[13].
Даже пьяный Ронан знал латинское название обыкновенного ворона.
И это был не просто ворон, Гэнси видел. Это был крошечный птенец-подкидыш, лишенный перьев клюв все еще напоминал улыбку восторженного птенца, крылья еще на дни, ночи и дни далеки от полета. Он не был уверен, что хотел коснуться чего-то, что выглядело таким хрупким.
Ворон был птицей Глендовера. Король-Ворон, как его звали, из длинного ряда королей ассоциировался с птицей. Легенда гласила, что Глендовер мог разговаривать с воронами, и наоборот. Это была только одна из причин, почему Гэнси был здесь, в Генриетте, городе, известном своими воронами. Его кожу закололо.
— Откуда он?
Пальцы Ронана образовали клетку вокруг грудки ворона. Он выглядел нереально в его руках.
— Нашел.
— Люди находят монеты, — ответил Гэнси. — Или ключи от машины. Или клевер с четырьмя листьями.
— И воронов, — добавил Ронан. — Ты просто ревнуешь, потому что… — Тут ему пришлось замолчать, чтобы собрать в кучу его заторможенные от пива мысли. — …ты не нашел ни одного.
Птица только что нагадила между пальцами Ронана прямо на скамью рядом с ним. Держа птенца в одной руке, Ронан использовал церковный бюллетень, чтобы очистить деревянную поверхность. Он предложил грязную бумагу Гэнси. Еженедельные молитвы были измазаны белым пометом.
Гэнси взял бумагу только потому, что не верил, будто Ронан потрудился бы найти, куда бы ее выбросить. С некоторым отвращением он спросил:
— Что если я установлю правило «никаких животных в доме»?
— Черт, чувак, — ответил Ронан с дикой улыбкой. — Ты не можешь просто вот так выгнать Ноа.
Гэнси потребовалась минута, чтобы понять, что Ронан пошутил, и к тому времени было поздно смеяться. В любом случае, он знал, что собирается позволить птице вернуться с ними на Фабрику Монмут, потому что видел, насколько ревностно Ронан держал его. И уже ворон посмотрел на него, раскрывая в надежде клюв.
Гэнси смягчился.
— Ладно, мы собираемся домой. Вставай.
Ронан неустойчиво поднялся на ноги, и ворон сжался в комочек в его руках, только клюв и тело, без шеи. Парень сказал:
— Привыкай к турбулентности, маленький засранец.
— Ты не можешь его так называть.
— Его имя — Чейнсо[14], — ответил Ронан, не поднимая взгляд. И затем: — Ноа. Ты там жуткий, как ад.
Глубоко у затененного входа в церковь тихо стоял Ноа. На секунду всем, что казалось видимым, было его бледное лицо; темная одежда неразличима, и его глаза — непостижимые пропасти. Затем он шагнул в свет и стал взъерошенным и знакомым, как всегда.
— Я думал, ты не пошел, — сказал Гэнси.
Пристальный взгляд Ноа прошел мимо них к алтарю, затем наверх, к темному, невидимому потолку. Он произнес с обычной храбростью:
— В квартире было жутко.
— Ублюдок, — заметил Ронан, но Ноа, казалось, это не заботило.
Гэнси открыл дверь на улицу. Ни следа Адама. Вина за вызов того по ложной тревоге начинала расти. Хотя… он не был абсолютно уверен, что это была ложная тревога. Что-то происходило, даже если он еще не знал, что.
— Где, говоришь, ты нашел эту птицу?
— В моей голове. — Смех Ронана был острым криком шакала.
— Опасное место, — прокомментировал Ноа.
Ронан споткнулся, все его ориентиры размыло алкоголем, и ворон в его руках издал слабый звук, более ударный, чем вокал. Он ответил:
— Не для Чейнсо.
Возвращаясь в холодную весеннюю ночь, Гэнси закинул голову назад. Теперь, когда он знал, что с Ронаном все в порядке, он мог заметить, что Генриетта после наступления темноты была красивым местом, лоскутное одеяло с вышитыми на нем черными ветвями деревьев.
Из всех птиц Ронану подвернулся ворон.
Гэнси не верил в совпадения.
10
Велку не спалось.
Еще когда он был аглионбайским мальчишкой, сон приходил к нему легко — а с чего бы ему трудно было засыпать? Как Жерми и остальные его однокашники, он спал два, четыре или шесть часов в будние дни, поздно ложился и рано вставал, а потом отсыпался на выходных. И когда он засыпал, это был легкий сон, без сновидений. Нет — он знал, что это ложь. Все видят сны, только некоторые про них ничего не помнят.
Теперь, однако, он редко закрыл глаза дольше, чем несколько часов кряду. Он закутался в свои простыни. Он сидел, выпрямившись, разбуженный шепотом. Он задремал на своем кожаном диване, единственный предмет мебели, который не отобрало правительство. Его сон и энергия, казалось, продиктованы чем-то большим и более мощным, чем он сам, отливами и приливами, на подобие неравномерного потока. Попытки, как-то разобраться и систематизировать своё состояние привели к разочарованию: он казался более бодрствующим, при полной луне, и после грозы, но, кроме этого, трудно было что-либо еще предсказать. В своем сознании, он представлял себе, что это был магнитный импульс энергетической линии, которая каким-то образом проникла в его тело, через смерть Жерни.
Отсутствие сна превращало его жизнь в нечто нереальное, его дни становились размытой чередой бесцельно плавающей в воде.
На дворе было почти полнолуние, и не так давно шел дождь, поэтому Велк и проснулся.
Он сидел перед монитором в футболке и боксерах, вяло управляя мышью с сомнительной производительностью утомленного. Все в спешке, бесчисленные голоса вторглись в его голову, шепот и шипение. Они звучали как помехи, которые гудят в телефонных линиях в непосредственной близости от энергетической линии. Как ветер перед грозовым фронтом. Напоминая перешептывания деревьев. Впрочем как и всегда, Велк не мог разобрать ни одного слова, и понять беседу. Но он точно поднял одну вещь: в Генриетте случилось нечто из ряда вон, и голос не мог перестать говорить об этом.
Впервые за много лет, Велк извлек свои старые карты округа из своего крошечного чулана. У него не было рабочего стола, а поверхность обеденного была загромождена открытыми пакетами лазаньи для разогрева в микроволновке и тарелками с корочками черствого хлеба на них, таким образом, вместо этого, он разложил карты в ванной. Когда он разглаживал карту на ровной поверхности, с его пути поспешил поскорее убраться паук.
«Жерни, думаю, ты в лучшем месте, нежели я».
Он не очень-то в это верил. Он понятия не имел, что сталось с душой или духом Жерни, или как ни назови то, чем был Жерни, но если Вел был проклят, обреченный слушать шепот, только за его участие в ритуале, то судьба Жерни должна быть еще хуже.
Велк отступил назад и скрестил на груди руки, изучая десятки знаков и обозначений, которые он наносил на карты за все время своих поисков. Невозможный почерк Жерни, всегда красным, отметил энергетические уровни вдоль возможного пути энергетической линии. Тогда, это было игрой, поиски сокровищ. Игрой ради славы. Разве? Это не имело значения. Это было упражнение в стратегии с Восточным побережьем в качестве игровой площадки, которое дорого обошлось. В поисках закономерностей, на одной из топографических карт, Велком были тщательно обрисованы круги вокруг интересующих областей. Круг, вокруг старой рощи ясеней, где энергетические уровни были всегда высоки. Круг, вокруг разрушенной церкви, которую дикая природа, казалось, избегала. Круг, вокруг места, где умер Жерни.
Конечно, он нарисовал круг, прежде чем умер Жерни. Место, зловещая группа дубов, было примечательно тем, что на их стволах были вырезаны старинные слова. Латынь. Они казалось, были неполными, и потому их трудно было расшифровать, и лучший вариант Велка был «второй путь». Энергетические уровни были многообещающими, однако, и противоречивыми. Что не удивительно, они же лежали на энергетической линии.
Жерни с Велком возвращались с полудюжину раз, толковали так и эдак (рядом с кругом, было шесть разных цифр, написанных почерком Жерни), копали грязь в поисках возможного нахождения артефактов, наблюдая ночи напролет за проявлением любой активности сверхъестественного. Кроме того, Велк смастерил свою самую сложную и чувствительную «волшебную лозу»[15], две металлических проволоки согнутых под углом девяносто градусов и вставленные в рукоятку металлической трубки, чтобы они могли свободно качаться. Они исследовали с помощью ивового прута область вокруг, пытаясь точно установить, как пролегала линия.
Но всё было какими-то пятнами, то и дело выходя их фокуса, подобно далекой радиостанции. Линии необходимо разбудить, чтобы их частоты поймать их частоты, и настроить громкость. Жерни с Велком строили планы на проведение обряда в дубовой роще. Однако они не были полностью уверены в самом проведении обряда. Всё, что Велку удалось выяснить, что линия жалует обоюдное взаимодействие и жертвы, но это было удручающе расплывчато. Никакой другой информации не нашлось, таким образом, они продолжали отталкиваться от того, что имели. На протяжении зимних каникул. Весенних каникул. И так до конца учебного года.
Потом позвонила мать Велка и сказала ему, что отец арестован за неэтичные методы ведения бизнеса и уклонения от уплаты налогов. Оказалось, компания вела торговлю с военными преступниками, о чем на самом деле мать знала, а Велк догадывался, и ФБР следила за этими махинациями в течение многих лет. В эту ночь, Велк в мгновения ока всё потерял.
На следующий день о катастрофическом крахе состоятельно семьи Велка трубили все газеты. Велка бросили обе его девушки. Хотя, вторая технически была девушкой Жерни, так что это не считается. Все это было выставлено на суд общественности. Плейбой Вирджинии, некогда наследник состояния, неожиданно был выселен из общежития Аглионбая, выпав из своего круга, лишенный любой надежды на то, что он свяжет своё будущее с Лигой Плюща, подвергшийся унижению, наблюдать, как его машину грузили на эвакуатор, а его комнату освобождали от динамиков и мебели.
В последний раз Велк видел эту карту, в ту пору, когда стоял в своей комнате в общежитии, осознавая, что единственной вещью, которая у него осталась, это десятидолларовая купюра. Ни одна из его кредиток больше и гроша ломанного не стоила.