Через несколько минут, когда Ганси карабкался на переднее сиденье, Блю увидела, что он улыбается, открыто и искренне, и что он страшно возбужден тем, что они отправляются туда, куда отправляются. В нем не было ничего общего с его прежним лощеным обликом. Это было некое внутреннее веселье, порожденное, — решила она, — пребыванием в вертолете, и сама Блю испытывала такое же возбуждение.
Адам наклонился к ней, как будто хотел что-то сказать, но в конце концов лишь покачал головой и улыбнулся, как будто Ганси был шуткой, которую слишком трудно растолковать.
Впереди Ганси повернулся к пилоту, который немного удивил Блю, — это оказалась молодая женщина с поразительно прямым носом, каштановыми волосами, собранными в красивый пучок. Наушники надежно удерживали на месте все выбившиеся прядки. Кажется, близость, возникшая между Блю и Адамом, заинтересовала ее больше, чем Ганси.
— Дик, ты не хочешь познакомить нас? — крикнула пилот.
Ганси скорчил рожу.
— Блю, — сказал он, — позвольте представить вам мою сестру Хелен.
Глава 22
Ганси нравилось почти все, что было связано с полетами. Ему нравились аэропорты с массами людей, каждый из которых чем-то занимался, ему нравились самолеты с толстыми стеклами в иллюминаторах и откидными столиками в спинках кресел. Когда самолет устремлялся по взлетной полосе, ему приходило на память ускорение, прижимавшее его к спинке сиденья «Камаро» после того, как нажмешь на газ. В визге турбин вертолета ему слышалась воплощенная эффективность. Ему нравились рычажки, верньеры и циферблаты, которыми была усеяна кабина, и даже техническая старомодность простых запоров пристяжных ремней. Едва ли не самое большое удовлетворение Ганси испытывал от достижения целей, и значительная часть заключалась в том, что эти цели были достигнуты эффективными путями. А ведь вряд ли можно было придумать что-то более эффективное, чем стремиться к своей цели по прямой, как летит ворон.
И, конечно, от такого зрелища, как вид Генриетты с высоты в тысячу футов, не могло не захватывать дух.
Мир внизу был густо-зеленым; эту зелень прорезала узкая сверкающая река, в которой отражалось небо. Он мог проследить эту реку до самых гор.
Сейчас, когда они оказались в воздухе, Ганси начал немного волноваться. В присутствии Блю ему начало казаться, что с вертолетом он, возможно, хватил через край. Он гадал, смягчится она или, напротив, еще сильнее ожесточится, если он признается, что вертолет принадлежит Хелен и что ему не пришлось заплатить ни цента за эту прогулку.
Не исключено, что и ожесточится. И, помня данное себе обещание не говорить ничего такого, что могло бы испортить дело, он держал язык за зубами.
— Вот она какая, — раздался прямо в ухе Ганси голос Хелен; в вертолете все пользовались наушниками и микрофонами, чтобы можно было переговариваться, не перекрикивая непрерывный грохот двигателя и роторов, — подружка Ганси.
В наушниках послышалось чуть слышное хмыканье Ронана; Ганси уловил этот звук лишь потому, что очень часто слышал его.
— Наверное, она очень большая, — заметила Блю, — если ее видно отсюда.
— Генриетта, — откликнулась Хелен. Накренив машину, она посмотрела налево. — Они уже поженились. Хотя еще даже не встречались.
— Будешь клевать меня — я тебя выкину и дальше полечу сам, — пригрозил Ганси. Угроза, конечно, не была серьезной. И не только потому, что он, естественно, не стал бы выкидывать Хелен с такой высоты, но и потому, что он не имел права лететь без нее. К тому же, по правде говоря, он почти не умел управлять вертолетом — взял всего несколько уроков. Ему, похоже, не хватало важной способности определять высоту и удерживать горизонталь, что могло привести к противоречивым взаимоотношениям с деревьями. Он утешался тем, что, по крайней мере, с параллельной парковкой у него нет никаких трудностей.
— Ты приготовил маме подарок к дню рождения? — спросила Хелен.
— Да, — ответил Ганси. — Себя.
— На этот подарок она уже много лет нарадоваться не может, — съязвила Хелен.
— Не думаю, что родители ожидают подарков от маленьких детей, — сказал он. — Я материально зависимый. Знаешь, есть такое юридическое понятие…
— Ну, ты, материально зависимый! — воскликнула его сестра и рассмеялась. Хелен смеялась точь-в-точь, как персонажи мультфильмов: «Ха-ха-ха-ха!» Это был устрашающий смех, заставлявший мужчин предполагать, что они могли быть его причиной. — Вся твоя зависимость кончилась, когда тебе исполнилось четыре. Ты прямо из детского сада превратился в старичка с квартирой-студией.
Ганси небрежно отмахнулся. Его сестра была склонна к преувеличениям.
— А что ты ей приготовила?
— Это сюрприз, — надменно отозвалась Хелен и пальцем с розовым ноготком перебросила какой-то рычажок. Этот розовый цвет был единственным признаком, сколько-нибудь намекавшим на женское кокетство. Хелен была красива красотой суперкомпьютера: в эффектном, но утилитарном стиле, насыщенном новейшими техническими ноу-хау, чересчур дорогими для большинства.
— Значит, стекляшка.
Мать Ганси коллекционировала редкие расписные тарелки с той же всепоглощающей страстью, с какой Ганси собирал факты, связанные с Глендуром. Ему не очень-то приятно было видеть, что такая масса посуды используется не по назначению, но коллекцию его матери расхваливали в журналах, и поддерживал мать отнюдь не только отец, так что совершенно ясно, что она была не одинока в своем пристрастии.
Хелен упорно гнула свое.
— Даже слушать не хочу. Ты ничего не приготовил.
— Я такого не говорил!
— Ты сказал, что это стекляшка.
— А что еще я мог сказать?
— Они же не все стеклянные. Та, которую я нашла, не стеклянная.
— Значит, ей не понравится.
Лицо Хелен превратилось из решительного в каменное. Она сердито взглянула на экран GPS. Ганси не хотелось думать о том, сколько времени она затратила на поиски своей не стеклянной тарелки. Он очень не любил, когда какая-нибудь из женщин его семьи оказывалась разочарованной. Это могло испортить самую лучшую еду.
Хелен умолкла, и Ганси вернулся к мыслям о Блю. Что-то в ней тревожило его, однако он не мог сказать, что именно. Достав из кармана лист мяты, Ганси сунул его в рот и уставился на извивавшиеся под ним знакомые дороги Генриетты. Сверху изгибы казались не столь опасными, какими он ощущал их, сидя в «Камаро». Так чем же его тревожит Блю? Адам не испытывает к ней никаких подозрений, а ведь он подозревает всех и вся. Но ведь он, похоже, влюбился в нее по уши. Однако область сердечных отношений была совершенно незнакома Ганси.
— Адам, — позвал он. Ответа не последовало, и Ганси оглянулся назад. Гарнитура с наушниками висела у Адама на шее, сам же он наклонился к Блю и что-то ей показывал на земле. Когда Блю повернулась, подол ее платья задрался, и Ганси увидел длинный треугольник кожи на ее изящном бедре. Второй рукой Адам вцепился в сиденье в нескольких дюймах от ее ноги, кожа на костяшках побелела от напряжения; он действительно терпеть не мог летать. В том, как они расположились, не было ровно ничего интимного, но что-то в этой сцене вызвало у Ганси странное чувство, как будто он услышал неприятное замечание, а потом забыл слова, но не то ощущение, которое они в нем вызвали.
— Адам! — крикнул Ганси.
Его друг с озадаченным видом вскинул голову. Поспешно надел гарнитуру. В наушниках послышался его голос:
— Ты закончил разговор о тарелках своей мамы?
— Полностью. Куда мы отправимся на этот раз? Я подумал: может быть, к той церкви, где я записал голос?
Адам протянул Ганси сложенный листок бумаги.
Ганси расправил его и увидел грубо набросанную схему.
— Что это такое?
— Блю.
Ганси пристально посмотрел на нее, пытаясь понять, выиграет ли она что-нибудь, если укажет им ложное направление. Она не моргнув глазом встретила его взгляд. Снова повернувшись вперед, он положил схему на приборную доску.
— Хелен, давай отправимся туда.
Хелен повернула машину на новый курс. Церковь, которую отметила на карте Блю, находилась минутах в сорока от Генриетты, если ехать на автомобиле, но путь по прямой, как летают птицы, занял всего пятнадцать. Ганси не заметил бы ее, если бы Блю не издала какой-то негромкой невнятный звук. Он увидел пустые, густо заросшие руины. Вокруг можно было разглядеть ровные линии, выложенные древними, очень древними камнями, а также следы от другой стены, которая полностью разрушилась.
— Это оно?
— Да, это все, что осталось.
Что-то внутри Ганси сжалось и замерло.
— Что вы сказали? — спросил он.
— Это руины, но…
— Нет, — перебил он. — Повторите, пожалуйста, именно то, что вы только что произнесли. Прошу вас. — Блю вопросительно взглянула на Адама, тот пожал плечами.
— Я точно не помню… Может быть… Да, это все?
Да, это все.
И все?
Вот что терзало его все это время. Он понял, что узнал ее голос. Он узнал генриеттский акцент, он узнал интонацию.
На диктофоне был записан голос Блю.
Ганси.
И все?
Да, это все.
— У меня еще есть горючее! — рявкнула Хелен, как будто она уже говорила это, а Ганси прослушал. Возможно, что так оно и было. — Говори, куда лететь дальше.
Что все это значит? Он снова ощутил бремя ответственности, благоговение, нечто большее, чем он сам. И одновременно предчувствие и испуг.
— Блю, где проходит линия? — спросил Адам.
Блю прижимала к стеклу растопыренные большой и указательный пальцы, как будто что-то измеряла.
— Туда, — ответила она. — В сторону гор. Летите… Видите два дуба? Церковь — это одна точка, а вторая точка как раз между ними. Если провести такую прямую… это и будет нужное направление.
Если в канун дня Святого Марка он действительно разговаривал с Блю — то что же все это значило?
— Вы уверены? — Этот вопрос задала Хелен своим резким голосом суперкомпьютера. — У меня топлива всего на полтора часа.