Машка удовлетворённо кивнула, принимая моё объяснение. Она привыкла к тому, что я знаю много странных вещей, и уже не удивлялась. А я в очередной раз подумал, как странно устроилась моя жизнь — оказаться в прошлом и использовать свои знания из будущего, чтобы помогать людям. Кто бы мог подумать, что курс фармакологии, который я когда-то с трудом сдал в институте, пригодится мне в девятнадцатом веке?
— Знаешь, — сказала вдруг Машка, прерывая мои размышления, — ты бы мог записать все свои рецепты и средства. Чтобы и другие могли пользоваться, если что.
Я посмотрел на неё с удивлением. Идея была здравая, но я как-то не задумывался об этом раньше.
— Пожалуй, ты права, — кивнул я. — Надо будет завести такую тетрадь. Или книгу. Записывать всё, что знаю о лечении, о хозяйстве, о строительстве…
— Вот-вот, — оживилась она.
— Нужно будет чуть позже к Аксинье заглянуть, узнать, как дела, — задумчиво произнёс я, размешивая мёд в кружке с чаем. — А то ж Прасковья не прийдет, постесняется.
Машка внимательно смотрела на меня своими большими зелёными глазами.
В дверь снова постучали, заглянул Степан.
— Что там с Аксиньей, — спросил он, почёсывая бороду.
— Дал ей отвар из коры, которую ты насобирал.
— Это точно поможет? — спросил он поглядывая на меня с сомнением.
— Поможет, Степан, ещё как поможет, — уверенно ответил я, отпивая глоток горячего чая. — Это же, по сути, природный аспирин.
— Не знаю, что это, — ответил он, нахмурившись. Его лицо выражало недоверие, но в глазах светилась надежда, он искренне переживал за неё.
— Жар снижает, — пояснил я терпеливо, плюнув на всю конспирацию. — В коре находится салицил, который превращается в салициловую кислоту, вот она и снимает и жар, и боль.
Я старался объяснять просто, избегая сложных терминов. Знания из моего прошлого мира здесь воспринимались как настоящее чудо, и я должен был быть осторожен, чтобы не прослыть колдуном или, ещё хуже, еретиком.
Машка только головой покачала, глядя на меня с нежностью:
— И всё-то ты знаешь, Егорушка. Прямо как книга умная.
В её голосе звучала гордость — она была рада, что её муж не только силён и предприимчив, но и умён. Хотя, конечно, она и представить не могла, откуда я на самом деле черпаю свои знания.
Степан вопросительно поднял глаза на меня, всё ещё не до конца понимая, откуда у меня такие познания.
— Так я же в институте учился, — буркнул я, отводя взгляд.
Это было моё стандартное объяснение для всех необычных знаний, которые я демонстрировал. Конечно, никто здесь толком не знал, что такое институт, но все принимали это объяснение, считая институт чем-то вроде школы для знахарей или мудрецов.
Я почувствовал, что разговор заходит на опасную территорию, и решил сменить тему, разворачиваясь к незаконченному завтраку.
— Чё там чай, Маш? — спросил я, глядя на стол, где стояла моя кружка с чаем.
— Дак остыл уже давно, Егорушка, — ответила она, вставая и вытирая руки о передник. — Пока вы тут беседуете.
— Так ты кипяточка подлей! — подбодрил я её, протягивая свою кружку.
Машка улыбнулась, глаза её блеснули — она любила, когда я был в хорошем настроении, когда шутил и смеялся. В такие моменты она, кажется, расцветала на глазах, становилась ещё красивее, ещё живее.
— Конечно, Егорушка, — ответила она и долила липовый чай по кружкам из самовара.
Чай был горячий, ароматный, с лёгкой кислинкой — именно такой, как я любил.
— Вот и пироги с яблоками есть, — добавила Машка.
— Отлично, Машенька, — улыбнулся я, чувствуя, как рот наполняется слюной от аппетитного запаха.
Пироги были великолепны — хрустящая корочка, сочная начинка из яблок с мёдом. Машка превзошла саму себя. Недаром говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Мы попили липовый чай с пирогами, неспешно разговаривая о деревенских новостях, о планах на день, о погоде, которая наконец-то налаживалась после дождя.
Прошло как раз полчаса приятной беседы, и я, отодвинув пустую кружку, встал из-за стола. Пора было навестить больную.
— Ты оставайся дома, — сказал я Машке, видя, что она собирается идти со мной. — Мало ли, та не простыла, а что-то заразное. Незачем тебе рисковать.
Она кивнула, понимая мою заботу. Всё-таки Аксинья слегла внезапно, и никто точно не знал, что с ней. Могла быть обычная простуда, а могло быть и что-то более серьёзное. Лучше было перестраховаться.
— Берегись там, Егорушка.
Я кивнул, накинул кафтан и вышел во двор. Утро было свежим, но уже чувствовалось, что день будет тёплым.
Я неспешно шёл по улице, здороваясь с встречными крестьянами. Все они кланялись мне с уважением.
Вот и дом Прасковьи. Я зашёл во двор, поднялся на крыльцо, осторожно открыл дверь. Прежде чем войти, я на мгновение задержался, привыкая к полумраку избы после яркого солнечного света.
Заглянул внутрь и увидел Аксинью. Она полусидя лежала на лавке, укрытая до подбородка старым лоскутным одеялом. Лицо её было бледным, но я с удовлетворением отметил, что щёки немного уже подрумянились. Значит, отвар ивовой коры начал действовать.
Рядом с Аксиньей хлопотала Прасковья. Она меняла компресс на лбу дочери, что-то тихо приговаривая.
— Значит, так, — сказал я, привлекая внимание обеих женщин. — Прасковья, светёлку-то проветри, ставни открой.
Прасковья вздрогнула, не заметив моего прихода, но тут же закивала, соглашаясь.
— Сейчас, Егор Андреевич, сейчас всё сделаю, — засуетилась она, направляясь к окну.
— Печь протопи, чтоб тепло было, — продолжал я, осматриваясь в избе, — и проветривай каждый час, чтоб свежий воздух был. Нечего тут болячки разводить.
Прасковья открыла ставни, и в избу хлынул свет и свежий воздух. Сразу стало легче дышать, да и общая атмосфера в комнате немного оживилась.
Я подошёл к Аксинье, наклонился и потрогал рукой её лоб. Он показался чуть тёплым, но не горячим. Это был хороший знак.
— Нет, жара нету, — произнёс я с облегчением. — Может, слегка температура, но жара нету.
Аксинья слабо улыбнулась, глядя на меня благодарными глазами.
— Спасибо вам, Егор Андреевич, — прошептала она слабым голосом. — Мне уже лучше. Как выпила ваше лекарство, так жар и спал.
Я кивнул, довольный результатом. Ивовая кора действительно была эффективным средством от жара, и я был рад, что вспомнил о ней.
— Значит, так, смотри, Прасковья, — обратился я к матери девушки, которая стояла рядом, внимательно слушая мои указания. — Следи за температурой. Если жар будет подыматься, дашь ещё полстакана отвара, но не раньше, чем после обеда. Часто давать нельзя.
Прасковья кивала на каждое моё слово, запоминая инструкции. Она была хорошей матерью и готова была сделать всё, чтобы её дочь поправилась.
— Всё запомнила? — уточнил я, глядя ей прямо в глаза.
— Да, батюшка, всё запомнила, — поспешно ответила она. — Полстакана после обеда, если жар будет.
— И ещё, — добавил я, вспомнив важную деталь. — Пить нужно как можно больше. Заварите чай с липой и пусть пьёт вместо воды. Липа тоже хворь выгонять будет.
— Всё сделаю, как вы велите, Егор Андреевич, — заверила меня Прасковья, низко кланяясь. — Спаси вас Господь за вашу доброту и науку.
Я смущённо махнул рукой — не любил я эти излишние проявления благодарности.
— Вечером придёшь, скажешь, как дела, — сказал я, направляясь к выходу. — И не забудь про свежий воздух — это главное лекарство.
— Хорошо, Егор Андреевич. Как скажете, так и будет, — ответила Прасковья, провожая меня до двери.
— Выздоравливай, Аксинья, — сказал я на прощание, оборачиваясь к больной. — Скоро будешь бегать, как прежде.
— Спасибо, барин, — тихо ответила девушка, слабо улыбаясь.
— Поправляйтесь, — добавил я и вышел во двор, вдыхая полной грудью свежий утренний воздух.
Глава 16
Солнце уже поднялось высоко, и день обещал быть погожим.
Вот и мой дом. Я поднялся на крыльцо, вглядываясь в серое небо. Дождь уже прекратился, но тучи всё ещё затягивали небосвод, лишь кое-где позволяя пробиться слабым лучам солнца. Воздух был свежим, пахло мокрой землёй и травой. В такую погоду хорошо бы остаться дома, но дела требовали внимания.
Заметив Митяя, который направлялся к колодцу с ведром в руке, я окликнул его:
— Митяй!
Тот остановился, обернулся и, увидев меня, поспешил к крыльцу, на ходу отряхивая с сапог налипшую грязь.
— Чего изволите, Егор Андреевич? — спросил он, поднявшись на пару ступенек.
— Нужно проверить, как там дела на лесопилке после вчерашнего ливня, — сказал я, опираясь на перила крыльца. — Бог знает что там творится.
Митяй понимающе кивнул, почесав затылок.
— Ну так я мигом сбегаю, гляну, — предложил он.
— Пешком не стоит, — покачал я головой. — Дорога раскисла совсем. Дуй к Захару или к Степану, возьми лошадь и доедь до Быстрянки. Посмотри, как там дела. Что там с колесом? Какой уровень воды? Потом вернёшься, доложишься.
— Сделаю, Егор Андреевич, — ответил Митяй и, развернувшись, побежал одеваться, по пути расплескивая воду из ведра, которое всё ещё держал в руке.
Я проводил его взглядом, а потом, тяжело вздохнув, поднялся к себе домой. В горнице было тепло и пахло травами.
Машенька выбежала навстречу, вытирая руки о передник. Её глаза тревожно блестели, а на лбу залегла морщинка беспокойства.
— Ну что, как там Аксинья? — спросила она, заглядывая мне в лицо.
— Сбилась температура, нет жара, — ответил я, снимая сапоги. — К вечеру, думаю, совсем полегчает. Отвар должен помочь.
— Слава Богу, — перекрестилась Машенька, и её лицо просветлело. — Какой же ты у меня умный, Егорушка. Откуда только всё знаешь? Как лечить, как строить, как хозяйство вести. Прямо диву даёшься!
— Ай, — отмахнулся я рукой, чувствуя лёгкое смущение от её похвалы. Хоть и привык уже к своей роли «умного барина», но всё равно иногда становилось неловко — ведь мои знания были не заслугой, а просто удачей. Оказавшись в прошлом, я просто использовал то, что знал из своего времени.