— Я не ваша кукла, — стараясь выровнять сбившееся дыхание, возмущённо произносит она. И, немного оттолкнувшись коленями, отодвигается вперёд. Хватка на ягодице становится крепче. — Или мы будем на равных условиях, или никак.
Кивком Нэнси указывает на свои руки. Сегодня она не намерена играть в игры. Она желает касаться их так же, как и они её. Желает распалять их, ласкать, доводить до исступления.
Склонившись над ней, Дирк расстёгивает наручники, освобождая запястья. «Игрушка» же падает на постель. Металл холодит кожу в месте соприкосновения, и Нэнси сбрасывает наручники на пол.
— Иди ко мне.
Поймав взгляд Аарона, Нэнси манит его пальцем, и как только он оказывается рядом — притягивая к себе за шею. Нетерпеливо впивается в губы. Пуговицы на его рубашке быстро поддаются в умелых руках, но, кажется, что всё происходит слишком медленно. Хочется разорвать на нём одежду, чтобы добраться до самого лакомого.
— Быстрее! — Аарон подначивает её, словно читая мысли.
Нэнси не нужно, чтобы её долго уговаривали. Она медленно скользит вдоль его тела к полу. Встав на четвереньки, выгибается и, изображая кошку, делает несколько плавных шагов вокруг него. Трётся о его ноги, почти мурлыча.
— Я больше не могу… — Дирк шепчет почти жалобно, словно прося закончить эту пытку.
Он явно держится только потому, что между ним и Аароном существует негласная договорённость — Нэнси сама должна сделать первый шаг.
Нэнси касается пальцами бёдер Аарона, скользя ладонями вверх. Через ткань белья обхватывает напряжённый член, с удовольствием оглаживая по всей длине. Практически срывает молнию на брюках, царапая пальцы. Но сил сдерживаться больше нет. Оставшиеся пуговицы на рубашке отлетают в разные стороны, за ней следует футболка, которую она буквально сдирает с Аарон.
Он подхватывает её под бёдра, и Нэнси цепляется за него, позволяя ему целовать себя везде, куда он только может дотянуться. Её трясёт от возбуждения, от предвкушения, как он возьмёт её.
Аарон укладывает её на постель. Резкий толчок, и она протяжно стонет, понимая, что уже почти на грани. Аарон двигает бёдрами, придерживая её под ягодицы. Каждый новый толчок подталкивает её к желанной пропасти. Аарон явно ничего не забыл, делая всё так, как ей нравится больше всего. Нэнси выгибается и закрывает, наконец, глаза. Вцепившись в его плечи, вскрикивает от удовольствия. Кажется, что она буквально плавится от жара, охватившего её тело.
В следующую секунду она бросает чуть поплывший взгляд на Дирка. Не отводя глаз в сторону рассматривает его напряженное лицо с горящими глазами, его обнажённое тело и подрагивающий член.
— Б-л-и-ж-е, — по буквам произносит Нэнси.
Пульсирующая головка оказывается у неё во рту, что доставляет двойное блаженство. Это и было ей нужно. Их двойное участие. Глядя на Дирка снизу вверх и слушая его стоны, которые он не может сдержать, Нэнси и сама распаляется ещё сильнее.
— Давнео я не слышал от тебя подобного. — Аарон улыбается, остановившись на пару секунд.
— Заткнись!
Дирк теряет концентрацию, но понимая — это правда. С другими девчонками у него такого не бывает. С ними он не издаёт никаких звуков. Разве что спрашивает: «Тебе вызвать такси или останешься до утра?»
И Нэнси тоже это понимает: для него она особенная, как и он для неё. Как они оба. Может, у них получится построить всё заново? Или она всего лишь ошибочно принимает просто секс за шанс новой жизни? Но в эти секунды, минуты и предстоящие часы она будет любить их на всю катушку и забудет обо всём, что когда-то изменило её окончательно и бесповоротно.
Будет ложью, если она не согласится с тем утверждением, что именно они создали Воровку. Она лишь её взрастила. Потому что иначе она просто исчезла — тихо и бесследно. Разбив им сердце собственной смертью.
Профессор дал ей новую жизнь. Но надолго ли её хватит?
Глава 27
Ранее
Утро выдаётся хмурым. Открыть глаза удаётся не с первого раза. Дикая жажда заставляет с трудом приподняться на постели. Осмотревшись, она замечает на прикроватной тумбочке полный стакан воды с каплями испарений на стекле — кто-то о ней позаботился.
Опустошив стакан наполовину, Нэнси обводит взглядом комнату: на полу раскиданы вещи — не только её, но Аарона и Дирка. Всё встаёт на свои места, а в памяти всплывают воспоминания о прошедшем празднике и о том, чем он закончился. Она досадливо морщится — до отца быстро дойдёт новость о том, с кем она уехала с вечеринки. Если уже не дошла. И внутри холодеет от мысли о том, что он о ней подумает. Это даже смешно. Ей казалось, что она уже вышла из того возраста, когда недовольство отца заставляло сжиматься от чувства вины. Но похоже в глубине души она по-прежнему остаётся той девочкой, которая склоняла голову, выслушивая его упрёки. И воспоминания, которые так не вовремя возвращают её в прошлое, лишь подливают масла в огонь.
— Нэнси, давай-ка поговорим!
Тон, которым отец обращается к ней, убивает в ней даже намёк на желание поговорить с ним. Он взвинчен после работы, но именно в таком состоянии обычно вспоминает о том, что дочь нуждается в заботе. Пусть представления об этой заботе у него порой весьма специфичны. Нэнси считает, что именно из-за этого мама и ушла. Устала от одиночества, потому что отец почти всё время был на работе, а если возвращался домой, то часто — осознанно или нет — сливал накопленный негатив на семью. Но обидно не это, Нэнси вполне может понять мать. Да, она любит отца, но и ей порой с ним невыносимо. Чего Нэнси никак не может принять, так это то, почему при разводе мама не стала бороться за неё. По крайней мере, Нэнси этого не помнит. Может, споры между родителями происходили за закрытыми дверями? Ведь по доброй воле отец не отдал бы её. Но в глубине души Нэнси кажется, что правда проста и неприглядна — мама просто выбрала путь наименьшего сопротивления.
— Пап, я собираюсь на встречу, — расплывчато отвечает Нэнси.
Держать язык за зубами её научили парни. Не всё стоит произносить вслух. Так легче получить согласие отца на то, чтобы подольше отсутствовать дома.
— Именно о ней я и собираюсь поговорить. — Гордон закрывает дверь комнаты, показывая, что настроен решительно.
Нэнси с тоской смотрит за его спину, понимая, что единственный путь к свободе перекрыт.
— Пап, мне кажется, я уже достаточно взрослая, чтобы ты не ругал меня за вечерние прогулки. Уроки мне делать не надо, последнее лето же. Письма из колледжей ещё не пришли.
О последнем Нэнси врёт. Её приняли туда, куда она подавала документы. В местный университет, чтобы остаться рядом с парнями, и в колледж, в который она по-настоящему хочет учиться. И Нэнси знает, что должна самостоятельно принять решение, куда ехать. Никто не должен на неё давить — ни отец, ни парни. Поэтому она не спешит рассказывать о том, что готовится сделать выбор.
— Я хочу поговорить о твоих встречах с Дирком.
Нэнси убирает руку от молнии рюкзака, в который положила платье и туфли на высоком каблуке — сегодня они втроём собирались в клуб, куда их должен провести Дирк. И пусть Нэнси ещё нет двадцати одного, у Дирка уже хватает связей, чтобы на фейс-контроле на это закрыли глаза. Пусть он и служит патрульным всего несколько недель.
— У тебя с ним какие-то проблемы? — Нэнси уже давно поняла, что с отцом нельзя идти напролом. — Ты же… — Нэнси чуть не добавляет «для них», понимая, что он, слава богу, не знает об их связи, — …ему как отец.
Гордон сжимает челюсти, его явно коробят последние слова, хотя они недалеки от истины. Но Нэнси лишь утверждается в том, что уже давно замечала — между Дирком и отцом есть напряжение. И пусть отец заботился об обоих — и Аароне, и Дирке, но всё, что касалось личностного взаимодействия с последним зачастую выводило Гордона из себя.
— Я хорошо отношусь к Дирку. Но только не к тому, что он трётся около тебя.
Нэнси задаётся вопросом, почему отец так злится на Дирка. Она бы поняла, если бы он узнал об их шашнях на троих. Но отец не знает, в этом она уверена. Так почему Дирк выводит его? Они же росли вместе, и Гордон мог заранее предположить, что однажды она начнёт встречаться с Дирком. Но раньше отец никак не показывал того, что подобная перспектива его пугает. Хотя, будучи полицейским, должен был заметить, что Дирк неровно дышит к его дочери. Пусть и пытался скрыть это за напускным равнодушием.
— Я не понимаю, почему это так тебя волнует. — Нэнси закрывает рюкзак, собираясь пройти вперёд. — Если ты закончил, то мне пора. Я взрослая, и это наши с ним отношения.
— Ты у него не одна такая. — Слова бьют в цель. И отзываются мгновенной болью. Потому что отец попадает в её самый сокровенный страх. Она только-только открыла Дирку своё сердце. И очень боялась, что как только он поймёт, насколько дорог ей, между ними всё разрушится. — Дирк не будет тебе верен, — продолжает давить отец. — Странно, что ты ещё не поймала его на измене. В участке ходят слухи о его многочисленных романах.
Нэнси с трудом сдерживает слёзы. Плакать перед отцом она не будет, какими бы жестокими не были его слова. По крайней мере она очень постарается сохранить лицо. И остаётся только молиться о том, чтобы отец больше ничего не говорил. Гордон, словно почувствовав, что с неё хватит, отступает к двери.
— Я должен был тебя предупредить, пока не стало слишком поздно.
Из её комнаты Гордон выходит молча, оставляя её наедине с растрёпанными чувствами. Рюкзак выпадает из рук на пол, но Нэнси не приводит это в себя. Она повторяет про себя слова отца, делая акцент на самом болезненном: «Не одна… не одна… не одна». Поднимающиеся к глазам слёзы высыхают, она не станет делать из себя жертву. Не станет той девушкой, которая проплачет весь вечер и в конце концов отключится от усталости. Нэнси хочется «поймать» Дирка, поговорить как взрослый человек, не забываясь от разбушевавшихся эмоций.