Он зарделся от похвалы, но было видно, что он и сам доволен результатом.
— Егор Андреевич, а научите ещё? — спросил он, глядя на меня с надеждой. — Я хочу ещё такие штуки делать, только лучше!
Семён переглянулся со мной и кивнул:
— А что, пускай учится. Рука у него лёгкая, глаз верный. Может, и впрямь мастером станет.
Так Митяю и доверили в дальнейшем процедуру выдувания разных форм. Я показал ему несколько приёмов, которые помнил когда смотрел канал дискавери — как вращать трубку, чтобы стекло распределялось равномерно, как регулировать силу выдоха, чтобы не порвать тонкие стенки, как использовать мокрое дерево для придания формы.
Митяй схватывал на лету. К вечеру он уже создал несколько вполне приличных изделий — два бокала на ножке, вазочку для цветов и даже подобие графина с носиком для разливания.
— Вот как получилось, — гордо заявил он, показывая графин. — Так же удобнее наливать будет.
Я одобрительно кивнул, отмечая практичность идеи. Это было ценное качество — не просто повторять увиденное, но и вносить свои улучшения.
К концу дня мастерская преобразилась — повсюду стояли различные стеклянные изделия, созданные нашими общими усилиями. Какие-то кривоватые, какие-то с пузырьками воздуха внутри, но все — уникальные, непохожие на штампованные формы, которые делались литьём.
— А знаешь, Семён, — сказал я, когда мы уже собирались расходиться, — ведь это может стать нашей особой фишкой. Бутылки — это хорошо, они нужны, их много требуется. Но такие вот штучные изделия, сделанные мастером… За них в городе действительно хорошие деньги дадут.
Семён задумчиво покрутил в руках один из бокалов, созданных Митяем:
— Это верно… Такого в наших краях никто не делает. Нигде не видал, чтоб стекло выдували, всё больше льют. А эти вещицы… — он поднял бокал, любуясь игрой света в стекле, — они ж как живые, каждая со своим характером.
— Вот-вот, — согласился я. — И заметь, для таких изделий стекла меньше нужно, а цена выше будет. Выгодное дело.
Когда я уходил из мастерской, на душе было легко и радостно. Мы освоили новую технику, которая могла принести пользу и доход. Но главное — я видел, как загорелись глаза у Митяя, как в них появился тот особый блеск, который бывает только у человека, нашедшего своё призвание.
А потом ещё через пару дней приехал Фома, весь довольный, и сиял, как начищенный самовар. Я был занят тем, что осматривал новые помосты между домами. Мужики славно потрудились — доски подогнали плотно, просмолили, чтоб дольше служили. Было видно, что работали с душой. Я проверял крепость, слегка притопывая ногой, когда услышал скрип колёс и лошадиное ржание. Обернувшись, увидел телегу Фомы, въезжающую в деревню.
Фома правил лошадьми сам, сидя на облучке с таким гордым видом, будто не телегу вёз, а как минимум царскую карету. За ним следовал ещё один воз, гружённый мешками и какими-то свёртками — видать, не с пустыми руками вернулся.
Завидев меня, Фома приосанился ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда. Телега остановилась неподалёку, подняв облачко пыли, которое медленно оседало в безветренном воздухе. Не успев даже спрыгнуть с телеги, Фома подался вперёд, окликнул меня:
— Егор Андреевич! С возвращеньицем меня!
Я подошёл ближе, с улыбкой глядя на этого обычно степенного, а сейчас похожего на возбуждённого мальчишку мужчину.
— С возвращением, Фома, — кивнул я. — Вижу, поездка удалась?
Фома наконец спрыгнул с телеги, отряхнул дорожную пыль с кафтана и, подбежав ко мне, энергично затряс протянутую руку.
— Удалась, Егор Андреевич, ещё как удалась! — Голос его звенел от возбуждения, а глаза сверкали. — Такое было! Такое!
К тому времени к нам подтянулись и другие жители Уваровки — новости в деревне разносились быстро, а возвращение Фомы с торговой поездки ждали все. Захар подошёл, степенно поздоровался, Митяй прибежал и как всегда, вертелся рядом, жадно ловя каждое слово, бабы перешёптывались, дети с любопытством пытались разглядеть привезённые товары.
Поздоровавшись, Фома начал докладывать, захлёбываясь от восторга и размахивая руками:
— Бутылки… чуть с руками не оторвали! — выпалил он, едва переводя дыхание. — Как горячие пирожки разошлись! Только выставил ящики, а там уже очередь выстроилась!
Я усмехнулся, видя такой энтузиазм. Фома был прирождённым торговцем — ему бы на ярмарках зазывалой работать.
— Один купец, — продолжал Фома, обращаясь уже не только ко мне, но и ко всем собравшимся, — хотел скупить все сходу по двадцать одному рублю! Всё, что было, забрать хотел!
— И что ж ты? — спросил Захар, скептически приподняв бровь.
Фома хитро прищурился:
— А я устроил аукцион!
— Это как? — заинтересовался Митяй, протискиваясь ближе.
— А так! — с гордостью ответил Фома. — Объявил, что, мол, товар редкий, диковинный, кто больше даст, тот и возьмёт. И пошло-поехало! Один даёт двадцать один рубль, другой — двадцать два, а третий и вовсе двадцать три предложил!
Вокруг послышались одобрительные возгласы и присвисты. Для крестьян такие деньги были немалыми.
— И в итоге большие бутылки удалось продать по двадцать три рубля, — с гордостью завершил Фома. — Но!
Он поднял палец вверх, делая драматическую паузу.
— Но Игорь Савельевич после аукциона отвёл меня в сторонку и просил в будущем все бутылки отдавать ему по двадцать одному рублю, а дальше он уже будет сам думать, с кем торговлю вести. Если получится продать выгоднее, обещался поделить доход пополам — всё, что свыше двадцать одного рубля.
Фома вопросительно посмотрел на меня:
— Я так и сделал, согласился. Правильно поступил?
— Ну и отлично, — кивнул я, одобряя его решение. — Игорь Савельевич — человек надёжный, с ним можно дело иметь. А двадцать один рубль за бутылку — цена хорошая.
Фома, услышав похвалу, просиял ещё больше, хотя казалось, что дальше уже некуда.
— А мелкие, — продолжил он, понизив голос до заговорщического шёпота, — ой, за мелкие, Егор Андреевич, там чуть драка не была!
— Да ну? — удивился Степан, который к тому времени тоже подошёл послушать новости.
— Вот те крест! — перекрестился Фома. — Сцепился тот немец… ну, знаете, который на торговой площади лавку держит, с диковинными товарами из заморских стран… Да ещё один купец, который торговал фармацией — разные настойки да мази.
Фома перевёл дыхание и продолжил, явно наслаждаясь всеобщим вниманием:
— Как увидели эти бутылочки и прикинули, что в них хранение гораздо лучше, чем в глиняных, так чуть не до драки дошло! В итоге даже полиция вмешалась!
Вокруг послышались ахи и охи. Женщины качали головами, мужики переглядывались с уважением — надо же, из-за наших бутылок в городе чуть до смертоубийства не дошло!
— И что же ты сделал? — спросил я, с трудом сдерживая улыбку. Фома явно приукрашивал, но история выходила занятная.
— Продал половину одному, половину другому, чтоб не поубивали друг друга, — гордо ответил Фома. — Так в дальнейшем и договорились, что часть будет забирать один, часть другой. Тоже сторговались неплохо — мелкие бутылки по двенадцать рублей получились за штуку!
По толпе прошёл одобрительный гул. Двенадцать рублей за маленькую бутылку — цена более чем достойная. Получалось, что наше стекольное производство оказалось даже выгоднее, чем мы предполагали изначально.
— Ну и отлично, — похвалил я Фому. — Хорошо управился. Значит, до осени, пока дорогу не размоет, ещё пару раз съездишь?
Тот довольно кивнул, радуясь и похвале, и удачным сделкам:
— Конечно, Егор Андреевич! Теперь-то можно даже больше товара брать — разберут влёт!
Пока мы разговаривали, Никифор и Пахом, сопровождавшие Фому в поездке, уже начали разгружать телеги. Из мешков доставали муку, крупу, соль, из свёртков — ткани, инструменты, гвозди и прочую мелочь, необходимую в хозяйстве. А в одной из телег, прикрытые рогожей, лежали металлические листы — те самые, что я заказывал для печи в баню.
Фома, заметив мой взгляд, направленный на листы, кивнул:
— Всё, как вы просили, Егор Андреевич. Листы металла от кузнеца, в полпальца толщиной. Хорошие, ровные. Кузнец долго выбирал, самые лучшие отложил.
Он полез за пазуху и достал увесистый кожаный мешочек:
— И вот, — он отдал мне вырученные деньги, — за вычетом того, что на товары потратил. Всё честь по чести, до копеечки.
Я взял мешочек. Нехитрая арифметика в уме: двадцать три рубля за большие бутылки, двенадцать за маленькие, минус расходы на закупку товаров… выходило немало. Наше стекольное производство начинало приносить хорошую прибыль.
— Добро, Фома, — я одобрительно похлопал его по плечу. — Ты заслужил отдых и хороший ужин. Иди, приводи себя в порядок, а вечером соберёмся у меня — отметим удачную поездку и обсудим планы на будущее.
Фома просиял от такой чести и, поклонившись, поспешил домой. Толпа начала постепенно расходиться, обсуждая новости.
Я же подошёл к телеге с металлическими листами. Хорошие листы, ровные, без изъянов. Из таких выйдет отличная печь для бани — прослужит долго и жар будет держать хорошо. Представил, как будет хорошо после трудового дня попариться в новой бане, с веником, да потом окатиться холодной водой. Благодать!
Окликнул Петра и Илью, которые тоже были среди встречающих:
— Ну что, мужики, пора и за печь для бани браться. Материал прибыл, чертеж сделаю. Завтра с утра и начнём.
Они радостно закивали — баня в деревне была делом важным, не только для чистоты, но и для здоровья. А уж какая будет баня у Егора Андреевича, с невиданной печью — об этом уже судачила вся деревня.
Забрав листы металла, мы со двора перетащили их в баню. День выдался солнечный, но не жаркий — самое то для работы. Петька да Илья пыхтели, таская тяжёлые листы, а я командовал, куда и как складывать. Хотелось сделать всё по уму, чтоб потом не переделывать.
— Вот сюда давай, — указывал я в угол парилки, где уже было подготовлено место под печь. — Тут и ставить будем.