— Для прекрасной дамы и её спутника! — объявил он с шутовским поклоном. — Как вам моё искусство?
— Чудесно! — захлопала в ладоши Машка, чуть снова не выронив покупки. — Настоящее волшебство!
Фокусник расплылся в довольной улыбке, обнажив неровные зубы, и, приблизившись к нам, картинно снял потрёпанную шляпу:
— А за спектакль, господа хорошие, полагается монетка… Уж не откажите бедному артисту.
Я усмехнулся — ловко придумано! — но спорить не стал, достал медный пятак и опустил в протянутую шляпу. Фокусник тут же ловким движением спрятал монету, снова поклонился и отправился искать новых зрителей.
— Пойдём дальше, — я потянул Машку за руку. — Ещё столько всего интересного впереди.
— Ой, а самовар! — спохватилась она. — Ты же хотел самовар купить, помнишь?
И верно, ещё в деревне мы обсуждали, что хорошо бы привезти из Тулы настоящий тульский самовар.
— Конечно, купим, — кивнул я. — Пойдём к посудным рядам, там и самовары должны быть.
Фома, который всё это время держался неподалёку, вызвался проводить нас:
— Я знаю, где лучшие самовары продают. Пойдёмте, покажу.
Посудные ряды поражали разнообразием: тут были и глиняные горшки всех размеров, и медные тазы, и железные сковороды, и деревянные ложки, и берестяные туески… Но самым впечатляющим зрелищем были, конечно, самовары. Они выстроились на прилавках, словно медные солдатики, — начищенные до блеска, отражающие солнечные лучи, заставляя прищуриваться от их сияния.
— Вот, — Фома указал на лавку, где красовались самовары различных форм и размеров. — Лучшие мастера делают.
Мы подошли ближе, и Машка сразу принялась разглядывать самовары, восхищаясь их красотой:
— Гляди, Егорушка, какие узоры! А вот этот, с петушком на крышке! А тот, высокий, как столбик точёный!
Действительно, самовары поражали разнообразием: тут были и в форме вазы, и в форме бочонка, и высокие, стройные, и приземистые, пузатые. Некоторые украшали затейливые узоры, другие имели гладкие бока, отражающие окружающий мир, как зеркала.
— Чего изволите? — к нам подошёл сам хозяин лавки, степенный мужчина с окладистой бородой. — Самоварчик присматриваете?
— Да, хотим хороший самовар, — кивнул я. — Тульской работы, чтоб на века служил.
— У меня все самовары отменные, — с гордостью заявил купец. — Какой приглянулся?
Машка тут же указала на средних размеров самовар с резными узорами вокруг тулова и фигурными ножками:
— Вот этот! Посмотри, Егорушка, красота какая! — Фома лишь улыбался.
Самовар и впрямь был хорош — не слишком большой, но и не маленький, блестящий, с искусной работы краником и затейливой крышкой.
— Отличный выбор, сударыня, — одобрил купец. — Это работа братьев Лисицыных, лучших мастеров в Туле. На восемь персон, как раз для семейного чаепития.
— И сколько просите за такую красоту? — поинтересовался я, уже прикидывая, сколько придётся выложить.
— Тридцать рублей, — важно объявил купец. — И это я вам, как людям приезжим, уступаю. В Москве за такой все сорок дадут.
— Тридцать? — я покачал головой. — Дороговато. Двадцать пять дам, не больше.
— Двадцать пять? — купец сделал вид, что оскорблён до глубины души. — Помилуйте, сударь, за такую работу? Да в него меди одной на пятнадцать рублей пошло, не говоря уж о мастерстве!
Начался торг. Я настаивал на своей цене, купец упирался, мы оба делали вид, что вот-вот разойдёмся несолоно хлебавши, но постепенно сходились к середине. Наконец, купец, тяжко вздохнув, словно я отнимал у него последнее, согласился на двадцать семь рублей.
— По рукам, — кивнул я, доставая деньги. — Заверни хорошенько, чтоб не помялся в дороге.
Пока купец упаковывал самовар, бережно обёртывая его тряпицами, Машка не могла сдержать радости:
— Ой, Егорушка! Такая красота теперь у нас будет! Представляешь, как в воскресенье чай пить будем? И соседей позовём, пусть подивятся.
Я улыбнулся её восторгу. Самовар был и впрямь хорош, да и цена, хоть и кусалась, но вполне соответствовала качеству. А радость Машки стоила любых денег.
Расплатившись с купцом и получив тщательно упакованный самовар, я передал его Фоме, чтобы тот отнёс покупку на постоялый двор.
— Осторожнее там, не побей, — наказал я. — Это не доски какие, а вещь тонкая.
— Будьте спокойны, Егор Андреич, — кивнул Фома. — Донесу в целости, как ребёночка.
— А теперь, — сказал я, обращаясь к Машке, — надо бы и чаю купить к самовару. Не зря же такую красоту брали.
— И то верно, — согласилась она. — Фома, а где чай-то продают? — Успел окликнуть его я, пока тот еще не ушел.
— Идёмте, — махнул рукой Фома. — Тут недалече чайные ряды. Там всё, что душа пожелает.
Чайные ряды встретили нас особыми ароматами — пряными, терпкими, экзотическими. В деревне чай был только тот, что прошлый раз Фома привез, а в так пили травяные отвары. Но раз уж мы разорились на самовар, то стоило взять и хороший чай.
— А вон в той лавке диковинки всякие есть, — указал Фома на небольшую лавочку, где за прилавком стоял худощавый купец в заморском наряде. — Там и чаи разные бывают, не только китайский.
Мы направились к указанной лавке. Внутри пахло так, что голова кружилась от ароматов: тут были и специи из дальних стран, и сухофрукты, и орехи, и, конечно, чай — множество разных сортов, хранящихся в больших жестяных банках с затейливыми надписями.
— Чего изволите? — купец говорил с лёгким акцентом, явно не местный. — У меня лучшие товары со всего света.
— Чай хороший ищем, — объяснил я. — К новому самовару.
— О, чай у меня самый лучший! — купец просиял. — Из Китая, из Индии, какой предпочитаете?
— А есть индийский? — заинтересовался я. — Говорят, он особенный?
— О да, особенный! — купец энергично закивал. — Не такой, как китайский. Более терпкий, с особым ароматом. Хотите попробовать?
— Конечно, — кивнул я.
Купец тут же засуетился, достал откуда-то маленький чайник, быстро заварил в нём щепотку чая и разлил по крошечным чашечкам.
— Пробуйте, — он протянул нам чашки. — Только дайте настояться минутку.
Мы с Машкой осторожно взяли чашки, подождали, как велел купец, затем попробовали. Чай действительно был необычным — крепким, с каким-то пряным ароматом, совсем не похожим на привычный.
— Ой, как вкусно! — восхитилась Машка. — И совсем не так, как наш травяной. Даже лучше, чем тот, что батенька привез.
— Берём, — решил я. — Сколько за фунт?
— Два рубля пятьдесят копеек, — объявил купец. — И это я вам, как хорошим людям, уступаю.
Я прикинул — цена немалая, но ведь и чай особенный, не каждый день пить будем, а по праздникам да особым случаям. Да и радость Машки того стоила.
— Хорошо, — кивнул я. — Отвесь фунт.
Купец ловко отмерил нужное количество, ссыпал чай в бумажный пакет, аккуратно запечатал его и вручил мне:
— Храните в сухом месте, заваривайте не очень крутым кипятком, и наслаждайтесь. Этот чай — сама Индия у вас дома.
Я расплатился, и мы, довольные, вышли из лавки. Машка всё ещё находилась под впечатлением от необычного напитка:
— Представляешь, Егорушка, как мы теперь чаёвничать будем? В новом самоваре, да с таким чаем! Прямо как господа какие.
— Ну, до господ нам далеко, — усмехнулся я, — но чаёк попьём знатный, это верно.
День клонился к вечеру, но ярмарка всё ещё кипела жизнью. Мы, нагруженные покупками, медленно двигались в сторону постоялого двора, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть на очередное чудо ярмарочной торговли.
— Хороший день выдался, — сказал я, обнимая Машку. — И дела сделали, и погуляли на славу.
— Лучший день в моей жизни, — улыбнулась она, прижимаясь ко мне. — Спасибо тебе, Егорушка.
И мы пошли дальше, сквозь шумную, пёструю, яркую тульскую ярмарку, унося с собой не только покупки, но и впечатления, которых хватит надолго.
Глава 21
Машка, в приподнятом настроении от удачной сделки, взяла у торговки пригоршню хлебных крошек и принялась кормить голубей, которые стаями вились над площадью.
— Смотри, Егорушка, какие они красивые, — восхищалась она, протягивая руку с крошками. — И совсем не боятся!
Действительно, птицы, почуяв угощение, начали слетаться к нам. Сначала их было всего несколько, но очень скоро к Машкиной руке слетелись десятки голубей. Они толкались, хлопали крыльями, ворковали, требуя ещё и ещё.
— Машенька, может, хватит? — забеспокоился я, видя, как растёт птичья стая. — Их что-то многовато становится.
Но было поздно. Голуби, видя, что крошки заканчиваются, взвились в воздух и принялись кружить над нами, норовя сесть то на плечи, то на голову. Один особенно наглый экземпляр даже ухватил клювом ленту в Машкиных волосах.
— Ай! — вскрикнула она, отмахиваясь. — Отстань, разбойник!
Прохожие, видя нашу комичную борьбу с птицами, останавливались, указывая пальцами и хохоча. Мы и сами не могли удержаться от смеха, хотя ситуация была довольно нелепой.
Наконец, голуби, поняв, что поживиться больше нечем, разлетелись, а мы, отряхиваясь от перьев, двинулись дальше.
— Ну и задала ты переполох, — шутливо пожурил я Машку. — Чуть без ленты не осталась.
— Зато какие они красивые, — не унималась она. — А как доверчиво едят с руки!
В этот момент я заметил, как какой-то оборванец в потрёпанной одежде слишком уж близко подобрался к Митяю, который зазевался у лотка с пряниками. Рука бродяги ловко скользнула к карману нашего парня, где тот хранил кошелёк.
— Митяй, берегись! — крикнул я, но Никифор, оказавшийся рядом, среагировал быстрее.
Он схватил вора за шиворот и оттащил от Митяя:
— Ты что ж это, сукин сын, чужое брать вздумал?
Карманник извивался, пытаясь вырваться, но хватка у Никифора была железная.
— Отпусти, дядька! — верещал оборванец. — Я ничего не сделал!
— Ещё бы успел сделать, — пробасил Никифор, встряхивая его, как котёнка. — Я тебя, ворюгу, насквозь вижу.