Глостер не спал, но ему было настолько плохо, что он пребывал в каком-то забвении, отключившись от мира, словно человек, получивший сильный удар по голове. Великим усилием воли Ричард поднял голову, увидел брата и послал его в дальнюю даль, отчего Эдуард только расхохотался.
Шторм прекратился ночью, незадолго перед рассветом, хотя капитан не стал ничего предпринимать до утра. «Марка Антония» действительно отнесло на север, однако главная мачта была цела, и уровень воды в трюме также не представлял опасности, хотя и превысил все имевшиеся на досках отметки. Сам капитан сошел вниз, чтобы лично убедиться в этом. Эдуард сопутствовал ему и смог понять по его лицу, что хорошего в их положении мало.
Волнение еще не улеглось, ветер сдувал белые гребешки с волн, превращая их в пену. Тем не менее они смогли поставить парус и пойти против ветра к тому кусочку земли, который превратил Гримсби в один из самых укрытых от непогоды рыбацких портов мира.
Экипаж деловито развернул корабль и, направив его в обратную сторону вдоль берега, занялся осмотром каждого шва и стыка, починкой всего, что было повреждено или оторвано штормом. Поручни пришлось ставить заново, и корабельный плотник вместе с помощником теперь скрипели пилами. Мокрые опилки и домашний шум странным образом успокаивали нервы.
К полудню лицо Ричарда Глостера утратило часть приобретенного за ночь сине-зеленого цвета, и его можно было без опасения оставить на корме. Моряки ухмылялись, услышав издаваемые им стоны, однако сам он не находил в своем положении ничего смешного. Ричард не видел, как на мачте подняли сигналы флоту, хотя капитан с великой осторожностью наблюдал за приближением первых двух кораблей, готовый немедленно поднять паруса и пуститься наутек в том случае, если он привлек к себе внимание не тех людей. По морю этому плавали и такие корабли, которые без капли сомнений разделались бы с потрепанным штормом судном; и было весьма вероятно, что поутру они вышли в море, предвкушая возможную добычу.
Тем не менее флот собрался снова – корабли пришли в основном с севера и востока, куда их отнесло ветром. Эдуард самолично залез на самый верх мачты, чтобы пересчитать их, и открывшийся вид навсегда врезался в его память. Тридцать два судна собрались вокруг «Марка Антония». Став вокруг него плотным, но достаточным для того, чтобы корабли не могли столкнуться, строем, они ждали, а на палубы проливался свет, и море вновь взволновалось.
Капитан флагманского судна ждал, когда король слезет с мачты. Наконец, стало очевидно, что Эдуард не может прекратить поиск отсутствующих судов, и в конечном итоге капитан полез на мачту и попросил разрешения вести флот дальше. На самом деле им повезло в том, что они потеряли всего четыре корабля, а с ними две сотни людей и сорок коней, пошедших ко дну или захваченных силой. Тем не менее Эдуард сдался, лишь когда солнце снова начало склоняться к горизонту.
Капитаны дожидались только его приказа. Они немедленно поставили все паруса, и флот на полном ходу рванулся к широкому устью реки Хамбер, песчаные берега которого разделяли две мили. Безопасности ради корабли шли по три в ряду, и каждый из экипажей мог ощутить исчезновение ветра и изменение ритма волн, означавшие, что судно уже отделяет от могучих океанских валов клочок суши. К болящим возвращалось здоровье, а впереди под лучами закатного солнца золотилась коса Рейвенспёра, словно протянутая в море рука, защищавшая гавань от всех штормов. На внешней стороне ее у самой воды ютилась горстка домов… Казалось даже, что новый шторм смоет их в воду.
Тридцать два корабля стали на якорь и отправили к берегу лодки, чтобы найти место для безопасной высадки коней и людей. Некоторые уже посматривали на юг, на пристани и причалы на другой стороне эстуария, однако король высадился в Рейвенспёре. Он только расхохотался и покачал головой, когда его младший брат, ни слова не говоря, указал ему на находящийся на противоположном берегу Гримсби. Всего-то одно из лучших рыбацких селений на севере страны. Однако ни один король не начинал своего похода из Гримсби, и с этим приходилось считаться.
Эдуард с братом и лордами сошел на берег еще до того, как ночь опустилась на косу. Граф Риверс и барон Сэй исполняли обязанности королевских телохранителей и личных представителей. Вокруг них собралось примерно две сотни высадившихся солдат. И отнюдь не по случайному совпадению эти люди, родившиеся в Англии и Уэльсе, первыми ступили на берег, некогда бывший для них родным домом. Они первыми пожелали вступить в это войско, когда Карл Смелый начал набирать в него людей. Многим из них не приводилось ступать по английской земле с самого детства, другие бежали за море после совершенного в молодости и по глупости преступления. Восторженные выражения на их лицах тронули Эдуарда, и он улыбнулся толпе. Остальным предстояло высаживаться на берег на следующее утро, чтобы случайно не утонуть на илистом мелководье. Монарх огляделся по сторонам, ощутил всеобщую радость, и глаза его сверкнули.
– Подайте сюда мои стяги, – приказал он.
Стоявший рядом младший брат передал ему знамена на отполированных дубовых древках длиной в восемь или десять футов. Эдуард с почтением принял их, возложил себе на плечо и зашагал сквозь толпу. За ним последовали факельщики во главе с его братом, а дальше двинулись все остальные, взволнованные предстоящей церемонией.
Отойдя от берега примерно на сотню ярдов, Эдуард набрел на пологий склон и направился вверх по нему, так что солнце садилось по правую руку от него. Оказавшись на самой макушке склона, он остановился и сильными ударами вогнал древки в почву, постаравшись, чтобы те вошли в нее как можно глубже. Король прекрасно понимал, что подумают его люди, если хотя бы одно из них пошатнется или упадет, и потому со всей силой втыкал в глину заостренные торцы. Стяг с белой розой, в память отца. Пылающее Солнце, его собственный герб. И три льва, герб английской короны. В молчании монарх преклонил перед ними колени… а поднялся и перекрестился уже в полумраке. Он вернулся домой.
11
Еще один день ушел на то, чтобы выгрузить остальное войско Эдуарда с кораблей потрепанного небольшого флота. Некоторые из капитанов облюбовали для своих судов песчаные берега, к которым шлюпки подходили совсем близко; другим приходилось высаживать людей в высокие заросли на илистый грунт. Невзирая на все предосторожности, несколько человек в тяжелых доспехах все-таки утонули, захлебнувшись грязью или соленой водой, прежде чем им удалось бросить веревку или помочь выбраться на берег. Работа была нелегкой, и к полудню все успели несколько запыхаться и подустать.
Кроме «Марка Антония», еще шесть кораблей везли под палубой лошадей в разборных стойлах. Два из них были приспособлены к этому занятию и располагали венецианскими стропами и лебедками, позволявшими опускать животных в воду, так что они могли вместе с конюхами доплыть до берега. Четыре других судна представляли собой обыкновенные купеческие когги[26] с глубокими трюмами, на скорую руку приспособленными к перевозке животных. Корабли эти пришлось под парусами подогнать к берегу, так что они остановились с великим шумом и треском рушащихся переборок под визг испуганных лошадей… Холодный утренний воздух далеко разносил звуки. Корабли эти заканчивали свой жизненный путь на английском берегу – и экипажи, соответственно, относились к ним как к источникам досок. Орудуя молотами, они выломали в бортах широкие бреши, через которые и вывели коней наружу. Несчастные животные, не совсем пришедшие в себя после шторма, сбились вместе, разбивая копытами просоленную, поросшую неаппетитной травой землю. Несколько лошадей погибли в хаосе шторма, сбитые с ног ударами огромных волн, или под ударами молотов, когда они вырвались из стойл и угрожали существованию самого корабля. Их блестящие черные тела теперь покачивались в трюмной воде, под впервые проникшими в эти закоулки лучами солнца.
Мартовский день как будто принес в себе дуновение весны, несмотря на то что небо оставалось пасмурным, а на берегу собралась едва просохшая и грязная армия. Шлюпки все сновали между берегом и стоявшими на якоре кораблями, вывозя на берег оружие, инструменты и всякое снаряжение, разбросанное по палубам после шторма. Соль тонким порошком покрывала все вокруг – кожу людей, одежду… ею был пропитан сам воздух. Солдаты жадно пили воду из своих фляжек и доставленных на берег бочонков с питьевой водой, однако ее не хватало, чтобы утолить жажду. Кроме того, за последние два дня моряки не ели ничего, кроме скудного пайка из сушеной рыбы и вяленого мяса.
Эдуард окинул взглядом людей, которым предстояло вернуть ему утраченную корону. Его войско на берегу выглядело уже побежденным, сборищем утомленных и голодных нищих. Достаточную бодрость сохраняли только его брат, лорд Риверс и стоявший возле них барон Сэй. Эти трое последуют за ним до конца – король не сомневался в этом. Но все остальные посмотрят по сторонам, увидят свой жалкий вид… усомнятся и испугаются.
– Лорд Риверс, – обратился монарх к своему приближенному. – Пусть трое ваших людей заберут мои знамена с этой горки. Начнем нашу войну красиво! Город Халл расположен не более чем в дюжине миль отсюда. Там мы найдем пищу и отдых. За ним начинается Йорк. Там под мои стяги придут новые люди. Мы сделали один лишь первый шаг, джентльмены! Капитаны, выстройте своих людей в походную колонну.
Приказы его повторили голоса двух десятков мужчин, командовавших недовольными солдатами, строившими их в шеренги и роты, попутно отдававшими распоряжения мальчишкам, сновавшим вокруг с горнами, трубами и барабанами. Над соленой равниной зазвучал походный ритм, и те, кто его слышал, ощущали, как их застывшая кровь пробуждалась, заставляла принюхиваться к свежему ветру. Обратив спины к морю, войско отправилось в глубь страны, оставив флотских чиниться перед возвращением во Фландрию.
Капитаны кораблей знали, что больше в них нет нужды. Эдуард не станет возвращаться на континент, с чем бы он ни столкнулся.