Он посмотрел на мачту:
– Капитан! Поднимите мой флаг! Пламенеющее Солнце, будьте добры. Пусть видят, что я вернулся.
Для того чтобы извлечь большое полотнище из сигнального ящика, потребовалось некоторое время, однако герцог Карл превосходно знал это знамя, и оно оказалось на месте. Вышитый флаг привязали к сигнальным канатам и подняли на мачту, и он заполоскался на ветру. До слуха Эдуарда донеслись звуки одобрения с соседних кораблей, с палуб которых разглядели вывешенные цвета. Он улыбнулся, когда его брат Ричард буквально вывалился из надстройки, в спешке едва не упав на палубу.
– Теперь им известно о нашем появлении, – проговорил король, указывая на линию огней. Но насколько далеко протянется эта цепочка на юг, прежде чем какой-нибудь гонец помчится от берега в глубь острова? Или гонцы уже скачут по узким дорогам, стремясь поскорее попасть в Лондон, к Генриху?
Ричард поднял голову, увидел на мачте пылающее солнце и расхохотался:
– Правильно! Пусть боятся! Он выгнал нас, и мы не простим такого бесчестья, брат. Йорки не ведают позора. Пусть горят костры. Мы не остановимся до тех пор, пока они не прогорят в золу.
10
В ту ночь они стали на якорь возле Кромера, на восточном берегу Англии, и разослали по окрестностям на шлюпках лазутчиков – искать лошадей и сподвижников.
Дожидаясь новостей, Эдуард и Ричард отобедали вместе с Риверсом и бароном Сэем на борту «Марка Антония». Впервые за последние месяцы они могли пообщаться со своим сторонниками, не испытывая того ощущения, что новости безнадежно устарели или, хуже того, что кто-то перехватил и прочитал их письма.
Голуби не всегда благополучно долетали до адресата из Фландрии – английские деревни были переполнены любителями стрельбы из лука и соколиной охоты. И шифры не давали гарантии, так что подчас получить верную информацию от человека можно было только в личной беседе с глазу на глаз.
Наступавшее утро стало временем тревог для всего флота. Подойти близко к берегу осмелились только немногие корабли, остальные же пребывали в постоянных трудах, стараясь удержаться на месте и ожидая сигнала к высадке или появления с юга флота противника. И пусть на рассвете, доколе в тумане мог видеть глаз, возобновленные новым запасом дров костры еще дымили на берегу, тысячи людей, ежась от холода, выходили к обрывам и пляжам, видели стяги Йорков и осознавали, что король Эдуард не удовлетворился участью смиренного изгнанника.
Спустя несколько часов пополудни фламандский капитан корабля доложил, что видит сигнальный флаг, и немедленно отправил на берег быструю гичку, чтобы его человека на берегу не убили, увидев, как он машет кораблям. Грести было недолго, и скоро лазутчик предстал перед Эдуардом и Ричардом Глостером с подбитым глазом и рассеченной губой.
Король отставил в сторону собственную тарелку и предложил ему чашу вина – за хлопоты.
– И что же вы узнали, сэр Гилберт? – спросил Эдуард. Лишь движения его широких пальцев, теребивших скатерть, выдавали, насколько важным был для него ответ.
– Ваше Величество, я привез запечатанное письмо Томаса Ротерэма, епископа Рочестера. – Рыцарь передал королю перевязанное лентой и запечатанное восковой печатью письмо. На восковом диске в знак подлинности было нацарапано имя. – Он уверяет вас в своей преданности, однако просит Ваше Величество не высаживаться в Кромере. Герцоги Норфолка и Саффолка были заточены в темницу по приказу Уорика, когда отказались присягать… Генри Ланкастеру.
Сэр Гилберт Дебенхэм постарался не называть Генриха королем в таком обществе. Эдуард скривился, ощупывая языком место, на котором прежде находились два удаленных коренных зуба – после того как их вырвали, за острой болью последовали два дня лихорадки с испариной. Норфолк в особенности был для него воротами в глубь страны.
– Что еще? – продолжил расспросы король. Рыцарь явно не торопился с продолжением, однако Эдуард нетерпеливо махнул рукой, отвернулся и погрузился в размышления после того, как сэр Гилберт проговорил:
– Граф Оксфорд присягнул Ланкастеру, милорд. Отряды его людей расположены здесь повсюду; они готовы соединиться и драться, как сказал мне епископ. Если вы призовете сэра Уильяма, милорд, он скажет вам, что слышал то же самое, хотя и из других уст, так что Кромер не годится, Ваше Величество… получается так.
– Вы свободны, сэр Гилберт, – кивнул монарх. – И скажите моему дворецкому, чтобы приложил золотой ангел[18] к вашему подбитому глазу. Говорят, что это средство творит в подобных случаях подлинные чудеса.
Рыцарь расплылся в улыбке и, низко поклонившись королю, вышел.
– Вот это удар, – пробормотал Эдуард. – Высадиться в Норфолке было бы удобнее всего – и Лондон неподалеку, и много добрых людей, способных стать под мое знамя… Странно это, Ричард. Ты знаешь де Вера, графа Оксфорда?[19]
– Достаточно хорошо, чтобы понять, что он не станет нашим другом, вне зависимости от того, что бы мы ему ни предложили, – ответил герцог Глостер. – Его отец был казнен за измену, разве не так? Я его ни с кем не путаю?
– Да, он самый. И его старший брат тоже. Едва ли он благодарен мне за то, что титул перешел к нему! – Эдуард качнул головой; он не стриг волосы, и они пеленой накрыли его лицо. – Если б они не отрубили голову Вустеру, я приказал бы выпороть его за неуместную жестокость. Не удивлюсь, Ричард, если те, кого он сделал моими врагами, будут ждать нас во всех портах… Куда же нам тогда плыть? Мне не стоило делать его великим констеблем Англии[20].
– Вустер поддержал тебя, брат. Говорят, что один вид сторонников Ланкастера приводил его в такую ярость, что он просто не мог оставить их в живых. Ты ведь не можешь вникать в приговоры каждого суда, уточнять суммы наложенных штрафов, проверять справедливость каждого смертного приговора! Решения выносил он сам.
– Ну и хватит с него. Если мы уцелеем, Ричард, ты будешь констеблем, на ежегодном жалованье и с превосходными апартаментами в Лондоне. Чтобы это безумие не повторилось.
Ричард Глостер не без удивления, но с явным удовольствием улыбнулся:
– Ну, если будем живы, с удовольствием возьмусь за этот труд. Ты оказываешь мне честь, Эдуард.
Его брат пожал плечами.
– Эта честь не будет значить абсолютно ничего, если мы не сумеем высадиться. Если не в Кромере, то где же? Юг нам враждебен. Кент, Сомерсет… Сассекс, Девон, Корнуолл, Бристоль – все они приняли сторону Ланкастеров. Моя жизнь не будет стоить и серебряного пенни, если мы рискнем высадиться южнее.
– Говорят, что сам город Йорк настроен против нас, – мрачным тоном произнес Ричард. – Хотя Нортумберленд станет за тебя милостью Божьей и волей Перси. Его наследник слишком боится Монтегю, брата Уорика, стремящегося вернуть себе свой прежний титул.
– Быть может, в Йорке меня и не слишком любят, однако они должны быть мне верными, а не любить… Ох, да ладно, к чертям их всех! Я просто хотел вернуться на свое прежнее место, чтобы все видели, что я восстал из праха.
– Но теперь эти ворота закрыты. Значит, возвращаемся на север? Нам необходимо всего лишь высадиться на берег, а потом удалиться от него так, чтобы нас видели. Ты сам понимаешь это. В стране найдется дюжина лордов, которые поддержат тебя только в том случае, если убедятся, что выступают на стороне победителя. Сделай так, чтобы они поверили в твою победу, и они на четвереньках побегут в твой лагерь. Надо высадиться и отойти от берега, Эдуард. У тебя есть шестнадцать сотен людей.
– Шестнадцать сотен фламандцев, – пробормотал король.
– Остальные придут сами.
– Или будут смотреть на то, как я отправлюсь под мечи семейки Невиллов, – отозвался Эдуард.
– Естественно. Однако попробуй избежать этого, – посоветовал ему брат.
Монарх улыбнулся, заглянув в свой кубок. Его равно раздирали гнев на собственные неудачи и веселье.
– Генрих Болингброк[21] сумел вернуться из изгнания, – проговорил он, наконец.
Ричард поднял голову, мгновенно поняв его.
– И отвоевал свой престол, – проговорил герцог.
– Он высадился в Рейвенспёре[22], на реке Хамбер, ты разве не знал? – добавил Эдуард, глядя куда-то вдаль.
– Это название прозвенит по всей стране, словно колокол, – заметил Ричард. Он посмотрел на брата, и оба кивнули в полном согласии, отложив отчаяние на следующий вечер.
Эдуард поднялся на ноги и, распахнув дверь каюты, обратился к ожидавшему снаружи слуге:
– Пусть капитан известит флот. Мы отплываем на север, в Рейвенспёр. Там я подниму свой стяг.
Уорик вновь ощутил на себе тяжесть брони. Все эти поручни, поножи и другие пластины, все эти пряжки и завязки рождали в нем многочисленные воспоминания, среди которых находилось не слишком много приятных. Сент-Олбанс[23], рядом с отцом; Нортгемптон[24], где они в первый раз захватили Генриха; снова Сент-Олбанс[25], где он потерял его… И более всего Таутон, со всеми его ужасами и смертоубийством. Некоторые пластины панциря графа Ричарда пришлось обновить за прошедшие годы, в то время как другие еще сохраняли отметины полученных ударов, до блеска заполированные на стали. Уставившись на покрытую пятнами пота кожаную подложку своего шлема, Уорик понял, что не испытывает никакого желания надевать его.
Его брат Джон уже отправился вперед: он выехал сразу же, как только о прибытии флота стало известно в Лондоне. Дерри Брюер превратился в привидение – его можно было увидеть только издалека, да и то на невероятной скорости постукивающим палкой по мостовой. Начальник тайной службы, похоже, совсем не спал и одним махом состарился еще на дюжину лет. Он рассказал Уорику о том, что разоблачал тайны людей, десятилетиями сохранявших верность короне, затем лишь, чтобы расшевелить их и заставить приносить новости. Шпионы Дерри обходились без вооружения, однако услуги их оставались жизненно важными для дела Ланкастеров. На берега Англии было отправлено требование сообщать о любой высадке. На всех берегах страны нельзя было вытащить лодку на прибрежный галечник, не сообщив об этом через несколько часов шерифу.