днимать не нужно, просто сделайте всё аккуратно.
Тот понимающе кивнул:
— Сделаем, барин. Уже присмотрел место в овраге за старой сосной. Там глухо, никто не ходит.
— Иван-то как, кстати? — Спросил я.
— Живой, слава Богу, — ответил Захар. — Бабка Марфа говорит, что жара нет, рана чистая. Выкарабкается наш Иван.
— Это хорошо, — с облегчением выдохнул я. — Он мужик крепкий, но всё же удар сабельный — дело серьёзное.
Мы ещё немного обсудили планы по охране деревни, и я отправился дальше по своим делам. Нужно было проверить, как идёт строительство, заглянуть на лесопилку, да и с Ильёй поговорить насчёт печи для бани.
По дороге домой увидел Степана. Он стоял на краю поля, приложив руку козырьком ко лбу, всматривался вдаль, оценивая посевы. Заметив меня, поклонился:
— Доброго дня, Егор Андреевич! Как почивать изволили?
— Доброго дня, Степан, — ответил я, подходя ближе. — Да всё хорошо, спасибо. Вот, обхожу, смотрю, как Уваровка живёт.
Степан довольно огладил бороду:
— А живёт справно, Егор Андреевич! Вон, гляньте, какие хлеба стоят — загляденье! И рожь уродилась, и пшеница. Дай Бог, и урожай будет добрый.
Я окинул взглядом поле. Действительно, посевы радовали глаз — высокие, ровные, колосья налились и склонились под тяжестью зерна.
— Когда, говоришь, зерно убирать запланируем? — спросил я, переводя взгляд на Степана.
Тот прищурился, словно мысленно прикидывая сроки:
— Да думаю, где-то через седмицу-вторую. Надо, чтоб солнышко ещё погрело, зерно дозрело. Но и тянуть нельзя — как бы дожди не зарядили.
— Ну, хорошо, — кивнул я. — Как раз со строительством закончим. Кстати, что там твой старый дом, мужики досками обшили?
— Как раз сегодня-завтра хотели заняться, — ответил он. — Доски уже заготовили, только Илья говорит, что сперва надо щели мхом проконопатить, а потом уж обшивать. Чтоб не продувало.
— Правильно говорит, — согласился я. — Возьми под свой контроль, чтобы не забыть.
Степан важно кивнул, осознавая ответственность:
— Прослежу, Егор Андреевич, не сомневайтесь. Сегодня же с мужиками займусь.
Мы ещё немного поговорили о делах, и я пошёл дальше.
Возле строящейся бани уже кипела работа. Илья с Петром и ещё несколькими мужиками укладывали последние венцы сруба.
— Доброго здоровья, Егор Андреевич! — приветствовал меня Илья, утирая пот со лба. — А мы вот, как видите, трудимся. К вечеру, даст Бог, сруб закончим, а завтра уже за крышу возьмёмся.
Я обошёл вокруг строения, оценивая работу. Сруб выходил крепкий, добротный. Брёвна плотно пригнаны друг к другу, щели проконопачены мхом.
— Хорошо выходит, — похвалил я. — А про тазы не забыли?
— Сделаем, — отозвался Илья. — Вчера вот с Петром обсуждали какое дерево лучше подойдет, к концу недели пару тазов попробуем сделать.
— А веники? — вспомнил я. — Степану сказали насчёт веников?
Пётр усмехнулся в бороду:
— Сказали, Егор Андреевич. Он уже ребятишек отправил — с утра в лес убежали. Обещал, что к обеду вернутся, с первой партией.
Я удовлетворённо кивнул.
— Ну что ж, не буду мешать работе, — сказал я, собираясь уходить. — Трудитесь. Если что понадобится — скажите.
— Будет сделано, Егор Андреевич, — заверил Илья. — Мы своё дело знаем.
Я направился к дому, размышляя о том, что ещё предстоит сделать сегодня. По пути встретил ребятишек, возвращающихся из леса с вениками. Целая ватага — человек десять, от мала до велика, — нагруженные свежесрезанными ветками.
— Здравствуйте, Егор Андреевич! — хором поприветствовали они меня, расплываясь в улыбках.
— Здравствуйте, здравствуйте, — кивнул я, оглядывая их ношу. — Молодцы, хорошие веники получатся.
Ребятишки побежали дальше, а я продолжил свой путь, улыбаясь. Хорошее поколение растёт — трудолюбивое, смышлёное. Будет кому продолжить начатое нами дело.
Глава 21
Следующие дни выдались неспешными, будто сама природа решила дать нам передышку после недавних событий. Я особо ничем важным не занимался, был несколько раз на лесопилке, следил, как крутится дело. Погода стояла ясная, небо голубое, с редкими облаками, похожими на клочья ваты.
Наблюдал, как уже укладывают крышу на бане — работа спорилась, мужики трудились не покладая рук. Доски ложились ровно, щелей не оставляли.
Заглянул и к Степану, посмотрел, как досками обшивают его старый дом. Сруб был крепкий, но за годы почернел и местами требовал обновления. Теперь же, обшитый свежими досками, дом выглядел как новый.
— Хорошо выходит, — сказал я Степану.
— Добрая работа, — согласился он. — И зимой теплее будет, и глазу приятно. Спасибо за науку, Егор Андреевич.
Я кивнул, принимая благодарность.
Однажды, идя на лесопилку, я вспомнил, что в городе мы взяли трубки у того немца. Прихватив их с собой — четыре медные трубки разной длины и толщины, с деревянными рукоятками на конце — я направился в сторону стекольной мастерской.
Пришёл вовремя, Семён как раз собирался к этому времени выливать стекло в формы из камня и в формы для бутылок. Мастерская гудела от жара печи, воздух дрожал над раскалённым горном. Два подмастерья — молодые парни с обожжёнными руками — помогали Семёну, ловко орудуя щипцами и ковшами.
— А, Егор Андреевич пожаловали! — обрадовался Семён, заметив меня. — Сейчас стекло готово будет, начнём разливать.
Я кивнул и показал ему трубки:
— Вот, принёс то, что у немца брали. Может, пригодится.
Семён с интересом осмотрел трубки, повертел в руках, даже подул в одну из них.
— Это для чего же такие? — спросил он удивленно.
— Для выдувания стекла, — пояснил я. — Так можно делать разные формы, не только в заготовки лить.
Семён задумчиво покрутил в руках самую длинную трубку, с тонким концом.
— И как же это? — спросил он, явно заинтересовавшись.
Я попросил, чтобы оставил немножко расплавленного стекла — было интересно попробовать выдуть какую-то форму. Семён кивнул и дал указание подмастерьям не всё стекло разливать в формы, а часть оставить в горне.
Когда основная работа была сделана и формы заполнены, мы приступили к эксперименту. Семён извлёк из горна реторту с остатками расплавленного стекла — оно светилось изнутри оранжево-красным светом, завораживая взгляд.
— Ну, с Богом, — сказал я, беря в руки трубку.
Примоченный в воде кончик трубки я осторожно окунул в расплавленное стекло. Стекло, густое и вязкое, налипло на металл, образовав небольшой сгусток. Я поднёс трубку к губам и стал аккуратненько выдувать, и оно действительно, как пузырь, стало раздуваться на конце трубки.
Это было удивительное зрелище! Полупрозрачный шар, светящийся изнутри тёплым янтарным светом, медленно увеличивался в размерах с каждым моим выдохом. Стекло растягивалось, становилось тоньше, приобретало форму, послушное моему дыханию. В мастерской стало тихо — все, затаив дыхание, наблюдали за этим чудом.
— Матерь Божья, — прошептал один из подмастерьев, — оно как живое!
И правда, казалось, что стекло живёт своей жизнью — пульсирует, дышит, меняется. Я продолжал осторожно дуть, вращая трубку, чтобы форма получалась ровной. Постепенно шар вытянулся, превратившись в подобие колбы.
— Глядите, глядите! — восхищённо воскликнул Митяй, крутившийся рядом. Его глаза сверкали от восторга, а лицо раскраснелось от жара печи. — Как пузырь из щелока, только не лопается!
Я кивнул, не прерывая процесса. Стекло остывало, и нужно было успеть придать ему нужную форму, пока оно не затвердело. Ещё несколько выдохов, и колба приобрела изящные очертания — с узким горлышком и округлым туловом.
— Теперь нужно отделить от трубки, — сказал я. — Дайте-ка нож.
Семён протянул мне небольшой нож с деревянной рукоятью. Я смочил лезвие в воде и осторожно провёл по месту соединения стекла с трубкой. Раздался тихий треск, и моё первое стеклянное изделие отделилось от трубки.
Держа горячую колбу щипцами, я показал, что можно выдутую форму поставить на ровную поверхность и та получится с ровным дном так, чтобы эту получившуюся ёмкость можно было потом ставить на твёрдую поверхность. Колба чуть осела, дно выровнялось, и вот перед нами стояло настоящее стеклянное изделие — не идеальное, конечно, чуть кривоватое, но всё же настоящая стеклянная колба, сделанная не литьём, а выдуванием!
— Ай да Егор Андреевич! — восхищённо протянул Семён, разглядывая получившуюся колбу. — Ай да мастер! Да ведь этак можно такие штуки делать, что в городе за большие деньги пойдут!
Глаза у него загорелись предпринимательским огоньком. Я же, довольный успехом, предложил:
— Хочешь попробовать?
Семён не заставил себя упрашивать. Взяв трубку, он с некоторой опаской окунул её конец в расплавленное стекло, а потом, набрав в грудь воздуха, стал дуть. Поначалу ничего не получалось — стекло то растягивалось неравномерно, то вовсе не хотело раздуваться. Но Семён был упорным — пробовал снова и снова, пока наконец не получил нечто похожее на пузатый кувшинчик.
— Вот ведь диво! — радовался он, как ребёнок, разглядывая своё творение. — И впрямь выходит!
Вскоре к процессу присоединились и другие. Каждый хотел попробовать это чудо — выдувание стекла. Пётр создал нечто похожее на бутылку с коротким горлышком. Прохор, зашедший посмотреть, что за шум в мастерской, выдул подобие чаши, правда, кривобокой. Даже Илья, обычно сдержанный и серьёзный, не устоял перед искушением и попробовал свои силы в новом ремесле.
Но лучше всего, как ни странно, получилось у Митяя. Он проявил удивительное терпение и чуткость. Его дыхание было ровным, руки — уверенными, а глаза следили за каждым изменением стеклянного пузыря с неослабевающим вниманием. Постепенно под его дыханием родилась изящная вазочка с тонким горлышком и расширяющимся книзу туловом — настолько красивая, что все ахнули от восхищения.
— Вот это да, Митяй! — похвалил я, рассматривая его творение. — Да ты прирождённый стеклодув!