Гэнси спросил:
— Почему ты таскаешься с этой сумкой? О Боже, у тебя там птица, не так ли.
— Её нужно кормить каждые два часа.
— Откуда знаешь?
— Господи, интернет, Гэнси.
Ронан потянул на себя дверь дома Борден, как только они переступили порог, в глаза ударил темно-синий цвет ковра, которым было покрыто все в пределах видимости.
— Если тебя с ним поймают… — Но Гэнси не смог придумать подходящую угрозу. Каким было наказание за контрабанду живой птицы на занятия? Он не был уверен, что вообще бывал прецедент. Вместо этого он закончил: — Если он умрет в твоей сумке, я запрещаю тебе выбрасывать его в кабинете.
— Её, — поправил Ронан. — Это — она.
— Я бы купился на это, если бы у него были половые признаки. И лучше ему не иметь птичьего гриппа или чего-нибудь подобного.
Но мысли его были вовсе не о вороне Ронана. Он думал об Адаме, которого не было на занятиях.
Ронан и Гэнси заняли свои обычные места в кабинете с темным ковром. Напротив Велк записывал глаголы на доске.
Когда Ронан и Гэнси вошли, Велк остановился на середине слова: internec... Хотя вроде бы не было причины думать, что Велка заботила их беседа, Гэнси посетила странная мысль, что кусочек мела в руке Велка замер из-за них, что учитель латыни остановился, чтобы подслушать. На Гэнси реально сказывались подозрения Адама.
Ронан поймал взгляд Велка и удерживал его самым что ни на есть недружелюбным путем. Несмотря на свой интерес к латыни, Ронан еще в начале года объявил учителя латыни социально опасным ничтожеством, а далее объяснил, что тот ему просто не нравится. Поскольку Ронан презирал всех, трудно было на нем основывать мнение о чьем-то характере, но Гэнси пришлось согласиться, было в Велке что-то, приводящее в замешательство. Несколько раз Гэнси пробовал завести с ним беседу о Римской истории, отлично зная эффект, который могла произвести воодушевленная научная беседа на оценку. Но Велк был слишком молод, чтобы быть наставником, и слишком стар, чтобы быть коллегой, и Гэнси не смог найти точки соприкосновения.
Ронан продолжал таращиться на Велка. В этом он был хорош. Было что-то такое в его пристальном взгляде, что оказывало какое-то воздействие на другого человека.
Преподаватель латыни неловко перевел взгляд подальше от них. Задумавшись о любопытстве Велка, Ронан спросил:
— Что ты собираешься делать по поводу Периша?
— Думаю, отправлюсь к нему после занятий. Как думаешь?
— Наверное, он заболел.
Они обменялись взглядами.
«Мы должны извиниться перед ним» подумал Гэнси.
Ронан снова присмотрелся к сумке. В темноте Гэнси только мельком уловил клюв ворона. Обычно, Гэнси бы еще разок погрелся бы мыслью о вероятности нахождения Ронаном ворона, но сейчас, в связи с пропажей Адама, это все не казалось магией. Скорее годы, проведенные в соединении вместе совпадений, и из всего этого он сплетал странную ткань: слишком тяжелая, чтобы носить с собой, и слишком легкая, чтобы сделать что-нибудь хорошее.
— Мистер Гэнси, мистер Линч?
Велку удалось внезапно появиться возле их столов. Оба парня смотрели на него. Гэнси вежливо, Ронан враждебно.
— Похоже, у вас сегодня чрезвычайно большая сумка, мистер Линч, — заметил Велк.
— Знаете, что говорят о людях с большими сумками? — ответил Ронан. — Ostendes tuum et ostendam meus[19].
Гэнси понятия не имел, что только что сказал Ронан, но по ухмылке второго он понял, это не было чем-то очень вежливым.
Выражение лица Велка подтвердило подозрения Гэнси, но учитель только постучал пальцами по столу Ронана и удалился.
— Быть дерьмом на уроках латыни не является путем к достижению высшего балла, — сказал Гэнси.
Улыбка Ронана была золотой.
— Это было в прошлом году.
Перед собравшимися в комнате Велк начал занятие.
Адам так и не показался.
13
— Мам, а зачем Нив здесь? — спросила Блу.
Как и мать, она стояла на кухонном столе. В тот момент, когда она вернулась со школы, Мора заручилась ее помощью для замены лампочек в плохо спроектированном творении из цветного стекла, которое повисло над столом. Сложный процесс требовал по крайней мере трех рук и имел тенденцию откладываться на потом, пока большинство лампочек не перегорят. Блу не возражала против оказания помощи. Ей нужно было что-нибудь, чтобы отвлечь мысли от вырисовывающегося назначения Гэнси. Или не звонящего Адама. Когда она думала о том, как давала ему свой номер прошлой ночью, она чувствовала себя невесомой и неуверенной.
— Она семья, — мрачно ответила Мора. Она грубо схватила крепящую цепь, когда боролась с упрямой лампочкой.
— Семья, которая приходит домой в середине ночи?
Мора кинула на Блу темный взгляд.
— Ты родилась с гораздо большими ушами, чем я помню. Она просто помогает мне искать кое-что, пока она здесь.
Парадная дверь открылась. Ни одна из них даже не задумалась об этом, так как и Кайла, и Персефона были где-то вне дома. Кайла была менее вероятна, так как она была вспыльчивым, малоподвижным порождением привычек, а Персефона имела свойство быть пойманной за созданием странных эскизов и сматывающейся куда-то.
Перехватив покрепче цветное стекло, Блу спросила:
— Какого рода кое-что?
— Блу.
— Какого рода кое-что?
— Кое-кого, — наконец, ответила Мора.
— Какого рода кое-кого?
Но не успела ее мать ответить, как они услышали мужской голос:
— Какой странный способ вести дела.
Обе медленно повернулись. Руки Блу были так долго подняты кверху, что, когда она опустила их, то почувствовала, будто они резиновые. Обладатель голоса стоял в дверях гостиной, держа руки в карманах. Он был не стар, может, лет двадцати пяти, с копной черных волос. Он был красив тем самым образом, когда смотрящему на него требуется немного подключить воображение и домыслить для себя весь образ. Все черты его лица казались немного слишком крупными.
Мора взглянула на Блу, приподняв бровь. Блу дернула одним плечом в ответ. Он не походил на кого-то, кто здесь для того, чтобы убить или украсть какую-нибудь электронику.
— А это, — сказала ее мать, отпуская доставший ее светильник, — очень странный способ входить в чей-либо дом.
— Извините, — произнес молодой человек. — Там снаружи вывеска, что это место, где ведется бизнес.
Там действительно была вручную раскрашенная вывеска (хотя Блу не знала, чьей рукой), гласившая «Экстрасенс». А ниже это:
— Только по записи, — напомнила Мора мужчине. Она скривилась в сторону кухни. Блу оставила корзину с постиранным бельем на кухонной стойке, и один из сиреневых кружевных бюстгальтеров ее матери находился на самом верху, у всех на виду. Блу отказалась почувствовать себя виноватой. Не то, чтобы она ожидала, что мужчины будут бродить по кухне.
Мужчина сказал:
— Ну, тогда я бы хотел записаться.
Голос с лестницы заставил всех троих повернуться.
— Мы могли бы сделать вам тройное предсказание, — вмешалась Персефона.
Она стояла у основания лестницы, маленькая, бледная и состоящая в основном из волос. Мужчина уставился на нее, и Блу не была уверена, то ли это из-за размышлений над ее предложением, то ли потому что Персефоны было довольно много для первого взгляда.
— Что, — наконец, спросил мужчина, — это такое?
У Блу ушло некоторое время, чтобы понять, что он имеет в виду «тройное предсказание», а не Персефону. Мора спрыгнула со стола, приземлившись с такой силой, что задребезжали стекла в комнате. Блу спустилась более уважительно. В конце концов, она держала коробку с лампочками.
Мора объяснила:
— Это когда мы втроем — Персефона, Кайла и я — считываем ваши карты одновременно и сравниваем наши толкования. Чтобы вы знали, она не предлагает это всем подряд.
— Это дороже?
— Нет, если вы замените эту упрямую лампочку, — сказала Мора, вытирая ладони об джинсы.
— Хорошо, — согласился мужчина, но прозвучало это раздосадовано.
Мора жестом попросила Блу дать лампочку мужчине, а затем обратилась уже не к ней:
— Персефона, позовешь Кайлу?
— Боже мой, — сказала Персефона тонким голосом — голос Персефоны и так уже был тонким, а ее тонкий голос был реально тонюсеньким — но повернулась и поднялась по лестнице. Ее босые ноги переступали беззвучно, пока она шла.
Мора следила за Блу, задавая вопрос своим выражением лица. Блу пожала плечами, соглашаясь.
— Моя дочь, Блу, будет в комнате, если вы не возражаете. Она сделает толкование более четким.
С незаинтересованным взглядом, брошенным на Блу, мужчина поднялся на стол, который немного скрипнул под его весом. Он ворчал, пытаясь вкрутить упрямую лампочку.
— Теперь вы видите проблему, — произнесла Мора. — Как вас зовут?
— Ах, — вздохнул он, толкая лампочку. — Мы можем оставить это анонимным?
Мора ответила:
— Мы экстрасенсы, не стриптизерши.
Блу засмеялась, а мужчина нет. Она подумала, что это было довольно несправедливо с его стороны, может, это было немного дурным вкусом, но это было забавно.
В кухне неожиданно стало светло, когда новая лампочка была вкручена. Без комментариев он спустился сначала на стул, а затем на пол.
— Мы будем осторожны, — пообещала Мора. Она жестом указала ему следовать за ней.
В гадальной комнате мужчина осматривался с беспристрастным интересом. Его пристальный взгляд прошелся по свечам, посаженным в горшки растениям, курильницам, тщательно продуманному обеденному канделябру, неотесанному столу, доминирующему в комнате, кружевным занавескам и, наконец, остановился на фотографии Стива Мартина в рамке.
— Подписанная, — похвалилась Мора с некоторой гордостью, заметив его внимание. А затем: — А, Кайла.
Кайла впорхнула в комнату, ее брови сдвинулись довольно сердито из-за того, что ее потревожили. Она красила губы помадой опасного сливового оттенка, который делал ее рот маленьким, сморщенным алмазом под заостренным носом. Кайла наградила мужчину раздирающим взглядом, который проникал в глубины его души и находил, что хотел. Потом она собрала свою колоду карт с полки над головой Моры и плюхнулась на стул в конце стола. За ней Персефона стояла в дверном проеме, сжимая и разжимая руки. Блу торопливо села на стул в конце стола. Комната казалась намного меньше