И еще там были пометки, сделанные полудюжиной разных ручек и маркеров, но одной и той же деловитой рукой. Они решительно выделяли, подчеркивали и указывали. Они обозначали пункты перечней и имели энергичные восклицания на полях. Они противоречили одна другой и ссылались одна на другую в третьем лице. Линии являли собой то координатные сетки, то бездумно набросанные горы, то запутанные следы шин, тянущиеся за быстроходными на вид автомобильчиками.
Блю понадобилось некоторое время, чтобы понять, чему именно посвящена эта тетрадь. Она была разбита на неравные разделы, но было ясно, что тому, кто это сделал, то и дело не хватало места, и он продолжал тему где-то дальше. Там оказался раздел, посвященный силовым линиям, невидимым энергетическим потокам, связывающим между собой места силы. Был раздел, посвященный Оуайну Глендуру, Королю-ворону. Имелся раздел, в котором собирались легенды о спящих рыцарях, ожидавших под горами, когда их разыщут и пробудят к новой жизни. Имелся раздел со странными историями о королях, принесенных в жертву или пожертвовавших собой, и древних богинях воды, и обо всем, что в старину олицетворял собой ворон.
Более всего от тетради исходило желание. Тетрадь хотела большего, чем могла вместить, большего, чем могли выразить слова, большего, чем могли показать схемы. Страстное желание вырывалось из страниц, проявлялось в каждой яростно проведенной черте, в каждом сделанном с лихорадочным возбуждением наброске, в каждом выделенном определении. Во всем этом ощущалась какая-то болезненная меланхолия.
Среди множества нарисованной чепухи выделялся знакомый узор. Три пересекающиеся линии — длинный перекошенный треугольник. Именно его Нив нарисовала в пыли на церковной стене. А раньше — мать на запотевшей дверце душевой кабины.
Блю расправила страницу, чтобы лучше видеть. Этот раздел был посвящен силовым линиям — «мистическим энергетическим дорогам, соединяющим места духовной силы». Хозяин тетради снова и снова рисовал три линии в самых разных местах, рядом с перекошенным Стоунхенджем, с лошадьми со странно вытянутыми туловищами, с подписанным наброском погребального кургана. Объяснения символа нигде не попадалось.
Это не могло быть совпадением.
И, конечно, не могло быть такого, чтобы тетрадь принадлежала тому «вороненку», который строил из себя президента. Наверняка ему кто-то дал ее.
«Может быть, Адам?» — подумала она.
В нем она почувствовала то же самое, что и в тетради — ощущение магии, возможности, предвкушение опасности. То же самое, что в те секунды, когда, по словам Нив, дух коснулся ее волос.
«Хорошо бы, это был Ганси», — подумала Блю. Но почти сразу же поняла, что не права. Потому что кем бы ни был этот самый Ганси, жить ему оставалось недолго.
Глава 9
Ганси проснулся среди ночи. В лицо ему светила луна, рядом звонил телефон.
Он не сразу нашарил его в постели. Без линз или очков он почти ничего не видел, и ему пришлось поднести экран вплотную к глазам, чтобы прочесть, кто же ему звонит: Малори Р. Теперь Ганси понял, почему звонок раздался в такое неподходящее время. Доктор Роджер Малори жил в Сассексе, где время на пять часов отличалось от времени в Генриетте. Полночь в Вирджинии соответствовала пяти утра у Малори, а он рано просыпался. Малори был одним из верховных авторитетов по части силовых линий во всей Британии. Ему было 80, а может быть, 100 или 200 лет, он написал на эту тему три книги, считавшиеся классическими (в очень узком кругу). Они познакомились тем летом, когда Ганси разрывался между Уэльсом и Лондоном. Малори первым из всех отнесся к пятнадцатилетнему Ганси серьезно, и благодарности, которой после этого проникся к нему Ганси, предстояло нескоро угаснуть.
— Ганси, — приветливо сказал Малори, хорошо усвоивший, что собеседник не любит, когда его называют по имени, и без дальнейших вступлений завел повествование о погоде, о последних четырех заседаниях исторического общества и о том, насколько неудачным оказался его сосед, держащий колли. Ганси понимал не более трех четвертей этого монолога. Прожив в Великобритании почти год, он хорошо научился понимать всякие акценты, но все же часто испытывал трудности в общении с Малори, потому что тот был очень стар, мямлил, причмокивал, да и связь оставляла желать лучшего.
Выбравшись из кровати и нагнувшись над своим макетом Генриетты, Ганси по правилам хорошего тона 12 минут слушал старика и лишь потом вежливо сказал:
— Очень приятно, что вы позвонили.
— Я нашел очень интересный текст, — сообщил Малори. Послышался звук, как будто он либо жевал, либо заворачивал что-то в целлофан. Ганси бывал у него в квартире и вполне допускал, что он мог делать сразу и то, и другое. — Там высказано предположение, что силовые линии неактивны. Спят. Вам это ничего не напоминает?
— Как Глендур? Но что же это значит?
— Это может объяснить, почему их так трудно отыскать. Если они существуют, но пребывают в неактивном состоянии, энергия должна быть слабой и проявляться неравномерно. В Суррее я с этим парнем отслеживал одну линию — 14 миль, отвратительная погода, дождь такой, что каждая капля с турнепс величиной, — а потом она взяла и исчезла.
Ганси достал тюбик с клеем, несколько кусков картона и принялся сооружать крышу, слушая, как Малори восторженно рассказывал о дожде. Немного погодя он спросил:
— Не говорится ли в вашем тексте что-нибудь о том, как пробуждать эти силовые линии? Если можно разбудить Глендура, то, значит, линии тоже можно оживить, да?
— В этом-то все и дело.
— Но все это означает, что для пробуждения Глендура потребуется сделать открытие. Ведь люди постоянно ходят по силовым линиям.
— О, нет, мистер Ганси, вот тут-то вы заблуждаетесь. Дороги духа лежат под землей. Даже если они не всегда находились там, то сейчас их покрывает не один метр накопившейся за века почвы, — возразил Малори. — На самом деле к ним сотни лет никто не прикасался. И мы с вами тоже не ходим по этим линиям. Мы просто следуем за их эхом.
Ганси вспомнил, как во время их с Адамом поисков линий те без всяких видимых причин то исчезали, то вновь появлялись. Гипотеза Малори казалась правдоподобной, и, откровенно говоря, именно она-то и требовалась Ганси. Больше всего ему хотелось погрузиться в книги, чтобы отыскать там факты, подкрепляющие новую идею, — и черт с ним, с учебным днем. Он почувствовал довольно редкий у него приступ сожаления, что он еще не взрослый, что он прикован к Эглайонби; возможно, именно такое ощущение все время мучило Ронана.
— Понятно. Значит, полезем под землю. Может быть, в пещеры?
— О, в пещерах очень опасно, — сразу ответил Малори. — Знаете, как много народу гибнет там каждый год?
Ганси ответил, что понятия не имеет.
— Тысячи, — заверил его Малори. — Это все равно, что кладбища слонов. Гораздо лучше находиться на поверхности земли. Спелеология намного опаснее мотогонок. Нет, этот источник был посвящен ритуалу, который должен с поверхности пробудить силовые линии, сделать так, чтобы они узнали о вашем присутствии. Вы как бы символически возлагаете руки на энергию прямо здесь, в Марианне.
— Генриетте.
— Это в Техасе?
Всякий раз, когда Ганси говорил с британцами об Америке, они всегда полагали, что он имеет в виду Техас.
— В Вирджинии, — ответил он.
— Ну, конечно, — с готовностью согласился Малори. — Только представьте, насколько легче было бы идти по призрачной дороге, ведущей к Глендуру, если бы она не шептала, а громко заявляла о себе. Остается отыскать ее, исполнить ритуал и идти по ней к вашему королю.
Малори сказал это так, будто говорил о чем-то, однозначно предначертанном судьбой.
Идти по ней к вашему королю.
Ганси закрыл глаза, чтобы немного утихло внезапно начавшееся сердцебиение. Он видел перед собою покоящегося в сером полумраке короля — руки сложены на груди, справа лежит меч, слева стоит чаша. Эта неподвижная фигура была крайне необходима Ганси, но почему — он не мог не то что сформулировать, но даже понять для себя. Это было нечто значимое, большое, великое. Нечто, не поддающееся оценке. Нечто такое, что следовало заслужить.
— Одна беда — именно в части описания ритуала текст не слишком понятен, — сознался Малори. Тут он отвлекся на всякие странные особенности исторических документов, и Ганси почти не слушал его, пока он не сказал: — Я собираюсь попробовать его на Локьер-род. Потом дам знать, как все пройдет.
— Замечательно! — сказал Ганси. — Даже и не знаю, как вас благодарить.
— Передайте мои наилучшие пожелания вашей матери.
— Обя…
— Вы счастливчик, что в таком возрасте у вас еще есть мать. Мою мать убила британская система здравоохранения, когда я был примерно таким же, как вы. Она отлично чувствовала себя, пока у нее не начался легкий кашель. У нее признали…
Ганси вполуха слушал давно знакомую историю о том, как государственная медицина не смогла вылечить мать старика от рака горла. К концу разговора Малори, похоже, совсем развеселился.
Но теперь уже Ганси заразился азартом; ему позарез было нужно поделиться с кем-нибудь, пока не оформившееся еще окончательно стремление к новому поиску не сожрало его изнутри. Лучше всего, конечно, подошел бы Адам, но вполне могло быть, что Ронан, которого швыряло от бессонницы до чуть ли не суточного беспробудного сна, еще не спит.
Однако еще на полпути к комнате Ронана он вдруг осознал, что она пуста. Стоя в темном дверном проеме, Ганси шепотом позвал Ронана, а потом, не получив ответа, произнес его имя вслух.
Осматривать комнату не было совершенно никакой необходимости, но все же Ганси это сделал. Потрогав рукой кровать, он убедился в том, что она не застелена и совершенно холодна, а простыни отброшены, как будто Ронан куда-то очень спешил. Ганси забарабанил в дверь Ноа, второй рукой набирая номер Ронана. После второго гудка из телефона раздалось: «Ронан Линч».
Ганси на полуслове прервал сообщение автоответчика; его пульс забился чаще. Поспорив несколько секунд с собой, он набрал другой номер. На этот раз он услышал голос Адама, сонный и встревоженный.