Щит Вороньей Кости висел за спиной, он успел подумать, что совершил глупость, но было уже поздно. Он вынул меч, когда атакующие саамы с грохотом врезались в стену из липовых щитов, а затем, вопя и завывая, попытались охватить фланги; Воронья Кость увидел, как один воин покачнулся и упал на задницу, пронзённый копьём в лицо, — это был Хрольф.
Враг, ударивший копьём, издал оглушительный рёв из-под звериной маски, — огромной чёрно-коричневой медвежьей морды со сморщенными дырами вместо глаз. Он выдернул окровавленное копьё, замахнулся и метнул его сквозь брешь в стене, целя в Воронью Кость.
"Без щита я лёгкая мишень" — подумал Воронья Кость, ясно видя, как копьё, закручиваясь, летит прямо в него, капельки крови слетали с железного наконечника, который становился всё ближе и больше. Он разглядел изъеденное железо зазубренного наконечника, и уклонился вбок, пропуская копьё мимо. Олаф увидел, как его собственная рука, словно чужая, поймала летящее мимо копьё, затем он перевернул его и метнул обратно; всё это произошло в мгновение ока.
"Никудышный бросок", — подумал он, как только копьё выскользнуло из его руки, "надо разрабатывать левую руку, она всё ещё слабее правой". Копьё чиркнуло медвежью маску справа, враг завопил от удивления и ужаса, его глаза следили за копьём, пока оно не вонзилось в землю, словно это была змея, свернувшаяся в кольцо и готовая броситься на него.
Но настоящая угроза приблизилась к нему почти вплотную, Олаф разглядел тупые жёлтые клыки и дряхлые усохшие медвежьи челюсти, капельки пота, огромные белки глаз саама и чёрные угольные полосы на его лице, видимые через пасть маски. А затем Воронья Кость всадил ему клинок справа под рёбра, — раз, два, три, с усилием провернув лезвие, ноги саама подкосились, и зверь-человек со стоном рухнул наземь.
Другой вражеский воин неожиданно повернулся и яростно бросился на Воронью Кость, он так быстро оказался рядом, что Олаф не сумел что-либо предпринять, враг закрутился вокруг него, словно плащ в холодный день. Воронья Кость заметил, что саам был крупнее остальных, хотя и был на полголовы ниже любого из северян. На голове — маска лисицы с торчащими на голове красно-бурыми ушами, а ещё Олаф заметил, что саам вооружён отличным норвежским мечом и топором, но пока Лисья морда думал, какое оружие пустить в ход, Воронья Кость полоснул его по горлу, и у саама открылся второй рот.
Враг отшатнулся и упал на задницу, издавая булькающие звуки, кровь залила рукоять меча, так что клинок выскользнул из ладони Вороньей Кости, он резко обернулся в поисках другого противника.
Внезапно оказавшись безоружным, он присел на корточки, дико озираясь вокруг — жёлтая псина промелькнула мимо, бросившись с рыком на другого воина в маске, сбила его с ног и заскребла когтями, пытаясь добраться до его глотки. В конце концов, Свенке прикончил саама, оборвав его пронзительный визг, все вздохнули с облегчением; а тем временем клыки жёлтой суки раздирали предплечье саама в кровавые ошмётки.
И тогда эти низкорослые горные охотники дрогнули. Шквал из стрел и копий, вид их ужасных звериных масок и шкур обратили оркнейцев Гуннхильд в бегство, те бежали с воплями, так что их было легко перебить.
"Но мы — совсем другое дело", — восторженно подумал Воронья Кость и завыл, чуть не порвав жилы на шее. Мы отличаемся от тех, с кем прежде столкнулись саамы, как волки от ягнят.
— Вы — люди Олафа, — закричал он, и его войны взревели, подтвердив это, они рубили и крушили звериные маски, пока те не бросились с криками прочь, за окутанные туманной дымкой деревца. Воины, пустившиеся в погоню, остановились, тяжело дыша, кто-то стоял, согнувшись, руки на коленях — их выворачивало, воины обливались потом на морозном воздухе, пар от дыхания поднимался столбом, словно здесь разгорелся пожар.
Воронья Кость нагнулся, чтобы подобрать упавший меч, очистив его о снег; саам, которому он перерезал глотку, захлёбывался собственной кровью, выпустив из рук норвежское оружие, он бил руками как крыльями, словно пытался плыть, внезапно оказавшись в воде.
— На тебе кровь, — заметил Мурроу.
— Это его, — ответил Воронья Кость, кивнув на булькающего кровью саама.
— Точный и сильный удар, — восхищённо произнёс Мурроу, оглядываясь кругом. — Теперь эти твари будут знать, с кем имеют дело, а отличный трюк с копьём вышел. Трудно такому научиться?
Это было сказано достаточно громко, чтобы услышали остальные, и они одобрительно зарычали; тем, кто этого не видел, рассказывали, как их молодой принц изловчился поймать копьё в полёте, остальные разбрелись и пинками проверяли мертвецов. Воронья Кость мягко ответил Мурроу, не принижая своих заслуг, а затем, молча кивнув на своих мертвецов, отправил его пересчитать сегодняшние потери.
Ирландец скоро вернулся. Хрольф, ютландец Лейф и сакс Такс мертвы. Мар и Вандрад Сигни пропали. Воронья Кость ничего не знал о Лейфе, кроме того, что он хорошо играл в тафл, а Такс умел выделывать кожи, так что больше никто не починит им сапог. Гибель Хрольфа будто полоснула Воронью Кость по горлу, вспомнив, как тот великолепно играл на гуслях. За Вандрада и Мара он беспокоился ещё больше, ведь они были из тройки самых лучших следопытов, третьим был их четвероногий товарищ.
— Да уж, — угрюмо сказал Кэтилмунд, вытирая с лица пот. — Думаю, как только саамы побежали, Мар в горячке боя бросился догонять, и Вандрад следом за ним. Кости Одина, а ведь всё могло сложиться гораздо хуже.
— Так и есть, — сказал Мурроу, затопав прочь. — Мог бы пойти густой снег, — и ради всех богов, тебе уже давно пора успокоиться и сдохнуть.
Последнее он бросил всё ещё хрипящему и булькающему сааму, который с трудом пытался дышать. Огромный бородатый топор Мурроу взмыл и обрушился на врага, выпустив из него дух.
— Что теперь? — спросил Кэтилмунд.
Воронья Кость ответил ему, — поискать Гудрёда и Гуннхильд. "Ищите среди мёртвых тел богато разодетого здоровяка-ярла и старуху рядом с ним", — сказал он всем, и воины принялись бродить меж тел. А Берлио, тем временем, заправив подол платья за пояс, поверх брюк, чтобы было теплее, помогла остальным развести маленький костерок из тех скудных дров, которые ещё были способны гореть; она улыбалась, глядя на Воронью Кость, пока он не ответил ей тем же.
Позже воины набили животы и отдыхали, пытаясь не обращать внимания на окоченевших мертвецов неподалёку. Берлио, поскальзываясь, обутая в слишком больше выворотные башмаки, уселась рядом с Вороньей Костью, которому пришлось укрыть её своим белым плащом; увидев это, воины принялись подталкивать друг друга. Олаф старался не замечать их толчки и ухмылки, подошла жёлтая псина, вся морда в крови, язык наружу, она уселась рядом, позволив себя осторожно погладить.
— Я больше не буду звать эту зверюгу Жёлтой, — сказал он Берлио. — Пожалуй, вместо этого я назову её Виги — что значит "крепость".
— Неважно как ты будешь её звать, она слушается лишь меня, — серьёзно ответила Берлио.
Так и есть, но Вороньей Кости было неприятно услышать это, и как только холодная тьма опустилась на них, он решил поговорить с ней по душам. Он глубоко вздохнул.
— Послушай, — начал он. — У меня нет ни дома, чтобы отвести тебя туда, ни времени, чтобы позаботиться о тебе. Я не знаю, что ждёт меня за горами, и честно говоря, пусть я и не знаю, чем всё закончится, но точно знаю, что меня ждёт смерть. Всё что я могу сделать — попросить Мурроу, Кэтилмунда, или священника позаботиться о тебе, хотя, я даже не уверен, что кто-то из нас останется в живых. И вообще, разве есть в округе хоть одно место, где ты могла бы укрыться, прежде чем придёт настоящая стужа?
Он почувствовал, как она напряглась, её тело, дарящее такую приятную теплоту, вдруг стало жёстким, как бревно.
— Мне некуда идти, ни до, ни после окончания зимы. И как ты намерен поступить со мной, принц? Сделаешь своей рабыней, греющей постель, не более?
Воронья Кость, не моргая, глядел на огонь, пока его глаза не высохли. Он понимал, что это была первая женщина, что пришла к нему по своей воле, но всё осложнялось тем, что с ней его жизнь засияла новыми красками, и поэтому он не мог просто бросить её и уйти. Олаф понимал это, как и то, что ей некуда пойти, и она может погибнуть.
— Мне некуда идти. Я останусь с вами или погибну, — сказала она, словно прочитав его мысли, Олаф вскинул голову и взглянул на неё.
— Женщина, послушай меня, — сказал он. — Я — принц, будущий король Норвегии. Мне не нужна жена, и если я добьюсь этого...
Он замер, словно почувствовал, что очутился в самом центре трясины, но было уже слишком поздно. Девушка отстранилась от него.
— Если ты добьёшься этого, — произнесла она медленно, — то тебе понадобится другая, не такая как я. Тебе будет нужна принцесса, а не её подружка, так ведь?
Это было настолько очевидно, что Воронья Кость не смог ничего возразить, тогда она поднялась и взглянула на него сверху вниз.
— Принц, — сказала она мягко и учтиво, это прозвучало ещё более жестоко. — Будущий король, но в тебе так мало королевского великодушия, что ты даже не пообещал вернуть меня домой.
Она развернулась и зашагала прочь, затем замерла и оглянулась.
— Мальчик, — сказала она. — Пока я вижу лишь глупого мальчишку, не способного даже поблагодарить меня за то, что спасла ему жизнь.
Это было горькой правдой, которую он не желал от неё услышать, он наблюдал, как она обогнула костёр и уселась напротив, так что её образ подрагивал сквозь пламя. Олафа раздражало, что его люди молча наблюдают за этим, ему казалось, что его гнев вот-вот запылает, словно вспыхнувший огонь.
— Как-то раз, — произнёс он внезапно, — смертная женщина родила Тору двух сыновей. Два рыжеволосых мальчика, два молодых бога- громовержца подросли и возмужали, но случилось так, что они влюбились в одну и ту же женщину, у мальчишек так часто бывает. Один сказал другому в шутку: "Я превращусь в блоху, и запрыгну ей на грудь". Второй ответил: "А я тогда превращусь в вошь, чтобы всегда ползать на её лобке".