— Бабушка, милая, — ласково говорила Машенька, целуя её в морщинистую щёку, — мы ещё приедем, обязательно. А сейчас хозяйство ждёт, нельзя надолго без пригляда оставлять.
Я же только плечами пожимал да ссылался на то, что работы много оставил, нужен пригляд. В ответ бабушка лишь качала головой да вздыхала, мол, молодые всегда торопятся, всё им некогда.
Отец, однако, не держал нас — соглашался со мной, что хозяйству без хозяйского глаза тяжко.
— Маменька, — говорил он, поглаживая бабушку по плечу, — сын сам разберётся как ему лучше. У него теперь своя семья, свои заботы. А мы всегда будем рады их видеть, когда бы ни приехали.
Пока Машенька собирала последние пожитки да прощалась с моими родственниками, отец отвёл меня в сторонку, во двор, где нас никто не мог услышать. Солнце уже поднялось выше, золотя макушки деревьев и крыши соседских домов. В воздухе пахло свежестью и яблоками — в саду как раз поспевал ранний сорт.
— Сын, — сказал отец, положив мне руку на плечо, — я помню о нашей беседе на счёт людей.
Я тут же напрягся. За время гощения у родителей я почти забыл о своих просьбах и планах, а тут снова заботы да хлопоты.
— Я нашёл для тебя хорошего старосту, — продолжал отец. — Степан Фомич, мужик рассудительный, хозяйственный…
— Не надо, батюшка, — перебил я его, качая головой. — Не надо мне никаких старост, я и прошлого выгнал. Сам справлюсь.
Отец нахмурился, но спорить не стал.
— А людей? — спросил он после короткого молчания. — Людей-то пришлю?
— Людей пришли, — кивнул я. — При чём лучше сам отбери, чтоб не лодыри были. Работящих, честных. И чтоб семейных побольше — такие к земле крепче привязаны, не сбегут при первой трудности.
Отец задумчиво погладил бороду.
— С жильём у тебя как? Куда их селить будешь?
Я вздохнул. Вопрос жилья стоял остро — в Уваровке домов свободных не хватало, а те, что были, требовали серьёзного ремонта.
— С жильём сложно, — признался я, — но что-то будем думать. Начнём ставить дома, благо лес рядом. Мужики у меня умелые, справятся.
Отец поднял брови:
— Сколько времени тебе нужно?
Я прикинул в уме, вспомнил, как ставили сруб для Степана — тогда управились за неделю, чуть больше.
— Через неделю-другую можешь отправлять, — решил я. — К тому времени хотя бы пару домов успеем поставить, а нет, так хоть под крышу уже подведём.
— За две недели два дома? — удивился отец, и в глазах его мелькнуло что-то, похожее на уважение. — Не мало ли времени берёшь?
— За это не переживай, — усмехнулся я, хлопнув его по плечу. — Справимся. У меня теперь такие умельцы работают — любо-дорого смотреть. Артель соберём, всем миром навалимся — и готово дело.
Отец покачал головой, но больше возражать не стал.
— Хорошо, сын, договорились. Через две седьмицы жди гостей.
Мы пожали друг другу руки, скрепляя уговор, и вернулись в дом, где нас уже ждали с нетерпением — пора было трогаться в путь, если мы хотели добраться до Уваровки засветло.
Прощание вышло долгим и тёплым. Матушка всё крестила нас да приговаривала молитвы, родственники обнимали нас с Машенькой. Бабушка украдкой утирала слёзы концом платка и совала Машеньке какие-то узелки с травами — «от сглаза да для здоровья».
— Береги её, — шепнул мне отец, когда я обнимал его на прощание. — Девка хорошая, не каждому такое счастье выпадает.
— Знаю, батюшка, — улыбнувшись, кивнул я. — Сам не пойму, чем заслужил такую удачу.
Наконец, расцеловавшись со всеми родичами, мы сели в телегу. Машенька ещё долго оглядывалась, махая платочком, пока родительский дом не скрылся за поворотом дороги.
— Хорошие у тебя родители, — сказала она, когда мы выехали за околицу. — Добрые, заботливые.
— А то, — кивнул я, улыбаясь. — У нас в роду все такие — сердечные да приветливые. Вот и ты теперь такая же будешь — по мужу.
Машенька рассмеялась и легонько толкнула меня в бок:
— А я, по-твоему, до сих пор не сердечная была?
— Сердечная, сердечная, — поспешил уверить я, обнимая её. — Самая сердечная на свете.
Дорога до Уваровки заняла почти весь день. Мы ехали не торопясь, останавливаясь то у ручья напиться, то в тени деревьев передохнуть от полуденного зноя. Машенька, уставшая от долгого пути, иногда дремала, положив голову мне на плечо, а я смотрел на её безмятежное лицо и думал о том, какой же я всё-таки счастливчик.
На полпути до Уваровки, когда солнце уже перевалило полдень, мы достигли того самого места, где мне в первый же мой день появления в этом мире на дороге попались разбойники. Я невольно поёжился, вспоминая тот случай, и огляделся по сторонам, словно опасаясь, что из-за кустов вот-вот выскочат лихие люди.
— Что с тобой? — спросила Машенька, заметив моё беспокойство.
— Да так, вспомнилось кое-что, — отмахнулся я, не желая тревожить её рассказами о разбойниках.
Подозвав Никифора, который ехал впереди, я велел ему скакать вперёд, в деревню, предупредить о нашем приезде.
— Давай, поторопись, — наказал я ему. — Чтоб к нашему приезду ужин был готов. Да скажи Настасье, чтоб горницу прибрала, цветов свежих поставила.
Никифор, только кивнул и, пришпорив лошадь, скрылся за поворотом дороги, оставив за собой облачко пыли.
Мы же двигались неспеша, наслаждаясь погожим днём и беседой.
— А знаешь, что нас ждёт в Уваровке? — спросил я, когда мы уже видели вдалеке дымки над крышами.
— Что? — Машенька повернулась ко мне, и в глазах её читалось любопытство.
— Свадьба, — усмехнулся я. — Уже третья по счёту.
— Третья? — удивилась она. — Но мы же уже…
— Э, нет, — перебил я, смеясь. — Первая была в городе, вторая — у моих родителей. А теперь нас ждёт третья — наша, уваровская.
Машенька ахнула:
— И ты молчал до сих пор? Я же не готова!
— Не переживай, — успокоил я, гладя её по руке. — Ты у меня всегда самая красивая. А гулять её уже будем завтра.
Так, тихо переговариваясь и любуясь окрестностями, мы приближались к Уваровке, где нас ждал тёплый приём и хлебосольный стол.
Глава 8
В Уваровке нас встретили накрытыми столами во дворе под яблоней. Подъехав к нашему дому, я осмотрелся — всё же он стал для меня каким-то уже родным. Деревья вдоль забора чуть покачивались на лёгком ветру, скамья у калитки потемнела от дождей, а дом, казался приветливым. Ставни были распахнуты настежь, как будто дом радовался нашему приезду.
Мы вошли во двор. Столы были накрыты знатно — все ждали барина домой. Чего там только не было! От капусты до свежих ягод, тарелки с солёными огурцами и грибами, миски с мёдом и вареньем, пирогов и не счесть, даже картошку отварили. В больших глиняных кувшинах, наверняка, таился медовый квас.
Петр, подошёл ко мне и, поклонившись слегка, сказал:
— Всё ждали, когда барин вернётся. Уж очень вы им всем по нраву — вот и расстарались.
Я лишь кивнул и пригласил всех к столу. Здравниц не было, все ждали завтрашнего дня. Но настроение уже было приподнятое. Машенька сидела рядом со мной, иногда смущённо опуская глаза, когда кто-нибудь бросал в её сторону вопросительный взгляд.
Поужинав, когда все разошлись, мы с Машкой сходили в душ и пошли в дом, спать. Небо за окном уже затянули звёзды, где-то вдалеке лаяли собаки, а в саду стрекотали цикады. Завтра нас ждал очередной важный день.
А утро началось снова со всех этих традиций, только в этот раз заправлял всем Фома с Пелагеей.
— Ну что, голубчики, — затараторила Пелагея, врываясь в комнату без стука, когда солнце только взошло над лесом, — пора жениха от невесты отделять! Негоже им перед свадьбой вместе быть!
Я едва успел накинуть рубаху, как меня уже вытолкали в сени, где ждали мужики с заранее заготовленными шутками и прибаутками.
— Ну что, барин, — спросил Пахом, — готовы ли вы выкупить свою невесту? А то мы её так упрячем, что и до зимы не сыщете!
— Выкупить-то выкуплю, — ответил я, пытаясь сохранить хорошее расположение духа, — но может, сначала хоть умыться дадите?
— Какое умыться! — загоготал Пахом. — Жених должен потом и кровью невесту добывать!
Его каламбур вызвал взрыв хохота у остальных. Я лишь вздохнул. Предстоял долгий день.
Тем временем в доме Машеньку окружили подружки. Оттуда доносились девичьи песни и звонкий смех. Изредка я слышал её голос — то смеющийся, то слегка возмущённый.
Мне же пришлось пройти через настоящие испытания. Сначала меня заставили разгадывать загадки, одна нелепее другой.
— Что растёт корнем вверх? — спросил меня Фома, хитро прищурившись.
— Сосулька, — ответил я, вспомнив детские загадки.
— А вот и нет! — обрадовался Фома. — Муж под каблуком у жены!
Новый взрыв хохота. Я начинал понимать, что логика здесь бессильна.
После загадок начались физические испытания. Мне предложили расколоть полено на мелкие щепки — «чтобы доказать, что могу семью обогреть». Затем пришлось перетаскивать мешки с зерном — «чтобы доказать, что могу семью прокормить». К девяти утра я уже был мокрый от пота и порядком раздражённый.
— А теперь, — сказал Фома торжественно, — пора выкупать невесту!
Выкуп невесты оказался отдельным представлением. Машеньку спрятали за печью, а дорогу к ней преградили столом, за которым сидели её «стражи» — самые бойкие на язык женщины деревни.
— За вход — золото, за невесту — серебро, за косу — медь! — объявила одна из них.
Я достал приготовленные монеты, но она лишь покачала головой:
— Это что ж за богатство такое скудное? За такую невесту-красавицу?
Начался торг. Женщины требовали всё больше и больше, я отшучивался и торговался, как на базаре. Наконец, когда кошелёк мой изрядно полегчал, а терпение истончилось до предела, меня пропустили в пройти за стол.
Но это было только начало. Дальше же были расставлены лавки и табуреты, где меня ждали новые препятствия. То нужно было спеть серенаду, то станцевать, то ответить на вопросы о невесте — «какого цвета глаза у твоей суженой?» (зелёные с карими крапинками), «сколько веснушек на её носу?» (я честно ответил, что сбился со счёта на тридцать седьмой, что вызвало одобрительный гул).