Теперь интерес выражали уже обе брови Каллы.
— Сказано прямо и откровенно, — согласилась Калла. — Я все пыталась угадать, когда же ты взбунтуешься против нас. Но почему бы тебе не спросить у матери?
— Потому что я сердита на нее. Она указывает, что мне делать.
Калла переступила с ноги на ногу.
— Возьми-ка другую сумку. Так, что ты предлагаешь?
Блю послушно взяла вторую сумку; эта была темно-коричневой, и из нее выпирали углы. Похоже, там лежала какая-то коробка.
— Чтобы ты мне объяснила!
Калла подняла одну из высвободившихся рук и поднесла палец к губам. И ее губы, и ноготь на пальце были окрашены глубоким цветом индиго, цветом чернил осьминога, цветом самой густой тени, какая имелась в каменистом переднем дворике.
— Вся штука в том, что я не знаю, что именно правда из того, что рассказали нам самим.
Эти слова немного вывели Блю из равновесия. Сама мысль о том, что можно солгать Калле, или Море, или Персефоне, казалась ей абсурдной. Они могут не узнать правды, но ложь услышат наверняка. Но вокруг Нив, вокруг ее многочасовых гаданий с магическими кристаллами и тем, что их заменяло, имелась какая-то тайна, и Блю сомневалась, что в это время за нею кто-нибудь наблюдал.
— Вроде бы здесь она должна была кого-то искать, — сказала Калла.
— Моего отца? — предположила Блю.
Калла не сказала «да», но и не сказала «нет». Она лишь продолжила:
— Но я думаю, к этому у нее прибавилось что-то еще, и поэтому она решила еще немного задержаться в Генриетте.
Они заговорщицки переглянулись.
— В таком случае у меня будет другое предложение, — сказала в конце концов Блю. Она попыталась вскинуть бровь, как это делала Калла, но ей, кажется, это плохо удалось. — Мы осмотрим барахло Нив. Ты будешь его держать, а я постою рядом.
Рот Каллы сжался чуть ли не в точку. Ее психометрические видения частенько бывали очень смутными, но если рядом будет Блю, усиливающая ее дар? Когда она прикоснулась к татуировке Ронана, результат оказался более чем впечатляющим. Если она возьмет в руки вещи Нив, то, возможно, удастся получить какие-то определенные ответы.
— Подержи-ка эту сумку, — сказала Калла, протягивая Блю последнюю из своих вещей. Это была действительно сумка, из кроваво-красной кожи, самая маленькая из всех. Она оказалась невероятно тяжелой. Пока Блю пыталась разобраться, как же ей удержать все три вещи, Калла стояла, скрестив руки на груди и барабаня ногтями цвета индиго по плечам.
— Нужно, чтобы ее не было в комнате по меньшей мере час, — сказала она. — И чтобы Мора была занята чем-нибудь другим.
Калла однажды заметила, что Мора не держит никаких домашних животных, потому что почти все ее время занимают ее принципы. Мора глубоко верила во многие вещи, в том числе в независимость личной жизни.
— Но ты это сделаешь?
— Сегодня я кое-что уточню, — ответила Калла. — Насчет их планов. Что это такое? — Ее отвлек автомобиль, остановившийся у начала дорожки. И Калла, и Блю наклонили головы, чтобы прочесть магнетическую надпись на пассажирской двери: «Цветы от Энди!». Женщина-водитель добрых две минуты копалась на заднем сиденье и лишь потом направилась к дому, держа в руке самый крохотный в мире букетик. Рядом с цветочками даже ее начесанная челка казалась внушительной.
— Это место так сразу и не найдешь! — сказала женщина.
Калла поджала губы. Она люто ненавидела все, что можно было бы отнести к разряду светской болтовни.
— Что это такое? — осведомилась Калла. Она произнесла этот короткий вопрос так, будто перед нею были не цветы, а котенок, которого без спросу пытаются внедрить в дом.
— Это для… — женщина попыталась прочитать надпись на карточке.
— Для Орлы? — предположила Блю.
Орла постоянно получала цветы от безнадежно влюбленных мужчин из Генриетты и из-за ее пределов. Ей присылали не только цветы.
Кто-то присылал соли для ванны. Кто-то — корзины с фруктами. Один — это оказался самый памятный случай — прислал портрет Орлы маслом. Он написал ее в профиль, чтобы зритель полностью видел длинную изящную шею Орлы, ее классически правильные ключицы, ее исполненные романтизма глаза с тяжелыми веками и ее массивный нос — наименее любимую часть ее лица. После этого Орла сразу же разорвала отношения с ним.
— Блю? — спросила женщина. — Блю Сарджент?
В первый момент Блю не поняла, что цветы предназначаются ей. Женщине пришлось протянуть ей цветы, потом Калле забрать у нее одну из сумок, чтобы она смогла взять их. Когда женщина поспешила к своей машине, Блю покрутила букетик в руке. Белая гвоздика, окруженная россыпью мелких гипсофил; они пахли приятнее, чем выглядели.
— Доставка должна была обойтись дороже, чем цветы, — прокомментировала Калла.
Ощупав жесткие стебельки, Блю обнаружила маленькую карточку. На ней женским почерком были нацарапаны несколько слов:
«Надеюсь, Вы все еще не против моего звонка. Адам».
Теперь крохотный букетик цветов получил объяснение. Он соответствовал потрепанному джемперу Адама.
— Ты, кажется, краснеешь, — неодобрительно заметила Калла. Она протянула руку, чтобы взять букет, но Блю оттолкнула ее. — Не знаю, кто это прислал, но, похоже, ему пришлось раскошелиться, согласна? — саркастически добавила Калла.
Блю прикоснулась лепестком гвоздики к подбородку. Цветок был настолько нежным, что, казалось, она вовсе ничего не касается. Это совсем не походило на корзину фруктов, но Блю не могла себе представить, чтобы Адам прислал что-нибудь более эффектное. Эти мелкие цветочки были тихими и скромными, как и он сам.
— Мне кажется, они очень милые.
Ей пришлось прикусить губу, чтобы сдержать рвущуюся наружу дурацкую улыбку. Ей хотелось прижать цветы к груди и кинуться танцевать, но и то, и другое казалось неразумным.
— От кого это? — спросила Калла.
— А это пусть будет тайной. Забирай свои сумки. — Блю разогнула локоть; коричневая и холщовая сумки Каллы скользнули прямо ей в руки.
Калла покачала головой, но никак не выразила неудовольствия. Блю подозревала, что где-то в глубине ее души скрывается романтика.
— Калла, — сказала Блю, — как ты думаешь, я должна сказать этим мальчикам, где проходит дорога мертвых?
Калла долго смотрела на Блю, так же долго, как это делала Нив. Потом сказала:
— Почему ты думаешь, что я могу ответить на этот вопрос?
— Потому что ты взрослая, — ответила Блю. — И, наверное, успела много чему научиться к этому возрасту.
— Я, знаешь ли, думаю, — сказала Калла, — что ты уже приняла решение.
Блю потупила глаза. Она действительно ночью не могла уснуть из-за тетради Ганси и ощущения того, что в мире что-то нарастает. Также следовало сознаться, что ее захватила мысль о том, что, возможно, только возможно, где-то существует спящий король, и ей, может быть, удастся прикоснуться ладонями к его спящим щекам и почувствовать под кожей биение многовекового пульса.
Но всего важнее было ее лицо на карте пажа кубков, отсыревшие от дождя плечи в церковном дворе и голос, который произнес: «Ганси. Да, это все».
После того как она увидела, что ему суждена смерть, и увидела, что он существует на самом деле, и выяснила, что ей суждено быть причастной к этому, она просто никоим образом не могла остаться в стороне и позволить всему этому свершиться.
— Не говори маме, — сказала Блю.
Неопределенно хмыкнув, Калла распахнула входную дверь, оставив Блю с ее букетом на ступеньках. Цветы не весили ровным счетом ничего, но Блю воспринимала их как перемену в жизни.
«Сегодня, — думала Блю, — сегодня я перестану прислушиваться к будущему и начну жить в нем».
— Блю, если тебе случится познакомиться с ним… — вновь заговорила Калла. Она стояла на пороге, одна нога в прихожей, другая снаружи. — Лучше бы тебе не открывать свое сердце. Не забывай, что ему суждено умереть.
Глава 20
В то же самое время, когда его цветы прибыли к дому 300 по Фокс-вей, Адам подъехал на своем довольно жалком велосипеде к «Заводу Монмут». Ронан и Ноа торчали на заросшей сорняками автостоянке — строили деревянный помост для каких-то злокозненных целей.
Он дважды попытался откинуть ржавую подставку, но в конце концов смирился и просто положил велосипед наземь. Колючая трава торчала между спицами.
— Когда, по-вашему, появится Ганси?
Ронан ответил ему далеко не сразу. Он лежал под «BMW», забравшись туда почти целиком, и измерял ширину шин желтой линейкой из магазина инструментов.
— Ноа, десять дюймов.
Ноа стоял около груды фанеры и четырехдюймовых брусков.
— И все? — спросил он. — По-моему, что-то маловато.
— Я тебе, что, врать буду? Десять. Дюймов. — Ронан высунулся из-под машины и уставился на Адама. Он не стал бриться к вечеру — вероятно, в насмешку над тем, что у Ганси растительность на лице упорно отказывалась появляться, — и теперь его щетина выглядела весьма впечатляюще. Сам же он казался таким человеком, от которых женщины должны прятать кошельки и детей.
— Кто его знает? А когда он обещал?
— В три.
Ронан поднялся на ноги, и они оба повернулись к Ноа, возившемуся с деревяшками для помоста. Похоже, что «работать» для него означало «смотреть». Ноа, подняв обе руки, держал перед собой разведенные на десять дюймов указательные пальцы и растерянно смотрел между ними на лежавшую на земле доску. Никаких инструментов поблизости не имелось.
— Что вы тут затеяли? — спросил Адам.
Ронан улыбнулся своей змеиной улыбкой.
— Пандус. Для «BMW». В форме полумесяца, чтоб ему пусто было.
Это было вполне в духе Ронана. Его комната в «Монмуте» была завалена дорогими игрушками, однако он, как избалованный ребенок, предпочитал играть на улице с палками.
— С таким профилем, как у этой штуки, получится не полумесяц, а каюк подвеске, — заметил Адам.
— Я обойдусь и без твоих подначек, умник.
И, вероятно, вполне мог бы обойтись. Ронану не требовались сверхъестественные силы. Он даже кусок фанеры мог бы уговорить выполнить его желание. Присев на корточки около велосипеда, Адам снова взялся за рычажок упора, пытаясь понять, удастся ли освободить его, не сломав окончательно.