кала то носком, то каблуком, будто аккомпанировала песне, которой я не слышал.
Я, поправляя воротник, посмотрел на постукивающую туфлю.
– Морзянка?
Эшли отрицательно покачала головой, длинные светло-каштановые волосы рассыпались по темным плечам.
Мы в обнимку спустились с крыльца.
– Как тот фильм называется, где чечеточник выстукивает кому-то оскорбление? – спросил я.
– Не знаю.– Эш и на ходу постукивала туфельками.
– Может, «Мертвецы не носят шотландку»[113]? – почесал я в затылке.
Я не надел перчаток, а потому чувствовал ладонью тепло через куртку Эшли. От нее пахло духами «Самсара». Это что-то новенькое, подумал я.
– Возможно.– И она рассмеялась.
– Ты чего?
– Да вспомнила.– Она сжала мою талию.– Класс миссис Фимистер. Помнишь? Мы с тобой в одном классе были.
– Ага, помню.
Мы свернули на Вудландс-роуд.
– Ты ее ненавидел – она у тебя радиоприемничек отобрала, или что-то вроде, и ты материл ее морзянкой.– Эш рассмеялась еще громче.
– Было дело,—подтвердил я.
– «Пошла ты в жопу, корова старая»,– прыснула Эш,– Это было самое смешное.
– Боже! – Я чуть отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.– Так ты что же, расшифровала?
– Ага,—дружелюбно ухмыльнулась Эш.
– Ах ты негодница! – рассмеялся я.—А я-то думал, это моя тайна. Уже потом кое-кому рассказал, только после школы, и никто не поверил.
– А я сразу поняла,– снова ухмыльнулась Эш.– Пару раз замечание схлопотала, потому что хихикала. Едва не описалась, пытаясь не смеяться.– Эшли расхохоталась, запрокинув голову.
– Я и не подозревал, что ты знаешь азбуку Морзе. Сам-то я скаутом был, нас научили.
– А меня дедушка учил. Мы с ним за ужином часто ложками по тарелкам стучали – обменивались сообщениями. Мама с папой и остальные изумлялись, чего мы так веселимся, когда предлагают добавку пастушьей запеканки[114].
– И ты молчала? – укоризненно покачал я головой.– Ну даешь!
Она замялась, выбивая чечетку и глядя на носки своих черных, на среднем каблуке туфель.
– Я тебе не нравилась. Может, поэтому?
– Мне тогда ни одна девчонка не нравилась. Да если честно, и ребята тоже. А если уж совсем честно, то я даже своих друзей презирал, почти всех.
– М-да…– Эш подалась ко мне, ее ухмыляющееся лицо оказалось почти на моей груди.– Но ты все-таки не ломал им носы камнями, замаскированными в снежках.
Я замер как вкопанный.
Эш взвизгнула от неожиданности, теряя равновесие. Выпрямилась в метре от меня, повернулась, недоуменно поглядела в лицо.
А я стоял как дурак, с открытым ртом.
– Так ты знала, что это мой снежок?
– Ну конечно знала.– Она нахмурилась, одновременно улыбаясь.
– Еще одной тайне капец! – всплеснул я руками.– А я-то столько лет совестью мучился!
Эш наклонила голову набок.
– Правда, с перерывами,– уточнил я.– То мучился, то не мучился.
Она приподняла бровь.
– Ну, ладно,– обмяк я,– в основном не мучился. Но все-таки переживал.
Эшли легонько покачала головой, шагнула вперед, взяла меня за руку и повела дальше по улице.
– Не переживай, я никому не сказала. И к тому же я тебя простила.
– Ты это всерьез? – Я снова обнял ее.– И когда?
– Со временем. Ну, точнее, когда болеть перестало.
Мы свернули к Вудландс-гейт. Я покачал головой:
– Почему же ни разу не сказала, что догадалась?
– Не было повода,– пожала плечами она. Я тоже пожал плечами:
– Подумать только – молчала все эти годы! – И повторил: – Подумать только…
В доме на Парк-террис Эшли появилась в начале седьмого зверски голодная, так что, как только она бросила багаж, мы двинули в ресторан. После ужина, когда вернулись, я ей показал дом. В кухне была припасена бутылочка «Грейвса», мы ее откупорили, и я начал экскурсию. Водил Эшли из комнаты в комнату, рассказывал, показывал наиболее интересные или ценные предметы искусства, и мы потягивали вино, и статуи отсвечивали, и в канделябрах мерцали свечи, и перед нами разбегались разрисованные кругами ковры.
Эшли много качала головой. А когда дошло до главной спальни, не удержалась от смеха.
Мы вернулись в кухню. Мое предложение наполнить ее стакан Эшли отклонила.
– Пойду-ка я спать.—Она провела ладонью по волосам, поставила стакан на дубовую буфетную стойку.– Только возьму с собой кувшин воды. Ты не против?
Я пожал плечами.
– Конечно не против. Кувшин найдешь в ванной.– Меня объяла великая печаль, даже пришлось судорожно сглотнуть пару раз.
Я, чтобы скрыть тоску, выпил, а потом изобразил деловитый тон:
– Во сколько тебя будить?
– К семи, пожалуй.
– Хорошо.– Я заглянул в стакан.– В семь, так в семь. Принесу тебе чаю с тостиком.
– Отлично.
– Ну, ладно, пока.
Я поднял глаза. Она улыбалась. Эшли глянула на часы.
– Ладно,– шевельнула она бровями,– пока-пока.
Она шагнула вперед, положила руку мне на плечо, чмокнула в щеку.
Я опустил руку ей на бедро, наклонил голову к ее голове. Рука Эшли обвила мою талию. Я повернулся к ней, обнял, потянулся губами к шее, нежно поцеловал. Она прижалась щекой к моей макушке, а в следующий момент мы одновременно повернулись лицом друг к другу, после чего поцелуй в губы получился вполне закономерным.
Это продолжалось довольно долго. Эшли как будто и расслаблялась, и напрягалась одновременно. Рот ее раскрывался так, будто она хотела меня проглотить, пальцы зарывались в мои волосы, ногти вонзались в мою кожу. Я в долгу не оставался: тянул ее за волосы, заставлял запрокидывать голову, целовал в шею. Потом – снова в губы; потом полез под юбку, и она стала легонько извиваться, чтобы облегчить мне задачу, и я нащупал кожу, чулки, трусики, запустил пальцы в них, ухватился за теплые, гладкие ягодицы. Она приподнялась на носках, прижалась ко мне животом. Затем отстранилась и, переведя дух, но не переставая гладить мой затылок, поглядела в глаза и спросила:
– Не лучше ли нам перейти в твою дурацкую спальню? Кажется, для таких дел она лучше приспособлена.
– Классная идея,– кивнул я.
– Вина захватишь?
– А как же.
И это было нечто! В монументально-кичливой койке покойной миссис Иппот мы с Эшли занимались любовью так, будто много лет ничем другим не занимались, а потом на много лет расстались, а потом снова повстречались и в разлуке ухитрились ничего не забыть.
Пару раз, пока мы отдувались, потели, и лизались, и подумывали, не начать ли все сначала, я слышал ее смех.
– Комната? – спросил я в первый раз.
– Нет,– покачала она шикарной головкой, вся румяная и растрепанная.– Просто – мы с тобой. Я уж думала, этого никогда не случится.
А позже, когда она закричала, я услышал, как с прикроватного столика ей вторит ваза тонкого чистого хрусталя.
Потом, когда мы, изнуренные и выжатые, погасили свет, и договорились просто поваляться в обнимку, и тут же совокупились еще раз, и я лежал на ней, и был в ней, и она тяжело дышала, и я тяжело дышал, и наши сердца потихоньку успокаивались, я сделал то, что уже нередко делал в таких ситуациях: напряг все мышечные волокна, какие только имеются в мужских гениталиях и в органах поддержки, и ненадолго наполнил кровью притомившийся пенис, и это позволило сделать еще один хороший толчок в тело Эшли. Она откликнулась полувздохом-полусмехом и тоже напрягла мускулы внизу живота, сжала, как ладонью, влагалищем мой член. И тут же отпустила.
Последовала пауза. Я уж собрался потихонечку сползти с Эшли, но тут она сжала снова. Сжала, подержала чуть подольше, чем в прошлый раз. Потом – коротко. Потом снова – чуть подольше. Снова – пауза, и я принялся было отвечать, но она вдавила пальцы мне в копчик, и я замер.
Она сжала четыре раза кряду и во второй удерживала подольше, чем в три предыдущих. И опять пауза. И я наконец дошурупил – это же телеграфная азбука мистера Сэмюэла Морзе! И снова пожатие – длинное.
Я… Л… Т…
Приподняв голову, я сосредоточился на ощущениях – разгадывал морзянку. Потом снова опустил щеку на плечо Эшли. Тихонечко рассмеялся, и через секунду она подхватила. И я отправил назад ее сигнал, прибавив одну букву: «ЯЛТТ».
Когда я проснулся, она одевалась, стоя возле кровати. Прелестная улыбка на умытом сияющем лице, обрамленном расчесанными волосами. Я, преодолевая слабость, приподнялся на локте.
– Эш.
Она положила ладонь мне на затылок, нагнулась, поцеловала в губы.
– Мне пора.
– Что? Как? В Канаду?..
– Прентис, я должна. Обещала.
Я почувствовал, как отпала челюсть. Упал на спину, полежал секунду и подскочил как ужаленный.
– Но как же! – раскинул я руки.– Ночью же… Эшли улыбнулась еще шире и нависла надо мной, утопив колено в смятой простыне.
– Было чудесно,– поцеловала она меня.– Но мне нужно лететь.
– Этого не может быть! – хлопнул я себя ладонью по лбу.– Мне это снится! Нет! Оставайся! – Я потянулся к ней, прижал ладони к ее щекам.– Эшли! Останься, умоляю!
– Прентис, нельзя. Я им сказала, что прилечу. Пообещала.
– Я серьезно! – упорствовал я.– Без тебя я не… Она закрыла мне рот мягкой ладонью, а когда поняла, что я буду молчать, приникла в долгом нежном поцелуе.
– Я ухожу, Прентис. Но это не навсегда.
– А на сколько? – канючил я.
Она пожала плечами, погладила обеими руками мои плечи.
– Получи диплом, ладно? И если тогда я еще буду нужна…
– Обещаешь? – попытался я произнести в крайне саркастической манере, а вышло – в крайне плаксивой.
– Обещаю,—улыбнулась она.
– О господи! – глянул я на лежавшие подле хрустальной вазы часы.—Я в это не верю! —Может, если удастся ее задержать…
– Такси ждет,– сказала она.– Все будет хорошо.