— Частично, — прохрипел он. — А часть доплачиваю.
Отец снова что-то заорал, но, поскольку кричал он в левое ухо Адама, тот не услышал ничего, кроме нечленораздельного рокота.
— Не прикидывайся! — еще яростней заорал отец. А потом совершенно неожиданно отвернулся от Адама и крикнул: — А тебе чего надо?
— А вот чего, — прорычал Ронан Линч и всадил кулак в щеку Роберта Парриша. За его спиной стоял, освещая фарами клубы поднятой пыли, «BMW» с распахнутой водительской дверью.
Ронан, — произнес Адам. А может быть, только подумал. После того как отец снова выпустил его, он с трудом удерживался на ногах.
Схватив Ронана за рубашку, отец Адама швырнул его в сторону трейлера. Но Ронан мгновенно восстановил равновесие. Его колено вонзилось в живот Парриша. Отец Адама сложился вдвое и выбросил руку в сторону Ронана. Его пальцы, не причинив никакого вреда, скользнули по выбритой голове Ронана. Но это остановило его не более чем на полсекунды. Следующим движением Парриш боднул Ронана в лицо.
Правым ухом Адам кое-как расслышал, что мать вопит, требуя прекратить драку. В руке она держала телефон и махала им в сторону Ронана, будто рассчитывала таким образом остановить его. Но остановить Ронана сейчас мог бы только один человек, и мать Адама совершенно точно не знала его номера.
— Ронан, — повторил Адам. На сей раз у него не было сомнений в том, что он произнес это вслух. Собственный голос звучал для него странно, словно сквозь вату. Он сделал шаг вперед, и земля наконец-то ушла у него из-под ног. Вставай, Адам. Он поднялся на четвереньки. Небо выглядело точно так же, как и земля. Он ощущал себя изувеченным. Снова встать он не мог. Он мог только смотреть, как в нескольких футах от него его друг дерется с его отцом. У него остались одни глаза — без тела.
Драка была грязной. Однажды Ронан упал, и Роберт Парриш размахнулся, чтобы изо всей силы пнуть его в лицо. Ронан инстинктивно парировал удар предплечьями. Парриш нагнулся, чтобы освободить его лицо для своего удара. Рука Ронана взметнулась, как змея, и Парриш рухнул на землю рядом с ним.
Адам все еще пытался собраться с силами; его отец и Ронан колотили и пинали друг друга. На стенке трейлера заиграли красные и синие короткие вспышки, освещавшие поле мерцающим светом. Примчались копы.
Мать прекратила вопить.
Зато завыли сирены. Адаму позарез нужно было найти в себе силы встать, сделать несколько шагов, немного подумать, а потом остановить Ронана, пока не случилось чего-нибудь ужасного.
— Эй, сынок… — Перед Адамом присел на корточки полицейский. От него сильно пахло можжевельником. Адам подумал, что от такого запаха может и дух перехватить. — Ты как, в порядке?
Опираясь на протянутую руку полицейского, Адам с трудом поднялся. Поблизости другой полицейский отдирал Ронана от Роберта Парриша.
— В порядке, — пробормотал Ронан.
Полицейский убрал руку, но тут же снова поспешно подхватил Адама.
— Эй, парень, ты вовсе не в порядке. Ты не пьян?
Ронану, вероятно, задали тот же самый вопрос, потому что он принялся громко кричать. Его монолог состоял из множества ругательств и обещания «еще задать».
У Адама перед глазами то расплывалось, то прояснялось, то расплывалось, то прояснялось. Он лишь смутно видел Ронана.
— На него наручники надевают? — изумленно спросил он.
Быть того не может. Неужели он из-за меня попадет в тюрьму?
— Ты пьян? — повторил полицейский.
— Нет, — ответил Адам. Он все так же нетвердо держался на ногах; стоило ему лишь немного пошевелить головой, как земля начинала раскачиваться. Он понимал, что похож на пьяного. Ему необходимо было пересилить себя. Совсем недавно он прикасался к лицу Блю. Тогда ему казалось, что для него нет ничего невозможного, что весь мир плавно парит вокруг него. Он пытался вернуть в себе это ощущение, но оно казалось совершенно апокрифическим.
— Я не…
— Что ты не?
Не слышу на левое ухо, — подумал Адам.
Его мать стояла на крыльце и, прищурившись, наблюдала за ним и полицейским. Адам знал, о чем она думает, потому что она много раз говорила это вслух: «Ничего никому не рассказывай, Адам. Говори, что упал. Ты ведь тоже был отчасти виноват, правда? Мы сами между собой во всем разберемся, по-семейному».
Если Адам выдаст отца, вся его жизнь обрушится. Если Адам выдаст отца, мать никогда не простит его. Если Адам выдаст отца, то никогда не сможет вернуться домой.
На противоположной стороне площадки полицейский, нажимая Ронану ладонью на голову, запихивал его в полицейскую машину.
Адам хотя и наполовину оглох, отчетливо слышал голос Ронана:
— Я же сказал, что сяду. Думаете, я никогда прежде в машинах не ездил?
Адам никак не мог поселиться у Ганси. Он приложил столько сил, чтобы убедить себя, что уйдет из дома только на своих собственных условиях. Не на условиях Роберта Парриша. Не на условиях Ричарда Ганси.
Только на условиях Адама Парриша или вовсе никак.
Адам потрогал левое ухо. Оно было горячим на ощупь и болезненным; он не слышал звука от прикосновения своего пальца к ушной раковине, и поэтому само прикосновение казалось ему воображаемым. Вой в ухе прекратился и теперь… теперь не осталось ничего. Совсем ничего.
Ганси когда-то сказал: «Ты остаешься здесь только из гордости?»
— Ронан защищал меня, — сказал Адам. Его рот был таким же сухим, как и набившаяся туда пыль. Полицейский взглянул на него, и Адам поспешно продолжил: — От моего отца. Это все он. И мое лицо, и…
Мать не сводила с него взгляда.
Он закрыл глаза. Он не мог сказать это, глядя на нее. Даже с закрытыми глазами он ощущал себя так, будто падает, будто горизонт вокруг него стремительно сужается, а его голова вновь начинает кружиться. У Адама возникло тошнотворное подозрение, что отец невзначай умудрился серьезно повредить что-то у него внутри.
И тогда он сказал то, что никак не мог заставить себя сказать прежде. Он спросил:
— Могу я… могу я предъявить обвинение?
Глава 37
Велк ужасно тосковал по хорошей еде, которая неразрывно связана с богатством.
Когда он приезжал домой из Эглайонби, никто из его родителей не готовил, зато они нанимали повариху, которая через день приходила готовить обеды. Керри — так ее звали, — экспансивная и немного устрашающая женщина, обожала резать продукты ножами. Боже, как же ему хотелось вновь попробовать приготовленный ею соус гуакомоле.
Ну а сейчас он сидел на краю тротуара около закрытой на ночь станции техобслуживания и ел сухой бургер, купленный в придорожном кафе за несколько миль отсюда; первый за семь лет бургер из забегаловки быстрого питания. Он не имел представления о том, насколько тщательно копы будут искать его автомобиль, и потому поставил его вдали от уличных фонарей, а сам, чтобы поесть, вернулся на тротуар.
Пока он жевал, у него начал складываться план, состоящий из двух пунктов: поспать на заднем сиденье своей машины и составить план на завтра. Все это не внушало уверенности, и Велк совсем пал духом. Теперь он понимал, что нужно было просто похитить Ганси, но похищение требовало большей подготовки, чем ограбление, да и, выходя из дома, он вовсе не настроился на то, чтобы засунуть кого-нибудь в багажник. Если признаться, то, выходя из дома, он вообще ни на что не настроился. Он всего лишь воспользовался возможностью, которая подвернулась ему, когда у Ганси сломалась машина. Если бы он хорошенько подумал, то похитил бы Ганси для ритуала, позже, после того, как добрался бы до сердцевины силовой линии.
Правда, Ганси вряд ли можно считать подходящим объектом: полиция тут же бросит все силы на поиски его похитителя. С Парришем должно быть намного легче. Исчезновение парня, родившегося и живущего в трейлере, никого особо не расстроит. Хотя он всегда вовремя сдавал домашние задания.
Велк мрачно откусил очередной кусок отдающего пылью бургера. Эта еда нисколько не повышала его настроения.
Вдруг неподалеку от него зазвонил телефон-автомат. До этой минуты Велк даже не замечал, что он тут есть; он считал, что телефоны-автоматы с появлением сотовых телефонов много лет как вышли из употребления. Он взглянул на единственный чужой автомобиль, находившийся на стоянке: не ждет ли кто-нибудь звонка? В машине никого не оказалось. К тому же, судя по спущенной правой шине, ее поставили здесь отнюдь не несколько минут назад.
Телефон прозвонил двенадцать раз, но к нему так никто и не подошел. Когда звон затих, Велку сделалось легче, но не настолько, чтобы он мог оставаться на прежнем месте. Завернув недоеденную половину бургера в бумагу, он поднялся.
Телефон зазвонил снова.
Он звонил все время, пока Велк шел к урне, стоявшей по другую сторону от двери станции техобслуживания («Входите! Мы работаем!» нагло врала табличка, подвешенная за стеклом на веревке), звонил все время, пока он возвращался туда, где только что сидел, чтобы подобрать упавший кусочек жареной картошки, звонил все время, пока он шел туда, где припарковал свой автомобиль.
Велк не имел ни малейшей склонности к филантропии, но ему пришло в голову, что человек, находившийся на другом конце провода, на самом деле очень хочет с кем-то связаться. Он вернулся к автомату, который все еще звонил — этакими старомодными трелями; стоило Велку подумать об этом, как стало ясно, что современные телефоны так звучать не умеют, — и поднял трубку с рычага.
— Слушаю.
— Мистер Велк, — прозвучал мягкий голос Нив. — Надеюсь, вы хорошо провели вечер.
Велк изо всей силы стиснул трубку.
— Откуда вы узнали, где меня можно найти?
— Мистер Велк, все, что связано с цифрами, дается мне очень легко, а отыскать вас было и того проще. К тому же у меня есть несколько ваших волос. — Голос Нив звучал очень мягко, но зловеще. Ни один живой человек, думал Велк, не может говорить таким голосом: точь-в-точь как у компьютерного голосового меню.
— Зачем вы мне звоните?