— Хорошо, что вы спросили, — ответила Нив. — Я позвонила, потому что вспомнила о той идее, которую вы высказали мне в нашем прошлом телефонном разговоре.
— В прошлом разговоре вы сказали, что не намерены помогать мне. Что вам это неинтересно, — напомнил Велк. Он не мог отвязаться от мысли о том, что эта женщина смогла раздобыть его волосы. И мысленное представление того, как она медленно и плавно бродит по его опустевшей квартире, было не из приятных. Он отвернулся от станции техобслуживания и уставился в ночь. Возможно, она находилась где-то там, возможно, она следила за ним и поэтому точно знала, куда нужно звонить. Но он сам знал, что это не так. Когда он обратился к ней, для этого имелась только одна причина: в ней что-то такое было. Неизвестно, что именно, но было.
— И, кстати, насчет помощи вам, — сказала Нив, — я передумала.
Глава 38
«Камаро» стоял на неосвещенной подъездной дорожке совсем рядом со стеклянными дверями больницы. Дожидаясь Адама, Ганси смотрел, как они открывались и закрывались, пропуская невидимых пациентов. Но вот Адам опустился на пассажирское сиденье рядом с ним. Он выглядел на удивление невредимым; обычно после отцовских избиений у него на лице оставались ссадины и синяки, но на этот раз Ганси заметил только слегка покрасневшее и распухшее ухо.
— Мне сказали, что у тебя нет медицинской страховки, — сказал Ганси. Ему также сообщили, что вряд ли Адам когда-нибудь сможет слышать левым ухом. Осознать, что какое-то невидимое повреждение может быть неизлечимым, было очень трудно. Он дожидался Адама, чтобы сказать ему, что нашел способ заплатить. Но Адам молчал и лишь, не переставая, крутил больничный браслет на запястье.
— Я все устроил, — осторожно добавил Ганси.
В подобных моментах Адам всегда что-то говорил. Начинал злиться. Заявлял: «Нет, Ганси, не возьму я твоих чертовых денег. Ты меня не купишь». Но сейчас он лишь безостановочно крутил картонный браслет, который в приемном покое надели ему на запястье.
— Ты победил, — устало сказал в конце концов Адам и еще сильнее взъерошил ладонью и без того растрепанные волосы. — Отвези меня за моими вещами.
Ганси совсем было собрался завести «Камаро», но тут он отдернул руку от ключа зажигания.
— Ничего я не выиграл. Неужели ты думаешь, что я хотел вот такого?
— Да, — ответил, не глядя на него, Адам. — Да, я так думаю.
Ганси чуть не задохнулся от вспыхнувших одновременно боли и гнева.
— Не пори ерунды.
Адам все дергал, дергал, дергал неровную склейку браслета.
— Я тебе говорю, что ты можешь сказать: «Я тебя предупреждал». И: «Если бы ты ушел раньше, такого не случилось бы».
— Разве я говорил такое? А тебе вовсе незачем вести тебя так, будто случился конец света.
— Да, это конец света.
Между «Камаро» и дверями больницы остановилась «Скорая помощь». Она подъехала без сигнальных огней, но парамедики тут же выскочили из кабины и поспешили к задней двери машины, несомненно, чтобы вытащить пострадавшего. Ганси почувствовал, что у него в груди разгорается обжигающий огонь.
— Ушел из отцовского дома — и это для тебя конец света?
— Ты же знаешь, что я хотел, — сказал Адам. — И знаешь, что совсем не такое.
— Ты ведешь себя так, будто в этом я виноват.
— Ну еще скажи мне, что ты не рад, что все это произошло.
Что скрывать: он хотел, чтобы Адам ушел из дома. Но никогда, ни при каких обстоятельствах он не мог хотеть, чтобы это случилось любой ценой. Нет, Адам должен был не сбежать, а гордо, победителем уйти; иного он себе и представить не мог. И уж, конечно, он ни в коей мере не хотел, чтобы Адам смотрел на него так, как смотрел сейчас. И поэтому он сказал чистую правду:
— Мне очень горько, что все получилось именно так.
— Все равно, — огрызнулся Адам, — ты хотел, чтобы я навсегда ушел из дома.
Ганси старался никогда не повышать голоса (всякий раз, когда возникало такое желание, он слышал в голове голос матери: «Люди кричат, если им не хватает словарного запаса для того, чтобы сказать то, что нужно, шепотом»), но иногда ловил себя на том, что делает это помимо своей воли, и сейчас большим усилием заставил себя говорить спокойно.
— Но не так. По крайней мере, тебе есть куда уйти. Конец света… Адам, ну в чем у тебя проблема? Я имею в виду: неужели мой дом так отвратителен, что ты даже подумать не хочешь о том, чтобы там жить? Почему, если я желаю сделать для тебя что-то хорошее, ты воспринимаешь это как благотворительность? Как подачку. Ну так вот — я уже устал все время подстраиваться под твои принципы.
— Господи, Ганси, знал бы ты, как я устал от твоего покровительства! — выкрикнул Адам. — И не пытайся выставить меня дураком. Я, что ли, говорил о чем-то отвратительном? И не делай вид, будто не пытаешься выставить меня дураком.
— Такая уж у меня манера разговора. И мне очень жаль, что твой отец ни разу не объяснил тебе, что значит «отвратительно». Ему было не до того — нужно было колотить тебя головой о стену трейлера, чтобы ты пожалел о том, что родился на свет.
У обоих сразу перехватило дыхание.
Ганси понял, что хватил через край. Что сказал слишком много и слишком поздно.
Адам распахнул дверь.
— Чтоб ты сдох, Ганси! Чтоб ты сдох, — негромко, но яростно сказал он.
Ганси закрыл глаза.
Адам хлопнул дверью, а потом еще раз, потому что с первого раза замок не сработал. Ганси не открыл глаз. Он не хотел видеть того, что делал Адам. И не хотел знать, видел ли кто-нибудь, как один парень поругался с другим, одетым в джемпер Эглайонби и сидящим в ярко-оранжевом «Камаро». И тут же почувствовал отвращение и к своей школьной форме с изображением ворона на груди, и к своему шумному автомобилю, и каждому трех- и четырехсложному слову, которыми его родители небрежно обменивались во время разговоров за обеденным столом, и к безмозглому буяну, отцу Адама, и к матери Адама, считавшей главным, чтобы все было шито-крыто и внешне благопристойно, но отвратительнее всего, хуже всего ему казались последние слова Адама, вновь и вновь звучавшие в его сознании.
Он не мог этого выдержать — всего того, что сидело в нем.
В конце концов и Адаму он никто, и Ронану тоже никто. Адам только что грубо обругал его, а Ронан пренебрегает всеми возможностями исправить положение, которые он предоставляет ему. Ганси, в конце концов, всего лишь такой же парень, только с кучей денег и пустотой внутри, которая год за годом отъедает все больше и больше от его сердца.
Они непрерывно удалялись, уходили от него. А у него, похоже, не было никакой возможности уйти вместе с ними.
Ганси открыл глаза. «Скорая помощь» стояла на месте. А Адам исчез.
Для того, чтобы разглядеть Адама, ему потребовалось несколько секунд. Он уже удалился на несколько сот ярдов и шел через стоянку к дороге; рядом с ним маленьким голубым пятном болталась тень.
Ганси перегнулся через пассажирское сиденье, опустил стекло в дальней от себя дверце и завел Свина. Пока он объезжал участок перед больничным входом и выезжал на стоянку, Адам уже добрался до проходившего невдалеке от больницы четырехполосного шоссе с разделительной полосой. Там все еще было движение, но Ганси, оттеснив машины в первом ряду и вызвав хор возмущенных гудков, лихо вырулил туда, где шел Адам.
— Куда ты идешь? — крикнул он в открытое окно. — Куда тебе идти?
Конечно, Адам знал о его присутствии — звук мотора «Камаро» нельзя было не узнать, — но он ничего не ответил и продолжал идти.
— Адам, — предпринял еще одну попытку Ганси, — ну скажи хотя бы, что ты не возвращаешься туда.
Молчание.
— Ладно, пусть не «Монмут», — снова заговорил Ганси. — Но позволь хотя бы отвезти тебя туда, куда ты собрался.
Ну, пожалуйста, сядь ты в машину!
Адам остановился. Неуверенно сел в машину и закрыл за собой дверь. Он не захлопнул, а закрыл дверь, и потому вынужден был сделать это еще дважды. В полном молчании Ганси встроился в поток машин. Слова рвались из него, просились на язык, но он продолжал молчать.
В конце концов Адам, не глядя на него, сказал:
— Какая разница, как ты говорил. Все равно получилось, как ты хотел. Все твое имущество собралось в одном месте, под одной крышей. Под твоим присмотром…
Но тут он осекся. Уронил голову на руки. Провел пальцами по волосам, а потом так вцепился в них, что костяшки побелели. Когда он с шумом втянул в себя воздух, звук получился настолько рваный, прерывистый, что стало ясно, что он с трудом удерживается от слез.
Ганси подумал, что мог бы сказать Адаму сотню всяких вещей насчет того, что все будет хорошо, что все случившееся только к лучшему, что Адам Парриш не был сам себе хозяином и до того, как познакомился с Ганси, и что он ни в коей мере не перестанет быть сам себе хозяином только из-за того, что сменит крышу, под которой живет, и что Ганси сам иногда ему завидовал, потому что Адам всегда был таким настоящим и правильным, каким Ганси не надеялся стать никогда. Но слова Ганси каким-то образом превратились в оружие очень неточного боя, и он сомневался, что ему удастся достичь того результата, на который хотелось бы надеяться.
Поэтому они молча поехали за вещами Адама, и когда в последний раз покидали стоянку трейлеров, его мать смотрела им вслед из окна кухни. Адам не оглянулся.
Глава 39
Явившись в здание «Завода Монмут» этим вечером, Блю сначала подумала, что там никого нет. На стоянке не оказалось ни одной машины, и весь квартал казался несчастным и заброшенным. Она попыталась представить себя на месте Ганси, когда он впервые увидел этот склад и решил, что жить здесь будет просто замечательно, но ей это не удалось. Точно так же, как ей не удавалось представить себе, что она смотрит на Свина и решает, что это клевая машина и ездить на ней будет круто, или на Ронана — и думает, что хорошо бы иметь такого друга. Тем не менее такой настрой ей помог, потому что и квартира ей понравилась, и Ронан стал казаться ей симпатичнее, чем на первых порах, и машина…