— Ну, выкладывайте, барин, какое у вас ко мне дельце.
Я сказал, чтоб Фома достал из мешка форму из дерева, над которой мы корпели последние дни перед отъездом. Фома бережно извлёк деревянную модель и передал кузнецу. Тот взял с таким видом, словно ему вручили драгоценность — осторожно, с почтением.
Рассказав ему вкратце, что мне нужно, он внимательно выслушав мои пожелания, одобрительно крякнул и сказал, что очень рад такому клиенту, мол не всегда такие заказы приходится делать.
— В основном по мелочи работаю, что в ходу, — пояснил он, поправляя кожаный фартук. — Подковы, гвозди, скобы, петли дверные — всё одно и то же. А вы мне задачку задали, — он многозначительно посмотрел на меня, — пилы. Интересная работа, по душе мне. А теперь еще интереснее.
Савелий Кузьмич повертел форму в руках, внимательно осматривая каждую деталь, проводя мозолистыми пальцами по резным элементам, прищуриваясь и что-то прикидывая в уме. Я стоял рядом, наблюдая за этим священнодействием и испытывая лёгкое волнение — всё-таки от этого человека зависело воплощение моей идеи.
— Занятная штуковина, — наконец произнёс кузнец. — Но для чего она, позвольте узнать?
Я взял у него форму и принялся рассказывать принцип работы:
— Смотрите, Савелий Кузьмич, вот эта часть должна сходиться с этой, — я показал, как детали соединяются. — Когда мы помещаем заготовку внутрь и сжимаем, получается нужная нам форма.
— А что за заготовка? — поинтересовался кузнец, следя за моими руками.
— Стекло, — ответил я. — Для бутылок.
Брови Савелия Кузьмича поползли вверх от удивления:
— Бутылки из стекла? — переспросил он. — Занятно, занятно…
Но, к моему облегчению, он быстро переключился с удивления на обсуждение технических деталей:
— А как прессовать будете? Вот тут, я вижу, шарнир предусмотрен, — он указал на соответствующую часть формы. — А это рычаг получается, верно?
— Именно, — кивнул я. — Рычаг даёт нужное усилие для сжатия. Вот тут должна быть ось, на которой всё крепится…
Мы погрузились в детальное обсуждение конструкции. Фома, стоявший рядом, только головой вертел, пытаясь уследить за нашим разговором, но, судя по его озадаченному виду, мало что понимал в технических тонкостях.
Савелий Кузьмич оказался не просто мастеровым человеком, но настоящим инженером — схватывал на лету, задавал точные вопросы, предлагал улучшения. Особенно его заинтересовал механизм зажима:
— А что если тут вот такую защёлку добавить? — предложил он, набрасывая углём на доске своё видение. — Тогда форма не разойдётся в процессе, даже если давление ослабнет.
— Отличная мысль, — согласился я, разглядывая его набросок. — Добавьте обязательно.
Кузнец изучив всё досконально, почесал затылок и сказал, что возьмется за работу и сделает за два дня. Глаза его при этом загорелись тем особым огнём, который бывает у мастеров, когда они берутся за интересное дело.
— Только металл хороший нужен, — добавил он. — Не из чего попало делать придётся, а то не выдержит.
— Разумеется, — кивнул я. — Используйте лучшее, что есть.
Тут Савелий Кузьмич снова заинтересовался конечным продуктом:
— А бутылки-то из стекла зачем вам? — спросил он с любопытством. — Дорого ведь выйдет. Не проще ли глиняные горшки использовать?
— У стекла свои преимущества, — ответил я. — Чистота, прозрачность… Да и пробку лучше держит.
Кузнец покивал, явно заинтригованный, но снова быстро переключился на обсуждение технических деталей — как и что должно быть сделано, какие допуски, как детали будут соединяться между собой.
В итоге по цене сошлись, что за пятнадцать рублей сделает одну форму. Я же, прикинув бюджет и потребности, предложил:
— А если две штуки закажу, какая цена будет?
Савелий Кузьмич задумался, что-то прикидывая в уме.
— Две за тридцать, — наконец сказал он.
— Многовато, — покачал я головой. — За две я бы дал двадцать пять.
Мы начали торговаться. Фома стоял рядом, переводя взгляд с меня на кузнеца и обратно, словно на состязании. Наконец, ещё поторговавшись, сговорились, что две штуки за двадцать пять рублей сделает.
— Только мне на это нужно четыре дня, — предупредил Савелий Кузьмич. — Работа тонкая, спешка только навредит.
— Ну, четыре, значит, четыре, — согласился я. — Главное, чтобы качество было на высоте. И формы были одинаковые.
Мы скрепили сделку рукопожатием, и я оставил задаток — пять рублей, чтобы кузнец мог закупить необходимые материалы.
Вышли с Фомой из кузницы, и он восторженно зашептал:
— Егор Андреич, да он же мастер! Настоящий! Я таких только в столице видел. Повезло нам!
— Да, Фома, — согласился я. — Толковый мужик. Надеюсь, не подведёт.
Вернулись с Фомой на постоялый двор, уже порядком уставшие от городской суеты. На первом этаже уже было много народа — в основном служивые да приезжие купцы. Шум, гам, звон кружек, смех — обычная картина для трактира в вечернее время.
Я окинул взглядом публику и мысленно поморщился. Прикинув, что лучше сюда с Машкой на ужин не спускаться — слишком шумно и накурено, да и компания не самая подходящая для дамы — решил заказать еды в комнату.
Подозвал трактирщика, договорился насчёт ужина. Тот кивнул и обещал прислать слугу с ужином в самое ближайшее время.
Мужики же — Захар, Фома, Митяй, Пахом и Никифор, — сказали, что поужинают тут, в общей харчевне.
— Только на пиво не налегайте, — усмехнулся я, глядя на их загоревшиеся глаза. — Завтра дел полно.
Те дружно покивали, но по их лицам было видно, что именно возлиянием и планируют заняться. Что ж, заслужили — дорога была не близкая, да и вообще парни работящие.
Спросил у Фомы, есть ли у него деньги на угощение. Тот помявшись, сказал, что да, есть немного. Но я всё равно решил их порадовать и выделил несколько рублей из своего кошеля.
— Вот, держите, — протянул я деньги Фоме. — Гуляйте, заслужили. Только завтра чтоб все в здравии были. Нам ещё доски продать надо, да и так по городу пройтись, приглядеться.
— Благодарствуем, барин! — просиял Фома, принимая деньги. — Не извольте беспокоиться, всё будет в лучшем виде!
Оставив мужиков наслаждаться трактирной жизнью, я поднялся на второй этаж. В коридоре было тихо, лишь приглушённо доносились голоса из-за некоторых дверей.
Зашёл в нашу с Машкой комнату. Она уже успела прибраться и даже постелила на кровать свежее льняное полотно, которое предусмотрительно взяла с собой из дома.
— Ну как, договорился? — спросила она.
— Да, всё отлично, — кивнул я. — Кузнец знающий, сделает две формы за четыре дня. Дороговато, конечно, но качество должно быть хорошим.
Не успел я скинуть кафтан, как в дверь постучали, и молодой парнишка-слуга внёс поднос, уставленный различными яствами. Тут были и запечённая курица, и жареная рыба, и грибы в сметане, и свежий хлеб, и квас в глиняном кувшине.
Машка приняла поднос, расставила всё на небольшом столике у окна, и мы с удовольствием приступили к ужину. После долгого дня, наполненного хлопотами и переговорами, еда казалась особенно вкусной.
— А хорошо в городе, правда? — сказала Машка, глядя в окно на вечерние огоньки. — Столько всего интересного. Люди разные ходят, товары диковинные продаются…
Я улыбнулся, наблюдая за её восторгом. Машка жила раньше в городе, для неё не было в новинку, но видно было как она соскучилась по городской суете.
— Завтра пройдёмся по рядам, — пообещал я. — Купим тебе что-нибудь красивое.
Глаза Машки загорелись от предвкушения.
— Правда? А что?
— А это уже сюрприз будет, — подмигнул я ей. — Увидишь.
Закончив ужин, мы разделись и улеглись на кровать. Комната была небольшая, но чистая и уютная. Из окна доносились приглушённые звуки города — далёкие голоса, скрип телег, лай собак.
Перед сном Машка всё восторгалась, что как же в городе красиво, сколько всего необычного, и как ей не терпится побывать на рынке и в лавках.
Её голос становился всё тише, и вскоре она уснула, положив голову мне на плечо. А я ещё какое-то время лежал с открытыми глазами, прокручивая в голове события дня и строя планы на завтра. Нужно будет с утра пораньше заняться продажей досок, потом пройтись по лавкам, прицениться к товарам… И, конечно, не забыть про обещанный Машке сюрприз.
С этими мыслями я и сам незаметно погрузился в сон, под далёкий гул городской жизни за окном.
Глава 20
Утро на постоялом дворе выдалось шумным. Еще солнце не взошло, как я почувствовал, что Машка уже проснулась. Правда, она всячески старалась не подавать вида, но то, что она уже не спала и была вся на иголках — чувствовалось. Лежит рядом, дыхание неровное, то и дело ворочается, будто ей места мало. А когда я чуть приоткрыл глаза, заметил, как она украдкой поглядывает на окно, где первые рассветные лучи едва пробивались сквозь занавеску.
— Машка, — тихо окликнул я, — не притворяйся. Знаю, что не спишь.
Она тут же повернулась ко мне, и глаза её засияли, словно две утренние звёздочки.
— Егорушка! — радостно выдохнула она. — А я думала, ты ещё спишь, не хотела будить.
— Как тут поспишь, — усмехнулся я, потягиваясь, — когда рядом такая красавица ворочается, будто на иголках лежит? Да и город шумит уже вовсю.
И правда, сквозь стены доносился гомон раннего утра: звонкие голоса торговок, стук колёс по мостовой, перекличка мастеровых, спешащих к своим лавкам и мастерским. Тула просыпалась, наполняясь жизнью.
Машка тем временем уже вскочила с постели и, накинув рубаху, принялась хлопотать по комнате. Достала из котомки остатки вчерашней снеди — краюху хлеба, кусок вяленого мяса, пару луковиц.
— Сейчас, Егорушка, завтрак соберу, — приговаривала она, раскладывая припасы на столе. — Чего ж зря деньги тратить, коли своё есть. Вот хлебушек, мясцо, лучок…
Я наблюдал за её суетливыми, но ловкими движениями, и на душе становилось тепло от такой заботы. Но всё же решил иначе.