— Это, конечно, твои морозовцы, — хмурится Ворошилов, обернувшись через плечо к Щаденко, — только уехали, они уже и остановились, невелик у них порыв…
— Да, может, не они, отсюда не видно, — защищается Щаденко.
— Как же не они! Поехали, сдвинем их с места, а то, глядишь, в обратную сторону начнут наступать…
«Фиат» направился к батарее. По мере приближения к ней, однако, сомнения начинают одолевать сидящих в машине: «А вдруг это враг?» Никто, правда, не высказывает это вслух — стыдно перед Ворошиловым, — но пальцы Щаденко непроизвольно сжали винтовку, Пархоменко начал вдруг проверять магазин пулемета.
Цыбаненко, чувствуя себя больше всех ответственным за безопасность командарма, набрался храбрости:
— Товарищ Ворошилов, а что, если того — повернуть нам машину… Она ведь задним ходом идет так же, как и передним. Надо будет — и задом подъедем…
— Пожалуй, — соглашается командарм.
Не доезжая до батареи, машина разворачивается. Прямо у дороги сестра милосердая с крестом на груди. Белые!
— Чья батарея? — громко спрашивает, почти кричит Ворошилов. Но сестра не в состоянии вымолвить слово, глаза на ее красивом личике округлились от ужаса, она не может отвести их от звезды на фуражке Ворошилова. На батарее же человек сорок прислуги машут руками и фуражками, принимая, видимо, автомобиль за свой.
Ворошилов, поднявшись в автомобиле, тоже машет рукой и кричит:
— Что же вы там пораскрыли рты? Идите сюда кто-нибудь!
Вахмистр на здоровенном темно-гнедом коне оторвался от толпы, полевым галопом поскакал к машине. За ним еще двое…
— Смотри, смотри, — шепчет Щаденко, — урядник, погоны на нем…
Осадив коня, вахмистр взял было под козырек, но в тот же момент Ворошилов, державший в руке опущенный карабин наготове, вскинул его и выстрелил в упор. Вахмистр полетел с лошади, товарищи Ворошилова дали залп из трех винтовок, шофер включил полный газ… За машиной погнались верховые, но догнать не догнали.
Спутники Ворошилова радостно пересмеивались.
— Но рисковать так нельзя, товарищ командарм, — заметил адъютант.
— Чудак ты, — загорелся румянцем Ворошилов, — как же на войне, да без риска? Зато теперь знаем, где белые.
Машина командарма помчалась на север.
В этот и последующие три дня, 16–18 августа, атаки казаков были особенно ожесточенными, 17 августа они даже захватили Ерзовку на Волге и пытались помешать движению судов на реке, но были отбиты. Положение оставалось крайне напряженным.
И вот в это время, в ночь с 17 на 18 августа, контрреволюционная организация предполагала начать выступление в городе. О том, что в Царицыне имеется широко разветвленное и довольно многочисленное антисоветское подполье, можно было подозревать давно. Трудно было только представить, что одним из руководителей заговора был присланный сюда Троцким еще в мае для «организации штабной работы» начальник оперативного управления армии, бывший полковник Носович. Главой же заговора стал инженер Алексеев, прибывший в Царицын в июле, также с мандатом от Троцкого, в качестве «спеца-организатора по транспортированию нефтетоплива с Кавказа».
На протяжении двух месяцев Носович довольно беспрепятственно, пользуясь безнадзорностью со стороны советских властей и беспорядком, царившим в военных учреждениях Царицына, вел конспираторскую работу. Положение изменилось, когда 19 июля был создан Военный Совет Северо-Кавказского военного округа, в состав которого вошли И. В. Сталин, К, Е. Ворошилов и председатель Царицынского Совета С. К. Минин. Саботаж был раскрыт, и в результате 10 августа Носович и группа «военспецов» оказались на барже у берега Волги, где царицынская ЧК держала наиболее опасных преступников.
Только благодаря прямому заступничеству Троцкого Носович был освобожден[19]. Заговор же был раскрыт спустя несколько дней из-за неосторожности Алексеева. Группу контрреволюционеров арестовали и расстреляли.
Расчеты врага на захват города не оправдались. С 20 августа Красная Армия под Царицыном перешла в наступление. Противник поначалу ожесточенно сопротивлялся, а затем покатился прочь от города. К 1 сентября левый берег Дона был очищен от казаков.
В боях под Царицыном отличились многие бойцы, командиры и целые части. Для награждения их Военный Совет 10 сентября устроил праздник. Сначала состоялся парад, затем концерт. В перерыве Ворошилов выступил с речью о международном положении. Он завершил ее такими словами:
— Когда мы очистим Дон от контрреволюции, украинская буржуазия лишится помощи с этой стороны, и мы перебросим свои войска на Украину на помощь страдающим от ига буржуазии братьям…
Настанет время, когда мы сумеем устраивать праздники, как в мирных свободных условиях. Теперь же у вас торчат штыки, и это наша гордость, ибо мы исполняем свой социалистический долг…
Я горжусь, что состою в рядах столь доблестных, героических революционных войск!
От Конотопа я шел вместе с вами (гром аплодисментов) и вместе с вами буду продолжать борьбу до конца! (Продолжительные, восторженные аплодисменты.)
Ворошилов не ошибся — возвращение на Украину было не за горами. Но до этого ему в Царицыне предстояло еще многое совершить и немало пережить.
С 20 сентября войска Краснова, отдохнув и пополнившись, начали второе наступление на Царицын, и положение красных войск стало очень серьезным.
Опасность усугублялась тем, что красные части под Царицыном, и ранее страдавшие от недостатка боеприпасов и снаряжения, в сентябре 1918 года вообще оказались на голодном пайке. Боеприпасы, снаряжение и обмундирование в ту пору требовались повсюду, их не хватало, и раздираемая гражданской войной Советская республика не могла полностью снабдить своих защитников. Но и на фоне общего недостатка положение войск 10-й армии[20] выглядело катастрофическим.
Сталин и Ворошилов много раз обращались в высшие инстанции, прося, настаивая, требуя. Но там их обращения не только не встречали должного внимания, но, более того, вызывали странную реакцию. Речь в первую очередь идет о Троцком, занимавшем тогда пост председателя Революционного Военного Совета (РВС) Республики.
Этому крайне амбициозному и тщеславному человеку, в сугубо карьеристских целях примазавшемуся к партии большевиков, внутренне всегда чуждому делу революции, не понравилось обхождение Сталина и Ворошилова в августе 1918 года с присланными им, Троцким, военными специалистами. В данном конкретном случае недоверчивое отношение Сталина и Ворошилова к тем «специалистам» имело совершенно определенное основание: ведь и заговор существовал, и мятеж был подготовлен, и Носович перебежал к белым.
В своих действиях руководители обороны Царицына исходили из целесообразности и знаний местных условий, а потому далеко не всегда соблюдали многочисленные и многословные инструкции Троцкого. Сталин, хорошо знавший Троцкого и его методы работы, уже неоднократно вступал в конфликт с ним. Ворошилов же впервые столкнулся с Троцким. Со своей стороны, Троцкий, посылая в Царицын грозные и путаные приказы, прибегнул к испытанному средству авантюристов — клевете. В телеграммах Ленину и Свердлову он всячески пытался опорочить работу Сталина и Ворошилова, искажая и подтасовывая факты, обвиняя их в недисциплинированности и партизанщине, в срыве обороны города.
Эти утверждения Троцкого тем более несправедливы, что именно Ворошилов и Сталин были главными лицами в Царицыне, не на словах, а на деле устанавливавшими дисциплину в войсках, стремившимися превратить революционные отряды в регулярные части. Конечно, они могли в азарте спора допускать неверные суждения. Но кто не ошибается!
Столкновение обострялось, вылившись в конце сентября 1918 года в так называемый конфликт в Реввоенсовете Южного фронта.
Реввоенсовет Южного фронта был учрежден 17 сентября 1918 года. В состав его вошли Сталин, командующий фронтом П. П. Сытин, его помощник — Ворошилов и Минин. Положение Царицына оставалось угрожающим. В докладе Сталина и Ворошилова от 27 сентября в РВС Республики сообщалось, что казаки возобновили наступление, а войска «не одеты и не вооружены. Обещанных же в Москве винтовок и обмундирования до сих пор нет… В настоящее время в царицынских складах: 1) Нет снарядов (осталось 150 — сто пятьдесят штук). 2) Нет ни одного пулемета. 3) Нет обмундирования (осталось 500 комплектов). 4) Нет патронов (осталось всего миллион патронов)».
В этом докладе есть примечательная фраза: «Командующий же Сытин, странным образом не интересующийся положением фронта в целом (если не считать Поворинский участок), видимо, не принимает или не в силах принять меры для оздоровления северных участков Южного фронта. Более того, на наш двукратный запрос о состоянии северных участков он до сих пор не ответил ни единым словом…»
Выяснение отношений произошло 29 сентября на заседании PBС фронта в Царицыне. Присутствовали Сталин, Ворошилов, прибывший накануне Сытин, член РВС Республики К. А. Мехоношин и Минин. Возник спор как по вопросам управления фронтом, так и о местопребывании РВС и штаба фронта. Поскольку Сытин настаивал на невмешательстве членов Военного Совета, то есть Сталина и Ворошилова, в оперативные вопросы и требовал перенесения штаба фронта в Козлов, с чем Сталин и Ворошилов также не соглашались, решений принято не было. Сытин и Мехоношин апеллировали в РВС Республики. Последовал обмен резкими телеграммами. 1 октября РВС Южного фронта принимает постановление: ходатайствовать перед РВС Республики о снятии Сытина с поста комфронта и назначении на его место Ворошилова. 2 октября Сталин послал в РВС Республики телеграмму, в которой, характеризуя положение Южного фронта, подчеркивал, что Царицын по-прежнему не получает боеприпасов, и ставил вопрос ребром: «1) Считаете ли вы нужным удержать за собой Юг?.. Имейте в виду, что положение под Царицыном становится все более серьезным… Мы ждем точных и безоговорочных указаний по вышеуказанным вопросам…»