Вернувшись в Обливскую, где к тому времени уже находились основные силы армии, Ворошилов принимает меры к захвату станции Суровикино. Однако за станцию пришлось вести упорные бои, и лишь 27 мая красные части очистили ее от казаков. В последующие дни мая, отбивая атаки врага и восстанавливая разрушенный им путь, 5-я армия продвинулась к станции Чир. Но тут ее ждало новое испытание: 600-метровый мост через Дон был взорван. 5-я армия опять оказалась в западне.
Со всех сторон ее окружали враги, и с каждым днем они становились сильнее, увереннее и предприимчивее. К этому времени казачья контрреволюция успела упрочиться. 16 мая 1918 года собравшийся в Новочеркасске «Круг спасения Дона» избрал генерала П. Н. Краснова войсковым атаманом. Выполняя его приказы, казачьи полки генералов Фицхелаурова и Мамонтова стремились расправиться с 5-й армией.
Оказавшись перед новым препятствием, командарм так же настойчив и целеустремлен, как и прежде. Он беседует с путейским инженером:
— Сколько времени потребуется для восстановления моста?
— Трудно сказать, — колеблется тот, — но думаю, что месяца полтора-два, не менее. И то, — торопится уточнить инженер, — если из Царицына помогут.
После многих недель невзгод и мучений еще столько же стоять в голой степи! Кто знает, что намерены предпринять казачьи генералы, какими силами они будут располагать через месяц! Да и помощь из Царицына, будет ли она, бабушка надвое сказала.
Нет, надо восстановить мост, да побыстрее. Но сомневаются в успехе этого предприятия многие, в том числе и старик сторож, будка которого рядом с берегом реки.
— Ни, нэ можна, нэ выйдэ, — уверяет он, — Дон тут без дна, всэ унесэ, аж до Ростова!
— Выйдет, у большевиков выйдет, — смеется Ворошилов, — поедем по мосту и тебя, отец, прокатим!
Несколько тысяч людей начали земляные работы. Было много шума, неразберихи, но постепенно установился порядок. Весь день возили к мосту на подводах, носили на носилках, ведрами землю, песок и камни, бросали в реку, а она, казалось, бесследно поглощала, уносила их в бездну. Весь день Ворошилов у моста организовывал работу, руководил людьми, сам таскал носилки и ведра… Шесть, восемь, десять долгих дней беспрерывно штурмовали люди реку. Наконец начала проглядывать насыпь, ее закрепляли, разравнивали. Из бревен сколачивали клети, укладывали их, скрепляли…
Поначалу казаки не верили, что красным удастся восстановить мост, и постреливали так, для острастки. На разрывы снарядов никто не обращал внимания. Если же они попадали в воду и белые брюшки оглушенной рыбы покрывали поверхность реки, строители бросали работу и спешили выловить неожиданную добычу…
По мере того как строительство продвигалось вперед, казачьи генералы стали понимать, что красные уходят от них, и попытались еще до переправы уничтожить войска 5-й армии. Они вынудили морозовских красногвардейцев покинуть станицу и присоединиться к Ворошилову. Окружив отряды 5-й армии плотным кольцом, казаки непрестанно атаковали их. Бои сплошь и рядом завершались рукопашными схватками.
В боях казаки придерживались примерно одной методы: около рассвета или же на вечерней зорьке внезапно появлялась конница и пыталась совершить набег, вслед за нею наступали цепи пластунов. Если намечался успех, для преследования противника высылалось уже несколько конных сотен. Такие атаки происходили по всему фронту, казачье командование искало слабые места у врага.
Так как слабых мест в кольце обороны было достаточно, Ворошилов целыми днями скакал из одного отряда в другой. В одном месте приказывал, в другом советовал, в третьем помогал. И никогда не уклонялся от личного участия в бою.
Однажды он со своим адъютантом Михайловским оказался в цепи Харьковского отряда. Под возом, шагах в двенадцати-пятнадцати от окопавшихся бойцов Иван Локотош стал поить начальство чаем из закопченного, видимо никогда еще не чищенного казанка. Беседа, разумеется, пошла о восстановлении моста. Вдруг из цепи крики:
— Товарищ командир, казаки!
Поднялись, посмотрели — верно, казаки, несколько цепей пехоты и справа, по балке, колонна конницы.
— Не стрелять без приказа! Пусть поближе подойдут! — распоряжается Ворошилов и обращается к Григорию Кулику, начальнику артиллерии армии: — Изготовь орудия, картечью!
Команда «Не стрелять!» передается по цепи. Лежат бойцы, ждут приближения врага, видно, как многие торопят: скорее бы, скорее, скорее…
Слышна команда казачьего офицера:
— На краснюков, в атаку, ур-р-ра-а! — И конница кидается вперед. Раздается зычная команда Ворошилова:
— Пли! — И цепь открывает огонь, настолько плотный, что казаки, сталкиваясь и падая, поворачивают назад. Под разрывами картечи смешались и пехотные цепи…
— Товарищи, за мной, вперед! Ур-а-а! — поднимается Ворошилов, и за ним, как один человек, встает цепь.
Страшна штыковая атака русской пехоты, никогда не выносили, боялись ее враги. Но здесь, в донских степях, как и по всей огромной России, от одного ее конца до другого, в то лето и еще два с лишним года подряд сходились в штыковых атаках противники, люди, поставленные законами классовой борьбы друг против друга.
Не выдержали казаки, побежали. Вслед за ними, стреляя на ходу, бегут Ворошилов, Михайловский, Локотош. Вдруг на Локотоша налетает всадник в полковничьей форме, стреляет в упор из нагана — промах. Стреляет и Локотош, но в обойме уже нет патронов:
— Клим, Клим, стреляй… его мать! — не кричит, взвизгивает высоким фальцетом Локотош.
Вскидывает карабин Ворошилов, выстрел, валится с седла и виснет в стременах казачий офицер, прочь уносит его лошадь…
После боя к Ворошилову подходит красногвардеец:
— Это вам, товарищ командарм, — и протягивает шашку чудесной работы, украшенную серебряными насечками. — С полковника сняли.
…Это лишь один эпизод тогдашней жизни командарма, запечатленный очевидцами, а сколько их было?.. Никто не считал тогда подвигов, воевали ведь не для славы…
Стало известно Ворошилову, что в станине Пятиизбянской генерал Фицхелауров собирает войска, видимо, для нападения на строителей моста. Каково расположение казаков, далеко ли они — неизвестно. Не думает долго командарм, садится в броневик и по пыльной степной дороге катит в разведку.
На пути казачий хуторок. Онкак вымер, не видно ни людей, ни скота. Может, жители покинули его в предчувствии прихода войны? На полном ходу броневик выезжает на пустую хуторскую улочку, поднимая пыль, поворачивает в другую… И вдруг стоп, впереди тупик, надо разворачиваться. Вот тут-то и ожил хутор. Из-за углов, плетней, с крыш посыпались выстрелы, защелкали о броню пули. Притаились, схитрили казаки. Шофер растерялся:
— Товарищ Ворошилов, — а у самого капелька пота на верхней губе и дрожит губа, как у зайца, — товарищ Ворошилов, задний ход-то, задний ход… того, барахлит он, не выбраться нам…
Но Ворошилов не успел ответить: броневик наполнился грохотом пулемета и запахом горелого пороха. Это пулеметчик, заприметив, что казаки осмелели и высовываются над плетнями, дал длинную, почти круговую очередь.
— Знай наших! — осипло (и у него перехватило горло) кричит Ворошилов. И обращается к шоферу: — Ты успокойся, давай разворачивай, да не торопись… А ты, — поднял он голову к пулеметчику, — береги патроны. Расстреляешь, тогда нам… понимаешь, крышка.
Каждый видел, как разворачивается в узком переулке тяжелый грузовик. Два метра вперед, полметра вправо, два метра назад, полметра влево… Так и здесь, только под непрерывный грохот пуль по броне и крики казаков:
— Сдавайтесь, антихристы, все равно не уйдете…
— Попробуйте возьмите! — кричит в ответ Ворошилов.
Пять минут, десять, двадцать…
— Только бы не догадались они перекопать дорогу, только бы не догадались! — шепчет сквозь зубы шофер.
Не догадались. Броневик взревел, наддал ходу и вырвался на улицу. Напоследок, не жалея патронов, бил пулеметчик по хуторским плетням и сараям.
Когда командарм вылез из броневика, все лицо его и руки были в струйках крови: казачьи пули, бившие в упор, откалывали крошечные кусочки металла внутри броневика, и они иссекли лицо и руки Ворошилова.
Восстановление моста шло успешно, и в первых числах июля 1918 года наступил день, когда по мосту медленно, осторожно пополз состав. Напрасны были страхи — выдержал мост состав, выдержал и бронепоезд. Один за другим уходили эшелоны на левый берег Дона, уходили под обстрелом озверевших от бессилия казаков. 5-я армия прорвалась к Царицыну.
Свидетельство врага иногда дороже многих аттестаций начальства и похвал друзей. 3 февраля 1919 года в белогвардейском журнале «Донская волна» № 6 были помещены следующие строки: «Ворошилов — бывший слесарь, выдвинувшийся благодаря революции. Под станцией Морозовской его войска были окружены казаками со всех сторон, но благодаря его энергии и помощи Сталина он пробивается к Дону, восстанавливает связь с Царицыном, восстанавливает железнодорожный мост и наконец соединяется с царицынским гарнизоном, приведя ему свыше 15 тыс. штыков и многочисленные запасы. Эти заслуги, а вместе с тем ясный ум, здравые военные рассуждения сделали то, что Ворошилов через короткое время занимает выдающийся пост командующего X армией Южного фронта».
Мы немного опережаем события. Нет еще ни Южного фронта, ни 10-й армии, и отряды «группы войск Ворошилова» все еще переправляются через Дон, отбивая атаки казаков. Закончился героический поход от Харькова до Царицына, в котором бойцы и командиры 5-й армии набрались опыта, закалились душой. Они теперь на многое способны, и здесь, под Царицыном, их ждут новые бои и новые подвиги.
31 мая 1918 года в «Правде», рядом с воззванием Совета Народных Комиссаров к казачеству, рядом с обращением о борьбе с голодом, рядом с призывом организовывать продовольственные рабочие отряды, было опубликовано сообщение о том, что в Царицын с чрезвычайными полномочиями направляется Сталин. Сталин немедленно выезжает в Царицын. Сразу же по приезде он убеждается, что успех порученного ему дела в первую очередь и главным образом зависит от военной обстановки на юге России. Обстановка же эта со дня да день становилась все хуже и хуже.