Ноа запрокинул голову назад и смотрел на медленно колышущиеся верхушки деревьев. Это было полной противоположностью инстинкта Адама, который искал движение между стволами деревьев
— Но, — добавил Адам, — здесь может быть и другой вариант. Высокий уровень электро-магнитного излучения может дать духам силу, которая им нужна, чтобы проявиться, верно? Так что за тобой, скорее всего, наблюдают и следят, как раз, когда ты чувствуешь, что за тобой наблюдают и следят.
Гэнси продолжил:
— И, конечно, вода может полностью это изменить. Превратить электро-магнитные поля в положительные эмоции.
— Следовательно, — вмешался Ронан, чтобы его не переплюнули, — все целебные источники теряют там свою целебность.
Блу потерла руки.
— Ну, вода там, не здесь. Мы входим?
Деревья вздохнули. Гэнси сощурился.
— Мы приглашены? — спросил Адам.
— Думаю, — ответил Ноа, — ты сам себя пригласил.
Он был первый, кто ступил внутрь. Ронан пробормотал что-то сердито, вероятно, потому что у Ноа — Ноа! — смелости оказалось больше, чем у всех них. Он отправился за ним.
— Подождите. — Гэнси взглянул на часы. — Сейчас 4:13. Нужно запомнить это.
И он последовал за Ноа и Ронаном.
Сердце Адама выскакивало из груди. Блу протянула ему руку, и он взял ее.
«Не поломай ей пальцы» думал он.
И они вошли внутрь.
Под навесом крон, в лесу было еще темнее, чем в поле. Тени простирающиеся под деревьями, казались черными дырами, а стволы были окрашены в шоколадный, угольный и ониксовый цвета.
— Ноа, — прошептал Гэнси. — Ноа, куда ты ушел?
Голос Ноа послышался сзади.
— Я никуда не ходил.
Адам обернулся, по-прежнему сжимая руку Блу, но вокруг не было ничего кроме покачивания веток от легкого дуновения ветра.
— Что увидел? — спросил Гэнси.
Когда он повернулся обратно, Ноа стоял как раз перед Гэнси.
«Игры разума».
— Ничего.
Ронан, сгорбившись в черную фигуру в нескольких ярдах в стороне от них, спросил:
— Куда мы направляемся?
«Куда угодно, лишь бы подальше от того дерева», подумал Адам. «Не хочу вновь это видеть».
Гэнси указал на грязь с признаками ручья, по которому они шли в прошлый раз.
— Назад тем же путем, я полагаю. Для чистоты эксперимента воссоздадим условия, да? Правда, ручей мельче на сей раз. Сложнее его увидеть. Было ведь недалеко?
Они шли вдоль мелкого ручья несколько минут, однако, было очевидно, что пейзаж им незнаком. Деревья были высокие и тонкие, все наклонённые, как если бы дул сильный ветер. Большие камни торчали из бедной почвы. Не было никаких признаков русла, бассейна, дерева снов.
— Мы пошли в неправильном направлении, — сказал Гэнси.
Его тон был прямолинейным и обвинительным, как будто лес сам это сделал.
— А еще, — указала Блу, ухватив руку Адама, — вы не обратили внимания на деревья?
Адаму потребовалось мгновение, чтобы понять, о чем она. Несколько листьев, цепляющихся за сучья, были все еще бледно-желтыми, но сейчас они были не по-весеннему, а по-осеннему желтыми. Большинство окружавших их деревьев меняли окрас на осенний темно-красно-зеленый. Листва под ногами была коричневой, оранжевой, прихваченной ранними зимними морозами, чего сейчас никак не должно было быть.
Адам плюнул на удивление и беспокойство.
— Гэнси, — обратился к нему Адам, — который час на твоих?
Гэнси повернул запястье.
— Сейчас 5:27 вечера. Часы на второй руке все еще идут.
Меньше, чем за час они прошли два времени года. Адам встретился взглядом с Блу. Она только покачала головой. Что еще оставалось?
— Гэнси! — окликнул Ноа. — Здесь послание!
С другой стороны голой скалы Ноа стоял у огромного камня, который доходил ему до подбородка. Его лицевая сторона была испещрена и искорябана линиями, похожими на рисунки Гэнси. Ноа указал на несколько десятков слов, написанных внизу камня. Какие бы чернила не использовал автор, они были старыми и неровными: черные в одних местах, глубокого сливового цвета в других.
— Что это за язык? — поинтересовалась Блу.
Адам и Ронан ответили одновременно:
— Латынь.
Ронан тут же сгорбился над камнем.
— Что тут говорится? — спросил Гэнси.
Глаза Ронана шарили по камню назад-вперед, когда он просмотрел текст. Неожиданно, он ухмыльнулся.
— Это — шутка. Эта первая часть. Латынь довольно дрянная.
— Шутка? — эхом повторил Гэнси. — И о чем она?
— Уж ты-то вряд ли найдешь это забавным.
Латынь была трудной, и Адам бросил попытки прочитать ее. Что-то в буквах, однако, потревожило его. Он не мог приложить палец к ним. Сама их форма …
Он осторожно спросил:
— Почему какая-то шутка написана на случайном камне?
Радость исчерпала лицо Ронана. Он коснулся слов, проследил письма. Его грудь поднялась и упала, поднялась и упала.
— Ронан? — спросил Гэнси.
— Это шутка, — ответил, наконец, Ронан, не отводя глаз от слов, — или я не узнал свой собственный почерк.
Тут Адам понял, что же его беспокоило в этой надписи. Теперь, когда об этом сказали, было очевидно, что почерк был Ронана. Это был просто рукописный текст, написанный на скале темными чернилами, запачканными и размытыми погодой.
— Я не понимаю, — сказал Ронан. Он продолжал водить пальцами по буквам, повторяя их. Он был сильно потрясён.
Гэнси взял себя в руки. Он не мог видеть никого из своей группы испуганным. Твёрдым голосом, как будто он был уверен, как будто он читал лекцию по мировой истории, он сказал:
— Мы видели прежде, как энергетические линии играют со временем. Мы можем увидеть это прямо сейчас, на моих часах. Время гибкое. Ты не был здесь прежде, Ронан, но это не значит, что ты не побываешь здесь позже. Минутами позже. Днями, годами, оставишь сообщение, напишешь шутку, так, что ты поверишь, что это ты. Знание того, что это было неправильное время, может привести тебя сюда снова.
«Молодец, Гэнси» подумал Адам. Гэнси придумал это объяснение, чтобы привести в порядок Ронана, но Адам тоже почувствовал себя лучше. Они были исследователями, учеными, антропологами исторического волшебства. Это было то, чего они хотели.
Блу спросила:
— Тогда что сказано после шутки?
— Arbores loqui latine, — ответил Ронан, — Деревья говорят на латыни.
Это была бессмыслица, возможно загадка, но, тем не менее, Адам почувствовал, как волоски на его шеи встали дыбом. Они все посмотрели на деревья, которые окружали их; они были ограждены тысячей различных оттенков зеленого, скреплённых с миллионом, раздувающихся ветром, когтей.
— А последняя строка? — спросил Гэнси. — Последнее слово не похоже на латынь.
— Nomine appellant, — прочел Ронан. — Позовите по имени. — Он помолчал. — Энергетический пузырь.
26
— Энергетический пузырь, — повторил Гэнси.
Есть в этом слове нечто такое волшебное. Энергетический пузырь. Нечто древнее и загадочное. Казалось, это словосочетание не принадлежало Новому Свету. Гэнси вновь прочел латынь, высеченную на камне, и вот опять перевод казался таим очевидным, когда Ронан проделал всю тяжелую работу, а после, как и остальные, он оглядел, окружающие их деревья.
«Что ты сделал?» спрашивал он себя. «Откуда ты это взял?»
— Я голосую за поиски воды, — сказала Блу. — Чтобы энергия сделала что-то там, что говорил Ронан, так будет лучше. А потом… я думаю, мы должны сказать что-нибудь на латыни.
— Звучит как план, — согласился Гэнси, удивляясь странности этого места; такое бессмысленное предложение кажется настолько практичным. — Нам следует вернуться тем путём, который мы пришли или пойти дальше?
Ноа высказался:
— Дальше.
Поскольку Ноа редко выражает мнение, то его слово закон. Отправляясь снова, они усилили поиски воды. И когда они шли, листья падали вокруг них: красные, а затем коричневые, а затем серые, пока деревья не стали голыми. В тени стало очень холодно.
— Зима, — сказал Адам.
Конечно, это было невозможно, но опять же, всё это, произошедшее в лесу, было таким. Это было, думал Гэнси, как тогда, когда он проезжал Озерный край[35] с Мелори. Через некоторое время для него было слишком много невероятной красоты, чтобы осознавать её, и она стала невидимой.
Наступление зимы было невозможным. Но это было не более невозможно, чем всё остальное, что произошло.
Они пришли к месту с пологим склоном, на котором стояли голая ива, а под ним русло медленного, мелкого ручья. Мелори однажды сказал Гэнси, что где есть ивы, есть и вода.
«Ивы размножаются» рассказывал он. «Путем сбрасывания семян в движущуюся воду, которая после несёт их вниз по течению, позволяя распространиться на отдаленных берегах».
— И, — добавила Блу, — здесь вода.
Гэнси повернулся к остальным. Их дыхание превращалось в облака пара, и все они выглядели неподходяще одетыми. Даже цвет их кожи выглядел неправильным: слишком солнечным для этого бесцветного зимнего воздуха. Туристы из другого сезона. Он понял, что дрожит, но не знал, было ли это от зимнего холода или от ожидания.
— Хорошо, — обратился он к Блу. — Что ты хочешь сказать на латыни?
Блу повернулась к Ронану.
— Ты можешь просто сказать «здравствуйте»? Это вежливо.
Ронан выглядел огорченным; вежливость не была его стилем. Но он произнёс:
— Salve, — и добавил для Блу. — Это действительно не плохо.
— Суперски, — ответила она. — Спроси, будут ли они говорить с нами.
Теперь Ронан выглядел еще более огорченным, потому что это заставило его выглядеть нелепым, и это было еще меньше в его стиле, но он поднял голову к верхушкам деревьев, и сказал:
— Loquere tu nobis?
Они все стояли тихо. Шорох, казалось, нарастал, как будто слабый, зимний бриз шелестел в листьях деревьев. Шелестеть было нечему, на ветках не осталось листьев.
— Ничего, — откликнулся Ронан. — Чего вы ожидали?