Хелен не нужно было никем быть. У нее не было карьеры, у нее были хобби, в которые вовлекались жизни других людей.
— Помню, — напряженно ответил он, — десятого мая.
Помесь лабрадора, привязанная перед первым домом, грустно лаяла на него, проезжающего мимо. Другая собака продолжила беспокоиться о его шинах, рычание сливалось с двигателем. Три ребенка в рубашках без рукавов стояли в одном из дворов, расстреливая молочники из пневматических пистолетов. Они прокричали: «Эй, Голливуд!» И нацелили оружие на шины Свиньи. Они притворились, что держат телефоны у ушей. Гэнси ощутил общность их троих, дух товарищества, их принадлежность, результаты окружения. Он не был уверен, жалость ли это или зависть. Всюду была пыль.
Хелен спросила:
— Где ты? Судя по звукам, ты на сеансе фильма Гая Ричи.
— Собираюсь повидать друга.
— Важного или так, белый мусор[21]?
— Хелен.
Она исправилась:
— Извини. Я имела в виду Капитан Фригидность или Мальчик из трейлер-парка?
— Хелен.
Адам не жил в трейлер-парке технически, так как каждый дом был сдвоенным. Адам говорил, что классические мобильные дома убрали несколько лет назад, но говорил он это с иронией, как будто даже ему было понятно, что увеличенный вдвое размер трейлеров ничего не менял.
— Папа называет их и похуже, — отмахнулась Хелен. — Мама передавала, что одну из твоих странных новомодных книг доставили вчера. Ты приедешь домой в ближайшее время?
— Может быть, — ответил Гэнси. Так или иначе, встречи с родителями напоминали ему о том, как мало он достиг, насколько похожими были он и Хелен, как много красных нитей у него было, и как медленно он шел к тому, чтобы быть тем, кем так боялся становиться Ронан. Он притормозил напротив светло-голубого сдвоенного трейлера, где жил Периш. — Может, на мамин День Рождения. Мне надо идти. Может выйти некрасиво.
Динамик мобильного делает смех Хелен похожим на шипение.
— Слушая тебя, прямо представляю, насколько ты крут. Спорим, у тебя играет CD под названием «Звуки криминала», пока ты разъезжаешь по девкам, одетым в Old Navy[22] в своем Камаро.
— Пока, Хелен, — сказал Гэнси.
Он нажал «отбой» и вышел из машины.
Жирные, блестящие пчелы-плотники налетели на его голову, отвлекаясь от работы по разрушению лестницы. После того, как он постучал, то посмотрел на блеклую, безобразную поляну с мертвой травой. Мысль о том, что нужно платить за красоту в Генриетте, должна была прийти к нему раньше, но не пришла. Не важно, сколько раз Адам говорил, что он тупит по поводу денег, он, казалось, не становился в этом вопросе мудрее.
Гэнси понял, что здесь не было весны, и эта мысль оказалась неожиданно мрачной.
На стук ответила мать Адама. Она была тенью Адама — те же вытянутые черты лица, те же глубоко посаженные глаза. По сравнению с матерью Гэнси она казалась старой и жесткой.
— Адам на заднем дворе, — сказала она еще до того, как он спросил о чем-либо.
Она мельком осмотрела его, не задержав на чем-нибудь взгляд. Гэнси не был поражен тем, как родители Адама реагировали на Аглионбайский свитер. Они знали все, что нужно, о нем еще до того, как он открыл рот.
— Спасибо, — поблагодарил Гэнси, но слова прозвучали, будто рот наполнен опилками, и в любом случае она уже закрыла дверь.
Под старым навесом за домом он нашел Адама, лежащего под старым Бонневилем, поднятым на рамки, вначале невидимым в прохладной, голубой тени. Из-под автомобиля торчала пустая канистра из-под масла. От машины не раздавалось никаких звуков, и Гэнси предположил, что Адам не столько работал, сколько избегал находиться дома.
— Привет, тигр, — поздоровался Гэнси.
Адам согнул колени, будто бы собирался сорваться с места прямо из-под автомобиля, но не сделал этого.
— Что стряслось? — безжизненно произнес он.
Гэнси знал, что это означало, это отказ немедленно вылезти из-под машины, и гнев и вина сдавили его грудь. Самое расстраивающее во всей ситуации с Адамом было то, что Гэнси не мог ее контролировать. Ни одним кусочком. Он уронил тетрадь на стол:
— Это лекции за сегодня. Я не мог сказать им, что ты болен. Мы пропустил слишком много в прошлом месяце.
Голос Адама звучал монотонно.
— Тогда что ты им сказал?
Один из инструментов под автомобилем издал вялый царапающий звук.
— Давай, Периш. Вылезай, — сказал Гэнси. — Завязывай с этим.
Гэнси подпрыгнул, потому как холодный собачий нос уткнулся ему в ладонь — дворняга, что ранее так жестоко напала на его колеса. Он неохотно почесал за одним из коротких ушей и отдернул руку, когда она залаяла на ноги Адама, потому как те начали двигаться. Порванные на коленях штаны цвета хаки Адама показались первыми, затем его поношенная футболка Кока-Кола, и, наконец, его лицо.
Кровоподтек покрывал его скулу, красный и опухший, как галактика. Более темный расползался по переносице.
Гэнси незамедлительно сказал:
— Ты уходишь со мной.
— Станет только хуже, когда я вернусь, — возразил Адам.
— Я имею в виду навсегда. Двигай в Монмут. Хватит.
Адам встал. Собака восхищенно резвился вокруг его ног, будто бы он вернулся с другой планеты, а не вылез из-под машины. Устало он спросил:
— А что будет, когда Глендовер заберет тебя из Генриетты?
Гэнси не мог сказать, что этого не случится.
— Ты пойдешь с нами.
— Я пойду с вами? Скажи-ка мне, как это могло бы сработать. Я потерял всю работу, которую проделал в Аглионбае. Придется играть в эту игру заново в другой школе.
Адам однажды сказал Гэнси: «Как выбиваются из грязи в князи — это не та история, которую хочется слышать, пока она не закончилась». Но это была история, которую трудно завершить, когда Адам пропускал школу все больше и больше. Не было хэппи-энда без нормальных оценок.
Гэнси продолжил:
— Ты не должен идти в школу, подобную Аглионбаю. Это необязательно должна быть Лига Плюща. Есть много способов быть успешным.
Тот час же Адам произнес:
— Я не сужу тебя за то, что ты делаешь, Гэнси.
И это было неудобное место, потому как Гэнси знал, что Адаму многого стоило принять его причины преследования Глендовера. Адам имел множество причин быть равнодушным к туманному стремлению Гэнси, его вопросу, почему вселенная выбрала его, чтобы родиться у богатых родителей, есть ли какая-то великая цель, почему он жив. Гэнси знал, что должен был разделять: оставить заметный след в мире, потому что на старте он получил преимущество, или быть худшим из людей.
Бедным грустно, что они бедны, так размышлял когда-то Адам, а оказывается, богатые унылы, потому что они богаты.
А Ронан говорил: «Привет. Я богат, и это меня не беспокоит».
Вслух Гэнси произнес:
— Прекрасно. Мы найдем другую хорошую школу. Мы в игре. Мы устроим тебе новую жизнь.
Адам прошел мимо него, чтобы найти тряпку, и начал вытирать каждый масляный палец.
— Я должен был бы также найти работу. Это не случается за ночь. Ты знаешь, как долго я искал эти?
Он не имел в виду работу под навесом снаружи трейлера своего отца. Это была просто работа на дому. Адам имел три места для труда, самым важным из которых была фабрика по производству трейлеров, правда, за Генриеттой.
— Я мог бы помочь, пока ты не найдешь что-нибудь.
Повисло очень длительное молчание, в течение которого Адам продолжал вытирать пальцы. Он не взглянул на Гэнси. Это была беседа, которую они уже вели до этого, и целые дни аргументов переигрывались несколькими моментами тишины. Слова говорились достаточно часто, чтобы снова быть сказанными.
Успех ничего не значил для Адама, если только он не добился его сам.
Гэнси изо всех сил старался сдерживать голос, но все же кое-какая горячность закралась в то, что он сказал:
— Так ты не хочешь уезжать из-за своей гордости? Он убьет тебя.
— Ты смотришь слишком много полицейских сериалов.
— Я смотрю вечерние новости, Адам, — огрызнулся Гэнси. — Почему ты не позволяешь Ронану научить тебя драться? Он предлагал уже дважды. Научить давать сдачи.
С большой заботой Адам свернул тряпку и накрыл ею коробку с инструментами. Под навесом находилось много всякой всячины. Новые стеллажи с инструментами, календари с обнаженными по пояс женщинами, мощные воздушные компрессоры и другие вещи, которые мистер Периш находил более ценными, чем школьная форма Адама.
— Потому что после он меня убьет.
— Я не догоняю.
Адам пояснил:
— У него есть пистолет.
Гэнси вздохнул:
— Господи.
Кладя руку на голову дворняги — это довело ту до счастливого безумия — Адам высунулся из-под автомобильного навеса и посмотрел на пыльную дорогу. Ему не нужно было объяснять Гэнси, за чем он наблюдал.
— Давай, Адам, — взмолился Гэнси. — Всё получится.
Морщинка пролегла между бровями Адама, когда он перевел взгляд. Не на сдвоенные трейлеры на переднем плане и не на блеклые бесконечные поля с пучками сухой травы позади. Так много всего выживало здесь без реальной жизни. Он продолжил:
— Это значит, я так и не буду своим собственным. Если ты будешь помогать мне деньгами, я твой. Сейчас я его, а тогда стану твоим.
Это ударило Гэнси сильнее, чем могло бы, как он думал. Иногда все, что держало его на земле, было знание, что дружба между ним и Адамом существовала без влияния на нее денег. Что-нибудь, что говорило бы об обратном, вредило Гэнси больше, чем он мог признать вслух. Он аккуратно поинтересовался:
— Вот что ты обо мне думаешь?
— Ты не понимаешь, Гэнси, — объяснял Адам. — Ты ничего не знаешь про деньги, несмотря на то, что у тебя есть все это. Ты не понимаешь, как это заставляет людей смотреть на меня, на тебя. Это все, что им нужно знать про нас. Они будут думать, что я твоя ручная обезьянка.
Я — это только мои деньги. Это видят все, даже Адам.