— Как вода на морозе, — прошептал Петька, зачарованно глядя на процесс.
И действительно, было в этом что-то от замерзающей воды — та же плавность линий, те же случайные узоры, та же красота природной стихии, укрощённой, но не покорённой полностью.
Семён подошёл ближе, разглядывая образующийся лист:
— А почему оно такое неровное выходит? Нельзя ровнее сделать?
— Можно, — ответил я, не прерывая работы, — но это уже другая технология. А это — лунное стекло. Оно и должно быть таким — с переливами, с неровностями. Через такое стекло мир кажется волшебным, словно сквозь воду смотришь.
Пока я растягивал стекло, Илья завороженно смотрел на процесс.
— А теперь последний штрих, — сказал я, закончив растягивание. — Нужно убрать пузыри.
Я взял длинную тонкую металлическую спицу и начал аккуратно прокалывать пузырьки воздуха, застрявшие в стеклянной массе. Каждый проколотый пузырь с тихим шипением выпускал воздух, оставляя после себя почти незаметный след.
— Вот и всё, — сказал я наконец, выпрямляясь и отступая от плиты. — Теперь самое главное — не трогать. Пусть остывает до утра.
Мы все отошли от камня, на котором теперь лежал тонкий стеклянный лист. Он всё ещё светился изнутри тёплым янтарным светом, но постепенно этот свет тускнел, уступая место прозрачности.
— И это будет стекло? — с сомнением спросил Петька, разглядывая неровную поверхность.
— Будет, — кивнул я. — К утру остынет полностью, и мы сможем его достать. Только остывать должно медленно, иначе потрескается.
Семён задумчиво почесал бороду:
— А на окна годится такое?
— Ещё как годится, — усмехнулся я. — В богатых домах за такое стекло большие деньги платят. Обычное, ровное — оно, конечно, лучше свет пропускает, но это… это красота.
Илья осторожно обошёл камень, разглядывая наше творение со всех сторон:
— А много таких листов надо для одного окна?
— Смотря какое окно, — ответил я. — На маленькое и одного хватит. А на большое штук шесть-семь понадобится. Я потом покажу как их в оконную раму вставлять.
Мы ещё некоторое время стояли вокруг камня, наблюдая, как постепенно остывает наше творение. Стеклянный лист медленно терял свое янтарное свечение, становясь всё более прозрачным, но сохраняя все те неровности и переливы, которые делали его таким особенным.
— Ну, на сегодня хватит, — сказал я наконец, снимая фартук. — Завтра утром придём, посмотрим, что получилось.
Семён прикрыл заслонку печи, Илья обошёл кузню, проверяя, всё ли в порядке, не осталось ли где искры, которая могла бы привести к пожару. Петька уже помогал убирать инструменты.
— Ничего не трогайте, — предупредил я ещё раз, указывая на стеклянный лист. — Пусть лежит до утра.
Мы потушили все свечи, оставив только одну масляную плошку подальше от плиты со стеклом — чтобы, если кто зайдёт ночью проверить, не наткнулся в темноте на раскалённую печь. И вышли из кузни, тщательно закрыв за собой дверь.
Снаружи нас встретила прохладная ночь. Небо было усыпано звёздами, а полная луна заливала деревню серебристым светом, удивительно похожим на тот эффект, который даёт лунное стекло.
— Смотрите, — сказал я, указывая на луну. — Вот почему такое стекло называют лунным. Через него мир выглядит так же, как сейчас, словно сквозь застывшую воду.
Мужики задрали головы, разглядывая ночное небо и, кажется, только теперь по-настоящему понимая, о чём я говорю.
— Красота, — выдохнул Илья. — И мы такое же сделали?
— Такое же, — подтвердил я. — А может, даже лучше.
Мы разошлись по домам, уставшие, но довольные сделанной работой. Завтра нас ждало новое чудо — первое стекло, созданное в Уваровке. А пока оно лежало на камне, медленно остывая и затвердевая, превращаясь из жидкой массы в прозрачный материал, который будет служить нам долгие годы, пропуская солнечный свет в наши дома и защищая от непогоды.
Утром, когда завтракал, пришел Фома. Стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу, вертя шапку в руках. Я кивнул ему — заходи, мол, чего там. Он робко вошел и, чуть замявшись, выдал:
— Барин, я тут вспомнил, когда покупки с города разбирали, что чай вы заказывали. Вот, привезли, — и достал из-за пазухи холщовый мешочек, перевязанный бечевкой.
— Ну, давай сюда, — махнул я рукой, откладывая в сторону ломоть хлеба.
Взял мешочек, потянул за конец бечевки, развязывая узел. Внутри оказался черный чай — мелкие листочки распространяли такой аромат, что аж голова закружилась. Я невольно зажмурился от удовольствия, втягивая носом терпкий запах.
— Ну спасибо, уважил, — искренне поблагодарил я Фому. — Хороший чай.
— Это купцы торговали наряду с шелками китайскими, — пояснил Фома, явно довольный моей реакцией. — Говорили, прямо из самого Китая привезен.
— Да, и тут китайцы рынок захватывают, — хмыкнул я, разглядывая чайные листья. — Скоро, глядишь, и до нашей Уваровки доберутся, будут нам объяснять, как лесопилку правильно ставить.
Машка, услышав мою шутку, тихонько рассмеялась, накрывая на стол. Фома тоже улыбнулся.
— А еще сахара мешочек привез, — добавил он, выкладывая на стол еще один сверток, поменьше. — Купцы сказали, что к чаю его добавляют.
— Да, есть такое, — кивнул я, разглядывая крупные коричневатые кристаллы.
После, я вышел во двор и направился к сарайчику, где хранились различные инструменты и материалы. Смотрю — Петька с Ильей уже тут, крутятся возле забора. Увидев меня, оба расплылись в улыбках.
— Барин, когда на лесопилку пойдем⁈ — выпалил Петька, не успел я и рта раскрыть. — Там же стекло…
— Пойдем, — кивнул я. — Обязательно пойдем. Сейчас, дело одно сделаю и пойдем.
— А что за дело? — полюбопытствовал Илья, заглядывая мне через плечо, когда я открывал дверь сарайчика.
— Ну пошли, поможете, — махнул я рукой, пропуская их вперед.
Мы зашли в пристрой, и я начал осматриваться, вспоминая, где видел нужную мне вещь. Полки были заставлены различными коробами, мешками, инструментами.
— Что ищете, барин? — спросил Петька, явно сгорая от любопытства.
— Да проволока была тонкая, — ответил я, перебирая содержимое одного из ящиков. — Помню же, что видел.
— Да, была, — подтвердил Петр, оживившись. — Видел в ящике, вон том, в углу.
— Ну так бери, — кивнул я в указанном направлении.
Петька быстро подскочил к ящику, порылся в нем и выудил пять прутков длиной по сантиметров сорок каждый. Проволока была тонкая — в два миллиметра толщиной, но для моей задумки требовалось еще тоньше.
— Ну, надо бы потоньше, конечно… — задумчиво протянул я, вертя в руках один из прутов. — Петь, а ты можешь проковать, чтоб тоньше была?
Петька даже обиделся на такой вопрос:
— Могу, конечно! Это ж просто!
— Вот и сделай. Давайте на лесопилке и займемся.
— Хорошо, — кивнул Петр. — Беру тогда с собой.
Он собрал проволоку, обернул куском холстины и заткнул за пояс.
Взяв с собой снеди, что Машка собрала мы двинулись к Быстрянке.
День выдался ясный, солнечный. По дороге Петька с Ильей забрасывали меня вопросами о стекле — что я собираюсь делать, зачем проволока, что это за идея такая. Я отшучивался, говоря, что сами всё увидят.
На лесопилке уже были Семён и Прохор. Они обхаживали большой плоский камень, на котором уже остыло наше первое стекло. Оба были настолько увлечены, что даже не заметили нашего прихода.
— Ну что, мастера, как вам творение? — спросил я, подходя ближе.
Оба вздрогнули от неожиданности и обернулись.
— Барин! — воскликнул Семён, расплываясь в широченной улыбке. — Гляньте, какая красота получилась!
Я подошел к камню и наклонился, разглядывая наше первое стекло. Оно лежало ровным пластом, прозрачное, лишь с небольшими разводами, но в целом — идеальное для первой попытки.
— А ведь вышло, — пробормотал я, чувствуя, как внутри разливается тепло от хорошо выполненной работы. — Действительно вышло!
Взял стамеску и аккуратно подсунул под край стекла. Оно легко отделилось от камня — всё-таки хорошо его заполировали. Я осторожно поднял стеклянный лист и поставил его на доску, которую тут же подсунул Прохор.
— Гляди-ка, — выдохнул Илья, — прозрачное, почитай как вода!
— Только твердое, — добавил Петька, осторожно касаясь пальцем стекла. — И холодное.
Я взял стекло и поднял его, рассматривая на свет. Оно действительно вышло почти без дефектов — лишь несколько пузырьков воздуха застыли внутри, да небольшие разводы шли от краёв. Но для первого раза — просто отлично.
— Это, мужики, только начало, — сказал я, бережно возвращая стекло на доску. — Будем делать оконницы в домах. Представляете? Зимой в доме светло, а холод не проникает.
— Это ж надо, — покачал головой Прохор. — Как в боярских хоромах будем жить.
— Лучше, — подмигнул я ему. — Потому что сами всё сделаем.
Мужики стояли молча, завороженные необычным зрелищем. Семён, казалось, даже забыл, как дышать.
— Вот так-то, — сказал я с гордостью. — Это только начало, друзья мои. Только начало.
И глядя на их изумленные лица, озаренные разноцветными бликами, я подумал, что не зря затеял всё это.
Спросил Семёна, мол все запомнил как вчера делали? Он выпрямился и кивнул:
— Да, барин, запомнил. Всё до мелочи.
— Ну тогда сегодня делай еще, чтоб завтра было еще одно готово, — сказал я, оглядывая вчерашнюю работу. — И так каждый день.
Семён довольно крякнул, видно было, что ему нравится новое дело.
— Будет сделано, Егор Андреич!
Я повернулся к Прохору, который стоял рядом, внимательно прислушиваясь к нашему разговору:
— Прохор, еще один камень подготовь. Только чтоб размер был точно такой же — будем сразу стандарт делать, чтоб потом проще было.
Тот кивнул, почесывая бороду:
— Понятное дело, барин. Чтоб как по мерке все вышло, да?
— Именно, — подтвердил я. — Один размер, одна форма. Так и работать сподручнее, и результат лучше.
Прохор понимающе хмыкнул и пошел собирать ребятню.