Вставай, Адам. Он стоял на руках и коленях. Небо было одного цвета с землей. Он чувствовал себя серьезно поломанным. Он не мог стоять. Мог только наблюдать, как его друг и отец сцепились в нескольких метрах от него. Он был глазами без тела.
Драка была грязной. Один раз Ронан нагнулся, и Роберт Периш пнул его сильно по лицу. Руки Ронана соединились впереди, благодаря инстинкту самозащиты. Ронан сделал выпад и расцепил их. Рука Ронана, словно змея, набросилась на Периша и потянула его к земле.
Адам улавливал фрагменты и куски: его отец и Ронан катались по земле, ползали, дрались. Красные и синие вспышки света покрыли стены двойного трейлера, освещая все вокруг на секунду за раз. Полиция.
Его мать что-то все еще кричала.
Это был просто шум. Адам должен был быть способен встать, пойти и думать, чтобы он смог остановить Ронана, пока тот не совершил что-нибудь ужасное.
— Сынок? — Офицер стоял на коленях рядом с ним. От него пахло можжевельником. Адам думал, что мог бы задохнуться в этом запахе. — Ты в порядке?
При помощи офицера Адам поднялся на ноги. В пыли другой офицер оттаскивал Ронана от Роберта Периша.
— Я в порядке, — ответил Ронан.
Полицейский отпустил руку, но затем быстро подхватил его снова.
— Парень, ты не в порядке. Ты пил?
Ронан, должно быть, уловил этот вопрос, потому что прокричал ответ. Он включал в себя много мата и фразу о том, как выбить дерьмо.
Зрение Адама смещалось и прояснялось, смещалось и прояснялось. Он смог смутно разобрать Ронана. В ужасе он спросил:
— Он в наручниках?
«Этого не случится. Он не может попасть в тюрьму из-за меня».
— Ты пил? — повторил полицейский.
— Нет, — ответил Адам. Он все еще нетвердо стоял на ногах; земля искажалась и наклонялась от каждого движения головы. Он знал, что выглядел пьяным. Ему нужно собраться. Только сегодня днем он касался лица Блу. Было чувство, что все возможно, будто мир парил перед ним. Он попытался направить ощущения, но получалось сомнительно. — Я не могу…
— Не можешь что?
«Не могу слышать левым ухом» подумал Адам.
Его мать стояла на пороге, наблюдая за ним и за полицейским, сузив глаза. Адам знал, о чем она думала, потому что у них раньше были такие беседы много раз: «Не говори ничего, Адам. Скажи им, что ты упал. В действительности это ведь и немного твоя ошибка, правда? Мы решим это по-семейному».
Если Адам выдаст отца, все вокруг него разрушится. Если Адам выдаст его, мать этого никогда не простит. Если Адам выдаст его, он никогда не сможет вернуться домой.
Впереди один из офицеров положил руку на затылок Ронана, ведя его к патрульной машине.
Даже не слыша левым ухом, Адам ясно слышал голос Ронана:
— Я же сказал, что понял, чувак. Думаешь, я никогда не был там прежде?
Адам не мог переехать к Гэнси. Он сделал так много, чтобы быть уверенным, когда он съедет, это будет на его условиях. Не Роберта Периша. Не Ричарда Гэнси.
На условиях Адама Периша или никак по-другому.
Адам коснулся левого уха. Кожа горела и болела, и даже без слуха, который бы указал, как близко был его палец к ушной раковине, прикосновение казалось нереальным. Гул в ухе спал, и теперь там было… ничего. Вообще ничего не было.
Гэнси говорил: «Ты не уезжаешь из-за своей гордости?»
— Ронан защищал меня. — Губы Адама были сухими и измазаны грязью. Чиновник сосредоточился на нем, и он продолжил: — От моего отца. Все это… из-за него. Лицо и мое…
Мать уставилась на него.
Он закрыл глаза. Он не мог смотреть на нее и говорить. Даже с закрытыми глазами он ощущал падение, горизонт наклонялся, как будто он наклонял голову. Адаму было плохо от чувства, что отцу удалось выбить что-то значимое сбоку.
И затем он сказал то, чего не мог сказать раньше. Он спросил:
— Могу я… Могу я выдвинуть обвинение?
37
Велк скучал по хорошей еде, которая была в те времена, когда он был еще богат.
Когда он бывал дома, возвращаясь из Аглионбая, его родители никогда не готовили, но они нанимали повара, который мог прийти к ним в любой вечер, чтобы приготовить ужин. Кэрри, так звали шеф-повара, импульсивная, но при этом еще и устрашающая женщина, которая любила все измельчать ножом. Боже, как же он скучал по её гуакамоле.
В настоящее время он уселся на бордюре, теперь уже закрытой станции тех. обслуживания, поедая сухой бургер, который он купил в забегаловке быстрого питания в нескольких милях отсюда; первый бургер из фастфуда за семь лет. Не зная с каким упорством полицейские примутся за поиски его машины, он припарковал автомобиль в недоступном для света фонарных столбов месте и вернулся к бордюру, чтобы поесть.
Пока он жевал, план состоял в том, чтобы привести себя в порядок, а так же план, еще состоял в том, чтобы каким-то образом поспать у себя на заднем сидении автомобиля, и составить еще один план утром. В нем не было никакой воодушевляющей уверенности, да и настроение было на нуле. Он должен был просто похитить Гэнси, теперь, когда Велк об этом размышлял, похищение оказалось не таким простым делом, когда он только планировал его, он не покидал дом с намерением засунуть кого-нибудь в багажник. Он не покидал дом с намерением совершить хоть что-нибудь из того, что он сегодня сделал. Он просто воспользовался подвернувшимся случаем, когда машина Гэнси сломалась. Если бы он рассмотрел этот вопрос так и эдак, он бы, наверное, не стал похищать Гэнси для ритуала, который собирался провести позже, после того, как его сердце окажется на энергетической линии.
За исключением того, что Гэнси никогда не был удобной мишенью; охота на его убийцу стала бы по истине грандиозной. Если подумать, то паренек Периш был бы более подходящей кандидатурой. Никто бы не стал переживать из-за какого-то пропавшего мальчишки, рожденного в трейлере. Однако тот всегда умудрялся сдавать свою домашку вовремя.
Велк мрачно откусил еще один кусок сухого бургера. Ничто не поднимало ему настроения.
Рядом с ним начал звонить таксофон. До этого самого момента, Велк и не представлял, что в подобном месте существуют телефоны как таковые, что сотовые давным-давно оставили не у дел эдакое старье. Он лишь поглядел на другую машину, припаркованную на стоянке, чтобы удостовериться, не ждет ли кто-нибудь другой этого звонка. Другой автомобиль был пуст, но и, судя по его сдувшимся шинам, было понятно, что он был припаркован здесь дольше, чем несколько минут.
Он весь из себя в нетерпении прождал, пока телефон протрезвонил двенадцать раз, но так никто и не появился. Он почувствовал облегчение, когда телефон замолчал, но не настолько, чтобы оставаться там, где был. Он завернул оставшуюся часть бургера и встал.
Телефон вновь начал трезвонить.
Он звонил всё время, пока Велк ходил до мусорки, которая стояла на другой стороне станционной двери (ЗАХОДИТЕ, МЫ ОТКРЫТЫ лгал изогнутый логотип вывески на двери) и он звонил не переставая, когда он вернулся к бордюру за картофелиной, которая у него выпала, и он не умолкал, пока тот вернулся туда, где была припарковано его машина.
Велк не был склонен к филантропии, но ему пришло в голову, что тот, кто был на другом конце телефонной линии, на самом деле очень пытался до кого-то дозвониться. Он вернулся к таксофону, который всё еще звонил, таким старомодным звонком, и действительно, когда он подумал об этом, то осознал, что телефоны так больше не звонят, и он поднял телефонную трубку с рычажка.
— Алло?
— Мистер Велк? — мягко начала Нив. — Надеюсь, Вы славно проводите вечер.
Велк вцепился в телефонную трубку.
— Откуда Вы узнали, где можно со мной связаться?
— Мистер Велк, числа и номера для меня очень просты, и Вас не сложно разыскать. К тому же, у меня есть несколько Ваших волос. — Голос Нив был тихим и жутким.
«Как будто это говорит неживой человек», подумал Велк, «наверное, так должна звучать компьютерная голосовая почта».
— Зачем Вы мне звоните?
— Я рада, что Вы спросили, — подметила Нив. — Я звоню по поводу того предложения, о котором Вы говорили в прошлый раз, когда мы беседовали.
— В последний раз, когда мы разговаривали, Вы сказали, что не заинтересованы в помощи мне, — ответил Велк.
Он всё еще обдумывал тот факт, что у этой женщины есть его волосы. Её образ, перемещающийся медленно и тихо по его темной квартире, был не из приятных. Он повернулся спиной к станции обслуживания и посмотрел в ночь. Возможно, она была где-то там, в темноте, может быть, она следила за ним, и именно так она узнала, куда звонить. Но он знал, что это не так. Единственная причина, по которой он связался с ней в первый раз, то, что он знал, она настоящая. Что бы это «настоящая» не значило.
— Да, о помощи Вам, — сказала Нив. — Я передумала.
38
— Эй, Периш, — окликнул Гэнси.
Камаро был припаркован в тени пешеходной дорожки снаружи стеклянных дверей больницы. Пока Гэнси ждал появления Адама, он наблюдал, как они открывались и закрывались перед невидимыми пациентами. Сейчас он сидел за рулем, а Адам усаживался на пассажирское сидение. Адам странным образом был без отметин; обычно после стычек с отцом он был покрыт синяками и царапинами, но на этот раз единственное, что смог заметить Гэнси, это покрасневшее ухо.
— Мне сказали, что у тебя не было страховки, — сказал Гэнси. Ему также сказали, что Адам, вероятно, никогда не будет слышать снова левым ухом. Тяжелее всего было принять, что произошло что-то необратимое, но незаметное. Он ждал Адама, чтобы сказать, что нашел способ все оплатить. Но Адам только повернул больничный браслет на запястье.
Гэнси осторожно добавил:
— Я позаботился об этом.
Это было то место, где Адам всегда говорил что-то. Где он начинал сердиться. Где он ворчал: «Нет, Я не возьму твои чертовы деньги, Гэнси. Ты не можешь меня купить». Но он только крутил бумажный браслет.