Граф Ричард Уорик не распустил свое войско зимой, хотя необходимость содержать в безделье двадцать тысяч мужчин довела его едва ли не до нищеты. Причиной тому во многом служила неразбериха с его титулами. Закон попросту не предусматривал возможности возвращения в общество лишенного прав человека. Не имея возможности получать доходы с имений, Уорик был вынужден продавать небольшие поместья. Другого выхода не было. Армии следовало платить – а кроме того, ее надо было кормить, поить, одевать и снабжать оружием. И чтобы держать этих людей в готовности к бою, нужно было обеспечивать благополучие целой кучи ремесленников, от кузнецов и кожевенников до сапожников, прядильщиков, портных и докторов, коими общий список далеко не исчерпывался. И все это требовало изыскивать целый поток золота и серебра, при том, что граф Уорик, насколько было возможно, не торопился с выплатами и всегда задерживал их на один или два месяца. Ему казалось, что жизнь его проходит в обществе клерков и пачек счетов, от которых начинала болеть голова и на которые отказывались смотреть глаза. И хотя официально Ричард еще не вернул себе все права на свои поместья в Уорикшире, он все-таки чувствовал себя там дома. Ковентри, большой город на севере графства, был сердцем его английских владений. Хотя город этот не мог похвастать таким богатством, как Лондон, граф назанимал денег во всех его монастырях, не считаясь с условиями, которыми обставлялся заем. Так или иначе, но он вернет себе собственные владения, ну а если погибнет – мертвому незачем заботиться о долгах. Странно было ощущать подобную свободу – свободу человека, не имеющего сыновей. Его дочерей защитят герцог Кларенс и принц Уэльский. Тем или иным путем он вернет себе собственное состояние – и потратит его так, как считает нужным.
Последний из монастырских экономов, согбенный годами и тяжестью возложенной на него ответственности, поклонился и отбыл восвояси, и Уорик впервые за шесть дней остался в одиночестве и почувствовал, что голова его идет кругом. После того как пришло известие о появлении флота, он засел за работу, уделяя свое внимание тысяче подробностей. И все из-за одного человека.
В конце зала открылась дверь. Ричард глянул на помеху и обнаружил, что приветственно улыбается Дерри Брюеру. Граф Уорик отнюдь не рассчитывал на его дружбу. Более того, на деле они не однажды оказывались в разных лагерях. Брат Ричарда, Джон Невилл, не испытывал к этому человеку ни малейшей симпатии, хотя не мог не ценить преданность Брюера. И все же, раз уж Ричард Невилл сумел простить королеву, убившую его отца, значит, сумеет простить и ее слугу. Уорик ощущал в этом отношении некое довольство собой, как если б смог проявить определенную мудрость, недоступную для остальных людей.
– А я полагал, что вы уже возвращаетесь в Лондон, мастер Брюер, – проговорил он, пока Дерри, постукивая палкой, приближался к столу. Как ни странно, но при всем новоприобретенном Ричардом теплом отношении к этому человеку он остро ощутил находящийся на бедре кинжал. Застарелый цинизм никак не мешал графу все-таки держать руку поближе к его рукояти. Мир – жестокое место… Здесь предают и убивают, застав врасплох. Он не позволит себе снова попасть в подобную ситуацию.
– Да, сегодня днем, – ответил Брюер. – Собирая сегодня своих пчелок, я подумал, что надо навестить и тебя.
– Ваших «пчелок», Дерри? Людей, шепотками которых вы пользуетесь?
– Мне нравится это словцо, Ричард. Оно так подходит к моим людям, незаметно поселяющимся там и здесь и тихо слушающим… А может быть, еще и потому, что новости, которые они приносят, – сущий мед для меня.
– Вы что-то узнали? – спросил Уорик, выпрямляясь.
– Как ты сам говорил, Лондон находится слишком далеко от севера Англии и потому бесполезен нам. Лондонские новости всегда опаздывают. А вот Ковентри – средние земли, то есть все равно что бьющееся сердце. Кроме того, этот город окружен парой миль надежных и крепких стен, а я научился ценить сие качество за прошедшие годы. Он нравится мне. Быть может, я, наконец, уйду от дел и поселюсь здесь. Если только найду хозяина, готового сдать мне свое владение за хорошую плату…
Ричард почесал ухо.
– Полагаю, что человек, обладающий полезной информацией, может устроиться самым удобным образом, мастер Брюер. Все зависит от того, что он слышал.
– Вне сомнения, – не стал возражать Дерри.
По правде сказать, он располагал небольшим домиком в лондонском районе Рукери и поместьем за городским стенами, записанным на имя старого приятеля-лучника. За все предыдущее десятилетие ему удалось провести там едва ли не всего один месяц, однако он все мечтал о том, как будет ухаживать за собственными пчелами и обрезать яблони, когда сын короля Генриха будет мирно и благополучно восседать на собственном троне, а Йорки превратятся в темное пятно в свитках истории. Шпионских дел мастер улыбнулся Уорику единственным глазом, замечая всю его усталость и слишком хорошо понимая его. Им обоим не жить, если Эдуарду удастся победить… В этом можно было не сомневаться.
– Я слышал, что Эдуард и его брат выступили из Фландрии более чем с тысячей человек, – рассказал Брюер. – У меня есть среди них надежный парень, и он говорит, что все они – наемники из Бургундии. Впрочем, это и так ясно. Однако малому нужен покровитель, и я обещал, что ты найдешь для него место при себе.
Ричард отмахнулся:
– Зачем мне платить еще одному человеку? У меня здесь, на рыночной площади, спит несколько тысяч таких – или вы не заметили их? И столько же, если не больше, марширует по замку Уорик. Каждое утро меня посещают два утонченных человека, мэр и олдермен Ковентри, и, сняв с головы шляпу, с поклоном вопрошают, не будет ли мне угодно запретить своим солдатам воровать пищу и приставать к здешним молодкам. Поверьте, мне даже пришлось повесить отличного крепкого парня за то, что он убил местного жителя… Он сделал то, чего я хочу от него, а мне пришлось лишить его жизни! Я стал тут для всех них чем-то вроде доброй няни… наставника, казначея, в конце концов! A я все жду и жду. И каждый день становится для меня новым поворотом пыточных тисков, которые стискивают все сильнее и сильнее…
– Успокойся, Ричард, – проговорил Дерри. – Пока что мы всего лишь увидели флот. Да, нет ничего хуже, чем ждать. Но разве мы не окажемся дураками, если в конечном счете узнаем, что эта великая буря разбила его флот в щепки? Подумай об этом! Или если он высадится возле Йорка, представь себе все, что мы сделали за последние месяцы, чтобы они не забыли о Таутоне. Ланкастер на троне – это мир, сынок! А мир – это торговля. Такова наша линия, сынок, если спросят. Вежливая и твердая… Надо говорить людям то, что они хотят услышать. Войны Эдуарда не нужны городам севера. Они еще не забыли последнюю.
Дерри был доволен тем, что Уорик хотя бы слушает его.
– Когда они высадятся, мои маленькие пчелки сразу же сообщат мне об этом, и тогда мы падем на них, как орел с высоты, – продолжил он. – На твоей стороне граф Оксфорд, герцог Эксетер, графы Эссекс и Девон. Сомерсет на берегу ожидает Маргарет. У тебя еще есть твой брат Джон – и я не сомневаюсь в том, что твои собственные доверенные люди ждут на севере с голубями появления нашего рослого друга?
Дерри помолчал, дожидаясь кивка Уорика. Граф отправил голубей в Йорк не один месяц назад, и они ожидали возвращения в Лондон. Мысль эта заставила его прикусить губу и негромко выругаться. По дороге к родным для них вестминстерским голубятням птицы пролетят над Ковентри. Еще одна из мелочей, которые следует внимательнее продумывать.
Брюер продолжал говорить словно в самозабвении, хотя Ричард по собственному опыту знал, что старик редко пропускает мимо взгляда своего единственного глаза любую реакцию на свои слова. В этом отношении Дерри напоминал ему французского короля, также следившего за собеседником более пристально, чем допускали хорошие манеры.
– При Эдуарде состоят его брат Ричард и лорд Риверс, верный, как старый пес. Вместе с ним за море бежал и барон Сэй – он, должно быть, до сих пор находится при нем, подбирая крошки, падающие из его пасти. – Дерри ухмыльнулся, довольный нарисованной им картиной, но тут же посерьезнел: – Однако есть и такие люди, которым я бы не стал верить в нынешние времена, Ричард. Например, графу Перси на севере. Ты знал его с детства, поэтому я мог бы оставить подозрения в его отношении. Однако твой собственный брат Джон твердит всем, кто его спросит, что добьется возвращения этого титула в свои горячие лапки. Посему Перси может принять сторону Йорков, хотя если б Джон держал рот на замке, то мы могли бы не опасаться его.
– Хорошо, я переговорю с Джоном, – ответил Уорик.
Брюер пожал плечами:
– Говорить с ним уже поздно – вся страна знает о претензиях твоего брата или догадывается о них. А как насчет Кларенса? Ему можно доверять?
Ричард попытался представить себе лицо своего зятя, а потом утвердительно кивнул:
– Да. Я был рядом с ним на море, когда родилась и умерла его дочь. Он еще не простил за это своего брата.
– Похоже, он ждет слишком многого для человека, который предпочел жену и месть. Он считает себя наследником престола? А ему известно, что ты выдал свою дочь за Эдуарда Ланкастера? Разве этот шаг не отодвигает Кларенса от трона? Что значит тогда его очередь в престолонаследии?
Уорик фыркнул:
– Больше всего он хочет получить герцогство Йоркское – а Эдуард при любых обстоятельствах будет стремиться сохранить его за собой… Нет, я доверюсь честолюбию моего зятя, даже если он охладеет ко всему остальному.
– Ты простил Маргариту Анжуйскую, – напомнил графу Дерри, коснувшись его старой раны.
Ричард бросил на него внимательный взгляд:
– Я сделал это, потому что таким образом хочу вернуть себе прежние титулы.
– Я понимаю это. Однако хочу сказать, что Кларенс, возможно, испытывает подобные чувства. Я не стал бы доверять ему на поле брани, когда исход битвы можно обернуть против тебя… Надеюсь, ты меня понимаешь? Он, Эдуард и Ричард равным образом потеряли отца. Тебе следует остерегаться этих сыновей Йорка, вот так. Подумай о собственных братьях, даже о Джоне с его вздорным гневом на всех и на вся. Он-то останется твоим, даже когда дело дойдет до ножей.