— Звали, Егор Андреевич? — спросил он, остановившись у крыльца. На его обветренном лице читалась готовность выполнить любое поручение.
— А скажи-ка мне, Степан, где у вас тут растёт вишня? — спросил я, глядя на него сверху вниз.
Степан задумчиво почесал затылок, сдвинув шапку на лоб. Его лицо приняло сосредоточенное выражение, словно решал сложную задачу.
— В нескольких верстах растёт, в лесу, — наконец ответил он. — Дикая вишня, сладкая как мёд.
— Это хорошо, — кивнул я. — А когда там поспеет?
— Мы когда на прошлой неделе траву косили, она ещё зелёной была, — Степан прищурился, словно видел перед собой те вишнёвые деревья. — Я думаю, ещё пару недель, и будет в самый раз. Сочная станет, аж лопаться будет.
— Как раз отлично, — я спустился с крыльца, похлопал его по плечу. — Организуешь ребятню да баб, пусть насобирают и чтоб много. Вёдер десять-пятнадцать, не меньше, а там будет видно.
Степан кивнул с серьёзным видом, принимая задание. Я же, не давая ему времени задуматься над моими планами, продолжил:
— А сейчас, Степан, возьми мешок зерна и давай сделаем солод. Как раз за это время будет готов.
Он моментально развернулся и пошёл к ангару, где хранились запасы и инструменты. Через пару минут вернулся, легко неся на плече мешок зерна, который весил не меньше трех пудов.
— Куда нести прикажете? — спросил он, даже не запыхавшись.
В его глазах читался интерес — он догадывался, что я затеваю что-то новое, необычное для их деревни. И эта мысль ему явно нравилась. Вокруг нас уже собрались любопытные.
— Всё, мужики! — объявил я, хлопая в ладоши, чтобы перекрыть гомон голосов. — Гулять — хорошо, но пора и делом заняться. Будем солод готовить!
Лица присутствующих вытянулись, как у школьников, которым вместо обещанной прогулки объявили контрольную по алгебре.
— Чего замолчали? — я обвел взглядом собравшихся. — Пиво сами себе варить будем или как? Или, может, хотите за каждую кружку по десять монет платить?
Этот аргумент сработал как волшебство. Мужики зашевелились, заулыбались. А вот бабы, подозрительно переглянулись.
— Ну-ка, ну-ка, — подала голос Настасья. — А бабьего участия, значит, не требуется?
Я улыбнулся самой хитрой улыбкой, на которую был способен.
— Как же не требуется? Очень даже требуется! — я выдержал паузу. — Только учтите, кто солод делать научится, тот потом и сам дома сможет. А там, глядишь, и пиво варить начнет…
Настасья сощурилась, явно просчитывая выгоду. Домашнее пиво — это не только экономия, но и власть над мужем, который за кружечку-другую и крышу перекроет, и забор починит.
— А показывайте свою науку, — решительно заявила она, закатывая рукава.
За ней потянулись и другие женщины. Мужики тоже не отставали — солод для пива был вещью серьезной, почти сакральной.
— И так, берём зерно, — объявил я.
— Первым делом его нужно промыть. И не как-нибудь, а тщательно! Кто не промоет — получит пиво с привкусом пыли и мышиного помета!
Бабы охнули, а мужики заухмылялись.
Мы вытащили большие деревянные корыта, и я высыпал в каждое по пол меры зерна. Настасья уже командовала бабами, которые таскали ведра с чистой колодезной водой.
— Так, — я закатал рукава и погрузил руки в первое корыто, — смотрите и запоминайте. Зерно нужно промыть два-три раза. Вот так, аккуратно перемешиваем…
Руки погрузились в прохладную воду, пальцы ощутили твердые зернышки. Я начал методично перемешивать, показывая всем процесс.
— Видите, какая вода мутная стала? В ней пыль, шелуха, может даже жучки какие-нибудь. Всё это нам ни к чему.
Желающих помочь оказалось больше, чем нужно. Каждому хотелось попробовать, и скоро вокруг корыт столпилась целая очередь. Бабы оттеснили мужиков и взяли дело в свои руки.
— Не так, Дарья! — наставляла Настасья молодуху. — Ты не бельё полощешь! Нежнее надо, нежнее!
Дарья, покраснев до корней волос, стала аккуратнее перебирать зерно в воде.
Когда первая промывка закончилась, мы слили мутную воду и залили чистую. Процесс повторили еще дважды, пока вода не стала почти прозрачной.
— Теперь, — объявил я, когда последняя порция грязной воды была слита, — начинается самое интересное. Замачивание!
Я снова наполнил корыта чистой водой, на этот раз с запасом, чтобы уровень был сантиметров на пять выше зерна.
— Вода должна быть не холодной и не горячей, — объяснял я, пока бабы рассматривали плавающие зёрна. — Летней температуры, чтобы зерно проснулось, но не сварилось.
— Как мужик после бани, — хохотнул кто-то.
— Именно! — я подхватил шутку. — Не разморенный до беспамятства, а бодрый и готовый к правильным подвигам!
Бабы захихикали, прикрывая рты ладонями.
— И сколько так держать? — деловито поинтересовался Степан, который тихо подошел и теперь внимательно наблюдал за процессом.
— Восемь-двенадцать часов, — ответил я. — Потом воду сливаем, зерно снова промываем и заливаем свежей водой еще на столько же.
— Почему дважды? — нахмурился Степан.
Потому что зерно — как упрямая девка, — вмешалась Настасья, прежде чем я успел ответить. — С первого раза не разговоришь, нужно время.
Все засмеялись, а я уважительно кивнул Настасье:
— Истинно так! Зерно должно напитаться водой, размягчиться, проснуться от спячки. Один раз замочишь — только-только просыпаться начнет. А второй раз — уже подготовится к росту.
— А если дольше держать? — поинтересовалась Дарья.
— Закиснет, — я покачал головой. — Всему своё время. Как там Захар говорит? Поспешишь — людей насмешишь, а промедлишь — врага потешишь.
— Это точно, — кивнул Степан. — А дальше что?
— А дальше, — я выдержал интригующую паузу, — самая важная часть. Проращивание!
Я подошел к сараю, и поманил к себе Степана.
— Берешь доски и делаешь штук пять широких деревянных подносов с низкими бортиками. Чтоб до завтра сделал.
— Справлюсь барин.
— Так вот, после второго замачивания воду сливаем, и зерно выкладываем на те самые подносы, которые сделает Степан — я провел рукой по гладкой поверхности доски. — Слоем в палец-два толщиной, не больше. Если навалить горой — задохнется, заплесневеет.
— Как в тесноте на печи, — понимающе кивнула одна из женщин. — Дышать нечем, когда много народу.
— Именно! — я обрадовался точному сравнению. — Зерну нужно дышать. И еще ему нужна влага. Поэтому сверху накрываем влажной тканью.
Я демонстративно взял приготовленный кусок чистой ткани, намочил его в ведре и слегка отжал.
— Вот так, чтобы капель не было, но влажная. И ставим в теплое место.
— А как часто поливать? — деловито уточнила Настасья, явно прикидывая, как организовать работу.
— Каждые шесть-восемь часов ткань смачиваем заново, а зерно аккуратно перемешиваем, — я показал движение руками. — Не как тесто месить, а нежно, бережно. Перевернуть, чтобы нижние зерна наверх попали, верхние — вниз.
— А сколько дней так держать? — спросил Степан.
— Три-пять дней, — ответил я. — Всё зависит от температуры и самого зерна. Главное — следить за ростками.
— А как понять, что готово? — спросила Дарья, которая, кажется, всерьез заинтересовалась процессом.
Я улыбнулся:
— Когда росточки будут длиной примерно с ноготь мизинца, вот такие, — я показал пальцами расстояние около трех миллиметров. — Не больше! Если перерастут — солод будет горьким.
— А если недорастут? — не унималась любопытная Дарья.
— Тогда сладость не проявится, — я подмигнул девушке. — Как с человеком — недоспит, злой ходит, переспит — вялый. Всему своя мера нужна.
Настасья хмыкнула, оценив сравнение:
— А потом что? На солнце сушить?
— Можно и на солнце, если погода хорошая, — кивнул я. — Но лучше в печи. Только не в горячей! Температура должна быть такая, чтобы руку можно было держать и не обжечься.
— Это после того, как хлеб испекли, — понимающе кивнула пожилая женщина. — Когда жар спал.
— Верно! Градусов сорок-пятьдесят, не больше. Раскладываем пророщенную пшеницу тонким слоем и сушим часов шесть-восемь. Печь приоткрытой оставляем, чтобы влага выходила.
Степан внимательно слушал запоминая и изредка кивая сам себе.
— А как понять, что высох правильно? — задал он практичный вопрос.
— Правильно высушенное зерно хрустит на зубах, но не твердое, как камень, — объяснил я. — И запах… — я зажмурился, пытаясь подобрать слова. — Запах особенный. Сладковатый, хлебный, с ноткой… свежести, что ли.
— Как хлебная корка, только нежнее, — неожиданно вставила Дарья и тут же смутилась от всеобщего внимания.
А Настасья окинула её оценивающим взглядом, словно впервые увидела.
— Так, — я хлопнул в ладоши, возвращая внимание к делу. — Замачиваем зерно прямо сейчас. Через двенадцать часов, значит…
— К закату, — быстро подсчитал Степан.
— Верно, к закату промываем и заливаем снова. А утром, часов в восемь, уже выкладываем на проращивание.
— Я последнюю смену возьму, — вызвалась Настасья. — Всё равно встаю рано, хозяйство.
— А я ночью могу, — неожиданно сказал Степан. — Мне часто не спится.
Я благодарно кивнул:
— Отлично! Значит, так и порешим. Настасья с бабами первую смену берут, Степан — ночную, а утром я подключусь.
Пока мы говорили, работа уже кипела. Бабы, как заведенные, промывали и замачивали зерно, попутно обсуждая, кто и когда будет приходить проверять.
— А теперь можно и отдохнуть немного, — объявил я, когда последнее корыто было наполнено. — Следующие хлопоты через двенадцать часов.
— Отдыхать — это дело хорошее, — хмыкнул Степан. — Но, может, для начала по кружечке… ну, чтобы процесс лучше запомнился?
Я рассмеялся:
— Хитрый ты, Степан! Но правильно говоришь. По кружечке кваса — для закрепления науки — самое то будет!
Мужики радостно потянулись к бочонку с квасом. Что-то подсказывало мне, что солод у нас получится. Обязательно получится…
Степан подошел ко мне: