Они с Джейн еще немного поговорили, после того как она сообщила о том, что хочет уехать… а потом, то ли чай подействовал, или же сказалась ужасная усталость, Сола откинулась на спинку дивана и проспала в течение полутора часов. Когда она проснулась, Джейн что-то набирала в телефоне с беспокойным видом… и женщина, похоже, обрадовалась возможности вернуться к своей работе в клинике. Или, может, дело в чем-то еще.
Кто знал, и Сола, разумеется, не задавала вопросов. У нее и без того голова забита всякой информацией.
— Тебе еще что-нибудь нужно? — спросил Эссейл, не поднимая головы.
Да, на самом деле: можем мы вернуться в те времена, когда ты был просто бывшим наркоманом, поборовшим кокаиновую зависимость, который отказался от преступной жизни, и мы вместе с моей бабушкой будем жить долго и счастливо?
— Я не могу решить, хотелось ли мне, чтобы ты рассказал обо всем раньше или же не рассказывал вообще, — услышала она свой голос.
— Я могу ответить на этот вопрос. — Он повел головой из стороны в сторону, словно разминая больную шею. — Лучше бы не стало.
— То есть, тебе нравится быть лжецом.
— Когда дело касается тебя, — Эссейл поднял на нее свои глаза лунного света, — я не лгу. Именно поэтому мы с тобой пришли к этой отчужденности. Нет, я хочу сказать, это скорее потому, что ты смотришь на меня, как на опасного незнакомца, а это хуже всех самых ужасных порождений моей паранойи.
— Не пытайся вызвать у меня чувство вины.
— Всего лишь констатация факта. И, кроме того, я ни в чем тебя не обвиняю. Я слишком хорошо тебя знаю…
— Ты совершенно меня не знаешь.
— В самом деле? Это не правильное утверждение. А правильное заключается в том, что ты хочешь, чтобы я тебя не знал.
Эссейл отвел взгляд и, похоже, он больше не задерживался на каком-то конкретном объекте.
— Мне хочется швырнуть в тебя что-нибудь, — выпалила Сола. — Я хочу проклинать тебя последними словами, избить тебя, и будь у меня пистолет, я бы тебя пристрелила.
— Я могу найти для тебя оружие, здесь полно пушек.
— Не смей издеваться надо мной.
— Даже не пытался. Поверь мне, смерть предпочтительнее того состояния, в котором я сейчас нахожусь.
Он потер ладони, и Сола не могла сказать, пытался ли он согреться от холода или же с нетерпением и радостью думал о могиле.
— Ты хоть представляешь, как это тяжело? — резко выпалила она, и в ее глазах появились слезы. — Снова это испытывать?
Эссейл поднял голову в тревоге, и она заговорила, прежде чем он успел что-то спросить.
— Мой отец… — Она нетерпеливо протерла щеки ладонями. — Когда я была ребенком, мой отец был всем для меня. Он был моим героем, моим защитником, был… моим миром. Он работал за пределами дома моей бабушки, где я жила, и я видела его не так часто, но когда он приходил к нам время от времени и приносил деньги на еду, одеяла и одежду, я его боготворила.
Вот дерьмо, подумала Сола, когда ее глаза отказались следовать программе и высохнуть.
— Мне было двенадцать лет, когда я узнала, чем он занимается… какова его работа, кем он был на самом деле. Он был вором. Он воровал у людей и для людей… и, хуже того, он был наркоманом. А дерьмо, которое он нам приносил? Он ничего из этого не покупал. Я узнала позже, что это всегда были раздаточные вещи, которые он брал в приютах или церквях. Он никогда не заботился о нас… просто создавал иллюзию заботы.
Теперь ее слезы лились ручьем, она даже перестала пытаться их вытирать.
— Когда его арестовали и посадили в тюрьму в первый раз, он отправил сообщение моей бабушке в деревню, в которой мы жили тогда. У него был запас денег, который он хранил в стенке нашей хибары, и она вытащила их и отдала мне. Она попросила меня отвезти деньги в тюрьму и подкупить чиновников, чтобы его выпустили.
Сола усмехнулась, а затем подошла к диспенсеру и вытащила несколько салфеток, чтобы вытереть лицо.
Почувствовала, что снова может продолжить, и обернулась.
— Мне было двенадцать, и я проехала двадцать пять миль самостоятельно, с таким количеством бабла, сколько не держала в руках ни разу в своей жизни. Моя бабушка регулярно голодала, чтобы убедиться, что у меня есть еда… и все это время в стенах того чертового дома были спрятаны деньги! И они были для него! — Она снова высморкалась. — Я поехала. Я отдала деньги. Мой отец вышел… и когда мы покидали тюрьму, я помню, как он остановился и посмотрел на меня.
Сола закрыла глаза.
— Я все еще вижу нас, ясно, как день, как мы стоим под палящим солнцем. Я думала, что он собирается упасть передо мной на колени и извиниться за то, каким он был. И я, глупая, была готова простить его. Была готова сказать ему: «Отец, я люблю тебя. Меня не волнует, кто ты. Ты мой папа».
Сцена проигрывалась в ее голове. И все, что она могла сделать, это покачать головой.
— Ты знаешь, что он сказал?
— Скажи мне, — сказал Эссейл хрипло.
— Он сказал, что сможет использовать меня, если я хочу заработать немного денег. Ну, знаешь, чтобы позаботься о моей бабушке. — Сола открыла глаза, достала еще одну салфетку или две, и так сильно прижала их к глазам, что глазам стало больно. — Как будто это не его работа. Словно та женщина, что была рядом с ним на протяжении всей жизни, была моей проблемой, если, конечно, я бы считала ее таковой. А если я не найду в себе силы, ее ждала бы голодная и больная старость? Да ничего страшного.
— Мне так жаль, — сказал Эссейл тихо. — Мне… очень жаль.
В конце концов, Сола опустила руки и повернулась к нему лицом.
— Я решила стать самой лучшей воровкой, какой только можно быть. Вот, во что превращаются двенадцатилетние девочки, которым страшно и одиноко, которым нужен хоть кто-нибудь, чтобы помочь им в этом мире. Я научилась воровать, взламывать, проникать. Научилась лгать и льстить. Скрываться от властей, выполнять задания. Это обучение было адским… и, думаю, я должна испытывать благодарность за то, что он никогда не пытался продать меня, как проститутку…
Из груди Эссейла вырвалось настолько звериное рычание, что Сола на какое-то мгновение вырвалась из своих эмоций.
— Прости, — сказал он, снова опустив голову. — Я не могу не пытаться тебя защитить. Это моя природа.
Она смотрела на него в течение долгого времени.
— И поэтому я хочу причинить тебе боль. Ты был… ты тоже был для меня всем. Ты был моим миром, моим дышащим и ходячим воплощением целого мира. Но все оказалось ложью. Это все… ложь. И вот я снова на том же месте, в потрясении от истины, слишком уродливой, чтобы ее понять или принять. Единственное различие в том, что мне не двенадцать, и я не пытаюсь вогнать себя в чью-то реальность. Я больше не хочу этого делать.
— Я понимаю. — Эссейл кивнул. — Я принимаю на себя всю ответственность, и не буду умолять тебя о прощении, которое тебе и не стоит давать.
В комнате повисла глухая тишина, и Соле хотелось, чтобы Эссейл сражался с ней. Спорил с ней. Дал ей что-то, что она могла бы опротестовать.
С его стоической печалью было сложнее всего справиться.
Потому что это означало, что как бы она не хотела чувствовать обратное… но этот человек — нет, вампир — действительно на самом деле, очень сильно…
…любит ее.
Глава 55
Следующим утром, когда Витория сидела напротив детектива де ла Круза в отделении полиции Колдвелла, у нее в сумке зазвонил одноразовый телефон.
— Хотите ответить? — спросил он ее.
— О, нет, детектив. Наша беседа гораздо важнее. Наверное, это что-то связанное с галереей.
Он кивнул и положил папку на стол между ними.
— Значит, вы понимаете, что вы не являетесь подозреваемой ни в одном из этих дел. Вы даже не в оперативной разработке.
— Правильно. Вы сами мне сказали.
Мужчина указал на угол маленькой, совершенно невзрачной комнаты.
— И наш разговор записывается на видео.
Она сделала вид, что впервые видит камеру, а затем кивнула.
— Да, вы предупреждали меня об этом.
— И вы отказались от присутствия адвоката.
— Зачем мне он? Мою машину угнали. Я жертва.
Детектив Де ла Круз открыл папку, в которой оказался только лист белой линованной бумаги.
— Итак, я бы хотел снова обсудить пару моментов, если Вы не возражаете.
Когда он замолчал, чтобы собраться с мыслями — или, может, просто создавая такое впечатление — Витория окинула комнату взглядом. Помещение было мрачным, на картонной поверхности звукоизоляционной стенки виднелись потертости в том месте, где спинка стула касалась стены, коричневый ковер весь грязный и в пятнах, потолочная плитка пожелтела от старости. Даже «деревянная» поверхность стола была подделкой, одинаковый узор повторялся по всей ее поверхности через равные расстояния.
Было что-то оскорбительное в том, что люди, работавшие в подобной обстановке, вооружены законами, которые могли отправить ее в тюрьму. Было бы намного уместнее, если бы угрожавшие ей полицейские, одетые в бронежилеты и вооруженные огнеметами, размещались на военной базе с пуленепробиваемыми окнами.
Но нет, эти люди больше напоминали операторов в компании, которая висела на волоске от банкротства.
— Вы нашли мою машину? — спросила она.
— «Бентли» принадлежал вашему брату, не так ли? — он поднял глаза. — Верно?
Она мысленно обругала мужчину по-испански. А затем спокойно сказала:
— Да, конечно. Она принадлежала Рикардо. Прошу прощения.
— Я все понимаю. — Детектив улыбнулся. — Итак, вчера вечером, в какое время Вы вышли и обнаружили пропажу «Бентли»?
— Это было ровно в том момент, когда я позвонила Вам. Возможно, в девять часов? Десять?
— И Вы утверждаете, что ключ был в машине.
— Боюсь, я слегка забывчива. Женщины за рулем, ну вы понимаете.
— Вообще-то моя жена водит машину лучше меня. Как и моя дочь. Но сейчас речь не об этом. — Он поднял блокнот. — Мы нашли автомобиль. К сожалению, он был вовлечен в ДТП, водитель скрылся с места аварии. Патрульная машина обнаружила его и отбуксировала.