Глава 4
За следующие пару дней мужики достроили оба дома и заканчивали укладывать солому на крышу. С первыми лучами солнца начался долгожданный переезд Фомы с Пелагеей и Петра с семейством.
— Ну, с Богом! — перекрестился Фома, берясь за сундук с пожитками с одной стороны, а с другой подхватил Митяй.
Пелагея семенила рядом, прижимая к груди узелок с иконами.
— Ты смотри, не урони! — причитала она. — Там же бабкино приданое!
— Двадцать лет не ронял и сейчас не уроню, — буркнул Фома, но на всякий случай перехватил сундук поудобнее.
Петрово семейство двигалось следом — сам хозяин тащил лавку, старший сын волок мешки с одеждой, а жена Дарья руководила процессом, держа на руках младшего.
— Налево заноси, налево! — командовала она мужу, когда тот приблизился к новому дому. — Да не так! Ты что, окривел за ночь?
— Да попробуй с этой лавкой развернуться, — сопел Пётр, маневрируя в дверном проёме. — Она ж, зараза, не гнётся!
Я наблюдал за этой суетой с улыбкой, изредка помогая с особо тяжёлыми вещами. Настроение у всех было приподнятое, несмотря на хлопоты.
Забавный случай вышел с петухом и курами, которых Дарья решила перенести в новый курятник. Она поручила это дело своему среднему сыну, Ваньке.
— Только смотри, держи крепче, — наставляла она. — Особенно петуха!
Ванька, мальчишка лет семи, кивал с серьёзным видом. Но стоило ему взять в руки крупного рыжего петуха, как тот поднял такой переполох, что все куры разлетелись кто куда.
— Держи их! Лови! — кричала Дарья, показывая рукой на ошалевших птиц.
Мужики посмеялись, продолжая работу, а ребятня кинулась на помощь. Картина была та ещё — они с весёлыми криками гонялись за курами, которые с кудахтаньем носились между домами.
— Васька, заходи слева! — командовал Гиршка, подкрадываясь к пеструшке, примостившейся на заборе. — Сейчас я её…
В этот момент петух, улучив момент, взлетел прямо ему на голову.
— Ах ты ж, чтоб тебя! — Гришка отчаянно замахал руками, пытаясь согнать разъярённую птицу.
Все грохнули со смеху, даже Дарья, забыв про строгость, прыснула в кулак.
— Вот тебе и новоселье с почётным караулом, — хохотал Илья, помогая Гришке избавиться от воинственного петуха.
В конце концов, всех кур переловили и водворили на новое место. Петух, словно смирившись с переездом, важно прошествовал в курятник сам, будто так и задумал с самого начала.
К полудню основные хлопоты были позади. Пелагея расстелила в новой горнице домотканую скатерть и выставила угощение — хлеб, солёные огурцы и квас.
— Заходите, люди добрые, отведайте хлеба-соли в новом доме! — приглашала она, раскрасневшаяся от волнения.
Мужики не заставили себя упрашивать. Расселись на новых лавках, с одобрением поглядывая на ровные стены и добротную печь.
— А что, хорошо получилось, — Петр провёл ладонью по гладкому дереву. — Не дом, а загляденье.
— Ещё бы, — кивнул Фома с гордостью. — В таком и помирать не страшно.
— Типун тебе на язык! — всплеснула руками Пелагея. — В новом доме о смерти не говорят!
— Это я к слову, — смутился Фома. — Значит, долго жить будем.
Новосёлы были довольны, дома и впрямь вышли добротные — просторные, светлые, с хорошими печами.
После обеда я отозвал в сторону Захара и остальных служивых.
— Насчёт таунхауса, — начал я. — Решил его переделать.
— Это как? — нахмурился Захар.
— Каждую комнату разделим ещё на две, чтобы у каждого служивого была своя. Для порядка и удобства.
Захар почесал в затылке, обдумывая предложение.
— А что, дело говорите. Так-то сподручнее будет. Каждому своё место, да и приятнее, чем в ангаре. Мы то люди служивые, конечно, привыкли к неудобствам, но там то да — лучше будет.
Мужики со служивыми буквально сразу же пошли работать. Степан с Прохором пилили доски для перегородок, Илья с Петром устанавливали их, а служивые помогали с крепежом и подносили материалы.
— Не криво ли ставим? — сомневался Илья, примеряя очередную доску.
— В самый раз, — заверил его Петька, прищурившись на перегородку. — Ровнее некуда.
До вечера с работой управились. Последним делом перетащили топчаны из ангара.
— Тесновато будет, — заметил один из служивых, примеряясь к своей новой каморке.
— Зато своё, — отозвался другой. — Не то что в остроге, где на одних нарах по десять душ.
Когда последний топчан был установлен, Захар окинул взглядом проделанную работу и вдруг предложил:
— А что если сюда со временем новые топчаны сделать? Добротные, с ящиками под ними для пожитков?
— Это зачем? — спросил я, хотя уже догадывался о его мысли.
— А затем, что эти потом обратно унести, и в случае чего на окраине деревни можно будет стражу нести посменно. Одни дежурят, другие отдыхают. И переночевать будет на чем.
Я одобрительно кивнул. Захар мыслил правильно — деревня росла, и вопросы безопасности становились всё важнее.
— Хорошая мысль. Сам предложил — сам и решай с новыми топчанами.
Солнце уже садилось, когда мы закончили с переделкой таунхауса. Уставшие, но довольные, мы стояли перед рядом маленьких, но опрятных комнатушек.
— Ну вот, теперь у каждого свой угол, — сказал я. — Обживайтесь.
— Благодарствуем, — поклонились служивые.
Я посмотрел на новые дома, на довольные лица людей и подумал, что день прошёл не зря. Деревня становилась настоящим поселением, а люди — общиной. И в этом была своя сила, которую нам ещё предстояло оценить в полной мере.
— Завтра продолжим, — сказал я, глядя на заходящее солнце. — Дел ещё много.
На следующий день пошли к лесопилке. Взяли с собой Ночку с телегой. Утро выдалось свежим, с лёгким туманом, стелющимся над рекой. Ночка бодро перебирала копытами, словно чувствуя важность предстоящей работы.
— Эх, хороший день для работы, — потянулся Прохор, поглядывая на небо. — Дождя не будет.
— Это точно, — кивнул я. — Сегодня нужно успеть многое.
У лесопилки уже суетились мужики, готовя пилы и проверяя оборудование.
— Егор Андреевич! — окликнул меня Семён. — Какие брёвна первыми пускать?
— Давай сначала те, что потолще, — указал я на штабель у реки. — Из них выйдут хорошие доски для пола и стен.
Работа закипела быстро. Визг пил смешивался с гулкими ударами топоров и окриками мужиков. Митяй деловито поправляя упряжь, готовясь к первому рейсу с досками.
— Ты, Митяй, как нагрузишь, сразу вези в ангар, — наказал я. — И укладывайте аккуратно, крест-накрест, чтоб проветривались.
— Знамо дело, — кивнул Митяй, поправляя шапку. — Не впервой.
К полудню уже распилили пятнадцать брёвен. Доски ложились ровными штабелями, а горбыли откладывали отдельно — для стропил и других нужд. Ночка без устали возила телегу туда-сюда, лишь изредка останавливаясь на водопой.
— Гляди-ка, — кивнул Прохор в сторону реки, — кузню-то уже под крышу подводят.
Я обернулся. И правда, на другом берегу виднелся остов будущей кузни. Мужики суетились на стенах, укладывая верхние венцы. Даже отсюда было видно, как они начали устанавливать стропила из горбылей.
— Пора и нам к печи приступать, — решил я. — Петр, Семён, пойдёмте со мной.
Мы отправились к месту, где заранее приготовили материалы для печи. Глина, камни, песок — всё было сложено аккуратными кучами.
— С чего начнём, Егор Андреевич? — спросил Семён, закатывая рукава.
— Сначала основание, — я начертил на земле прямоугольник. — Здесь выложим из камня, на глиняном растворе. Фундамент должен быть крепким, печь — штука тяжёлая.
Мы принялись за работу. Петр оказался мастером по камню — умело подбирал куски, чтобы они плотно прилегали друг к другу. Семён замешивал глину, добавляя песок в нужной пропорции.
— А эту белую глину куда? — спросил он, указывая на мешки с каолином, что мы позавчера добыли.
— Это для внутренней обмазки, — объяснил я. — Она выдерживает высокие температуры, не трескается. Обычная глина при сильном жаре потрескается и осыплется, а эта — выдержит.
Вскоре фундамент был готов. После короткого перерыва на хлеб с салом и квас мы продолжили работу.
— Теперь кладём первый ряд кирпичей, — показал я. — Здесь будет поддувало, а здесь — дверца для загрузки угля.
Петр аккуратно укладывал кирпичи, проверяя ровность кладки самодельным уровнем. Семён подносил материалы и размешивал раствор. Я следил за общим ходом работы, время от времени поправляя и направляя.
— Стенки должны быть толстыми, — объяснял я. — Чтобы тепло держали.
Когда основная кладка была готова, пришло время для самого важного — внутренней обмазки из белой глины.
— Смотрите, — я зачерпнул горсть белого каолина, — это не просто глина. В ней уже нет металла, мы его вчера извлекли. Зато осталось то, что выдерживает страшный жар.
Я развёл каолин водой до сметанообразного состояния, добавил немного песка для прочности и начал обмазывать внутренние стенки печи.
— Слой должен быть ровным, без пропусков, — показывал я мужикам. — Особенно в том месте, где будет самый сильный огонь.
— А печь-то не простая выходит, — заметил Петр, помогая с обмазкой.
— Не простая, — согласился я. — В ней мы сможем нагревать металл до такой температуры, что он станет мягким, как воск. Тогда его можно будет ковать, придавать любую форму.
Солнце уже клонилось к закату, когда мы закончили основную часть работы. Печь выглядела внушительно — широкое основание, крепкие стены, аккуратное поддувало.
— Завтра закончим верхнюю часть и дымоход, — сказал я, отряхивая руки от глины. — А сегодня пусть подсохнет то, что сделали.
Мы вернулись к лесопилке. Мужики как раз заканчивали работу. За день они распилили тридцать брёвен, получив больше двухсот досок разного размера.
— Митяй, — окликнул я парня, — последнюю партию погрузил?
— Погрузил, Егор Андреевич, — кивнул Митяй, вытирая пот со лба. — Весь день возил туда-сюда. Ночка умаялась, но справилась.