она у меня до готовки охоча.
— Отчего ж нельзя, — кивнула Машка. — Завтра пусть забегает, всё расскажу.
Степан, вытирая пот со лба — то ли от удовольствия, то ли от жары, — покачал головой:
— И как вы, барин, до такого додумались? Я вот сколько живу, а такого не пробовал.
Я усмехнулся:
— Много где бывал, Степан, много чего видел. Вот и запомнилось кое-что.
— А картошечка-то как пропиталась этим соком… — причмокивала Прасковья. — Язык проглотишь!
— А морковка какая сладкая стала, — вторила ей Дарья.
Захар, дочиста выскребая миску, покосился на котёл, где ещё оставалось немного рагу:
— А добавки будут?
Машка, улыбаясь, кивнула:
— Для хороших людей — всегда найдётся.
Она прошлась вдоль стола, подливая в миски тем, кто уже всё съел. Рагу исчезало на глазах — видно, и правда пришлось по вкусу.
Тем временем солнце клонилось к закату. Машка зажгла несколько плошек с маслом, расставив их по столу, и в их мерцающем свете лица собравшихся казались загадочными и одухотворёнными.
Когда все наелись до отвала и начали потихоньку расходиться, я кивнул Захару, чтоб тот остался. Заметил, что и Михаил тоже задержался, переминаясь с ноги на ногу чуть в стороне, явно намереваясь что-то сказать, но не решаясь вклиниться в разговор.
Машка, собирая пустые миски, тихонько напевала что-то под нос — явно довольная произведённым эффектом. Я подмигнул ей, выражая благодарность за отличный ужин, и она просияла в ответ.
Когда все разошлись, кроме Захара и Михаила, я поставил локти на стол, сытый и довольный:
— Ну что, Захар, как устроился наш новый человек? — кивнул я в сторону Михаила.
Захар почесал бороду:
— Да нормально всё, Егор Андреич. Он первый на дежурстве.
Я нахмурился, не совсем понимая, о чём речь:
— На каком ещё дежурстве?
— А в ангаре, — пояснил Захар. — Мы решили, что лучше, если кто-то там ночевать будет. Мало ли что — и товар под присмотром, и случись что — сразу тревогу поднимет.
Я кивнул, начиная понимать:
— А, вот ты о чём.
— Он останется ночевать в ангаре, — продолжал Захар. — Мы там уже топчан сколотили, соломенник постелили. Да и вообще там неплохо — вон сколько времени мы там жили до того, как в таунхаус переехали. Крыша над головой есть, от непогоды защита.
— Ну, разбирайся сам, — махнул я рукой, доверяя Захару решать такие вопросы. — Тебе виднее.
Тот лишь кивнул, а потом, помявшись, добавил:
— Тут ещё… Михаил хочет что-то лично вам сказать. Не при всех.
Я посмотрел на переминающегося в стороне Михаила:
— Так зови, че он там мнётся как девка на выданье.
Захар усмехнулся в бороду и махнул рукой Михаилу. Тот быстро подошёл, поклонился почтительно — не по-деревенски в пояс, а слегка склонив голову, как делают в городе.
И тут, словно из-под земли, рядом с нами возник Иван — я даже не заметил, когда он успел подойти, встал рядом с Михаилом, и они стали наперебой, но явно согласованно, выдавать информацию:
— Барин, — начал Михаил, — там нас очень расспрашивали про вас. Какой-то купчина всё выведывал — кто вы такой, откуда взялись, откуда такие доски берёте, чем промышляете да сколько у вас люда в деревне.
Голос у Михаила был негромкий, но чёткий, как у человека, привыкшего докладывать начальству. Я внимательно слушал, отмечая, что парень наблюдательный и неглупый.
— Я же, — продолжал он, — сослался на то, что и сам не знаю — к Захару, мол, еду на заработки, а про барина ничего сказать не могу, не знаком ещё.
— А вот на Ивана так совсем наседал с вопросами, — добавил Михаил, кивая в сторону своего товарища. — Прямо не отставал.
Иван угрюмо кивнул, подтверждая:
— Было дело, барин. Как прицепился — кто да что, да откуда. Но я ему ничего толком не сказал. Мол, барин да и барин — такой как все. А про доски — ничего не знаю. Телегу загрузили — вот и привёз.
Он говорил спокойно, но я видел, что разговор тот его задел за живое — жилка на шее билась часто-часто.
— И как выглядел этот любопытный? — спросил я, хотя уже догадывался об ответе.
— Рыжий такой, — ответил Иван, — бородка клинышком, а под левым глазом бородавка приметная. Одет богато, но не ярко. Речь плавная, обходительная, только глаза холодные.
Я переглянулся с Захаром — по описанию выходило, что выспрашивал тот же мужик, что и Фому ранее расспрашивал. Значит, заинтересовался кто-то нашими делами всерьёз. Надо держать ухо востро.
— А что ещё интересного заметили? — спросил я, обращаясь к обоим.
— Ещё, урядник тот, как прочитал письмо от государева человека, так сразу уважительно стал на нас смотреть, — добавил Иван. — И благодарность высказывал боярину — вам, тобишь. — Прямо преобразился человек. Был как грозовая туча, а стал как шёлковый. «Передайте, — говорит, — моё нижайшее почтение господину Воронцову. Всегда рад услужить.»
Я хмыкнул, представляя эту сцену. Со слов Фомы, урядник в городе был человек суровый и неприветливый — даже мелким помещикам особо не кланялся. А тут такая перемена.
— И это не всё, — продолжил Иван, понизив голос. — Тот рыжий купчина, когда увидел, как урядник с нами заговорил, как-то весь подобрался. Но к нам больше не подходил, только смотрел издалека.
Мы помолчали, обдумывая услышанное. Машка, закончившая уборку со стола, присела рядом со мной на лавку, прислушиваясь к разговору.
— Ладно, — сказал я наконец. — Спасибо за информацию, учтём. А теперь идите отдыхать, завтра дел много.
Мужики поклонились и пошли к выходу со двора. Я проводил их взглядом, размышляя о сказанном.
— О чём задумался, Егорушка? — спросила Машка, когда мы остались одни. — Беспокоит что-то?
Я обнял её за плечи, привлекая к себе:
— Да вот думаю, что неспроста этот купчина про нас расспрашивает. Видать, проведал про наши доски, про лесопилку. Может, конкуренцию почуял, а может, решил поживиться чужим добром.
— Ты думаешь, он может навредить? — в голосе Машки появилась тревога.
— Кто знает, — пожал я плечами. — Но лучше быть готовым ко всему. Завтра соберу мужиков, потолкуем, как дозоры организовать.
Машка прижалась ко мне, словно ища защиты:
— Страшно мне, Егорушка. Только жизнь налаживаться стала, а тут опять тревоги.
Я погладил её по голове, успокаивая:
— Не бойся, солнце моё. Справимся.
Мы сидели под яблоней, глядя, как на небе одна за другой зажигаются звёзды. Где-то вдалеке залаяла собака, ей ответила другая, потом обе затихли. Деревня погружалась в сон.
— Пойдём в дом, — сказала наконец Машка. — Ночь на дворе.
Я кивнул, и мы направились к крыльцу.
— Ты ложись, Егорушка, — сказала она. — Я сейчас.
Я пошел в комнату, по пути ещё раз мысленно перебирая всё, что узнал сегодня. Обдумывая то, что мне наговорили Миша с Иваном, я всё никак не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, вздыхал, глядя в потолок, где плясали тени от лучины. Мысли крутились в голове как мельничные жернова, перемалывая одни и те же вопросы.
Кто это был и что ему так нужно от меня? Какой-то рыжий купец с бородавкой под глазом… Не представился, но явно человек с достатком и положением. Если дела торговые, то мог бы сам обратиться, если нужда такая. Нормальные купцы так и делают — приезжают, кланяются, товар предлагают или покупают. Ну, на крайний случай, через торговых людей — те вон каждую неделю ко мне ездят, любую весть передать могут.